Одной из демократических реформ Михаила Горбачева было создание организации, которую называли «первым советским институтом Гэллапа» — Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), позднее появились и другие.
За годы правления Путина большинство российских независимых служб изучения общественного мнения были вытеснены с рынка или закрыты: во ВЦИОМ был назначен новый директор, пришла «официальная отчетность», подкрепленная «опросами» прокремлевских организаций, их результаты активно тиражировались пропагандой.
Социологи и исследователи в России а теперь уже и вне ее не оставляют попыток использования сложных профессиональных методов и приемов для сбора, анализа и трактовки данных о структуре общественного сознания россиян и ее изменениях.
Русская служба «Голоса Америки» связалась с одним из таких исследователей — Еленой Коневой, основательницей независимого исследовательского агентства ExtremeScan, а в прошлом — заместителем директора «первого ВЦИОМ», а также учредителем и руководителем известной в России компании КОМКОН, специализировавшейся на маркетинговых и медиаисследованиях.
Елена Конева прокомментировала результаты своих и других подобных исследований. По ее мнению, война «вызвала к жизни несколько частных инициатив исследователей», несмотря на «репрессивный фон».
«Аналитики научились справляться с этим. Например, в вопросе о поддержке войны мы даем возможность уклониться от ответа и спрашиваем: “Вы поддерживаете/не поддерживаете специальную военную операцию/затрудняетесь ответить или не хотите отвечать на этот вопрос? Новая позиция для опросов “Не хочу отвечать на этот вопрос” — в наше время это почти протест. В основном, так отвечают люди, несогласные с войной. Как сказал один респондент: “спасибо за возможность не свидетельствовать против себя”», — рассказала Конева.
Спустя 16 месяцев после начала полномасштабного вторжения России в Украину, больше половины всех респондентов заявили, что поддерживают его, и только пятая часть (20%) — “против”, хотя и здесь наметился тренд на снижение: поддержка войны с мая по июнь текущего года упала на 9 процентных пунктов (п.п.), при этом, количество респондентов, заявивших, что Россия должна “прекратить военные действия, сохранив при этом оккупированные территории”, увеличилось более чем вдвое с прошлого лета (28% против 11% ранее).
«Задача, которая стоит перед исследователями, — говорит Елена Конева, — это изучение структуры “ядра группы поддержки” войны в Украине, или как ее называют в России — “специальной военной операции”».
«Понимая ее неоднородность, мы комбинировали основной вопрос с другими, подтверждающими материальность этой поддержки. Например, человек говорит, “поддерживаю”, но, при этом, он, в ответах на дополнительные вопросы, заявляет, что “не готов идти воевать”, “не готов жертвовать на армию”, “не ждет благ от возможной победы”», — пояснила методику Елена Конева.
Она подчеркнула, что в условиях цензуры и нарастающих репрессий обязательно надо смотреть на отношение респондентов к войне на двух уровнях: декларативном (в ответах на прямые вопросы) и на уровне действительной «поддержки конкретных политических решений и убеждений, имеющих про-военный характер».
В результате, дополнительные вопросы отсекли «колеблющихся и декларирующих» и позволили исследователям выделить с их помощью «ядро поддержки» в диапазоне 30-35% от общего числа респондентов. Это действительно «убежденные сторонники войны». Отсекая их, а также вышеуказанных противников войны, нетрудно было прийти к очень интересному показателю — 20% поддерживают войну только на декларативном уровне, хотя и добавляют свою долю к общей поддержке.
«Наши коллеги из Лаборатории публичной социологии (независимая группа, занимающаяся качественными исследованиями — прим. ред.) говорят о сложном характере восприятия войны на уровне отдельного человека: бóльшая часть россиян “поддерживает” и “не поддерживает” войну одновременно. Отношение жителей России к войне имеет “лоскутный” и противоречивый характер и состоит из аргументов и нарративов, как одной, так и другой стороны», — говорит Елена Конева.
По данным эксперта, в динамике отношения к войне перелом произошел в середине прошлого года, примерно, с конца июня.
«После воодушевления одних и гнева других, пришло понимание, что происходящее — это не короткая военная “операция”, а настоящая война, и она — надолго. Накопилась усталость и апатия. Психологические “несколько месяцев”, в которые люди верили в начале войны, закончились. Российскую армию преследовали неудачи на фронте. Материальные последствия войны становились все более ощутимыми. Снабжение, нарушенное паническим спросом, восстановилось, но цены выросли драматически. Однако на фоне закрытия предприятий, ухода иностранного бизнеса, роста безработицы, заканчивающихся выходных пособий, происходили разнонаправленные процессы: адаптация к новой ситуации (ответы на вопросы о материальном положении показывали некоторый позитивный рост); государство индексировало пенсии и прожиточный минимум; покупки к школе были компенсированы единовременной государственной выплатой», — рассказала Елена Конева.
При том, что половина россиян продолжают заявлять, что война «не повлияла на их планы или способность воплотить их в жизнь», 38% заявили, что война «сократила их возможности или разрушила планы. Проблемы распределились так: 14% респондентов заявили о потере работы, 36% о снижении дохода и 56% — об экономии на продуктах питания. Многие также указали, что «война повлияла на планы их поездок и на повышение стоимости жизни в целом».
Как сегодня россияне объясняют цели войны в Украине?
Половине респондентов было предложено несколько вариантов ответа на вопрос о целях войны, отражающих несколько распространенных кремлевских нарративов.
В этом случае фактически единственными вариантами ответа, выбранными менее чем половиной респондентов, стало намерение властей «оккупировать всю Украину и присоединить ее к России» и «финансовые интересы ограниченной группы лиц».
Другой половине респондентов был задан открытый вопрос без предоставления вариантов ответа. И опрошенные раздробились на небольшие группы: одни вспомнили «ликвидацию и разоружение националистических организаций», другие «о прекращении военного присутствия НАТО у границ России», третьи «о безопасности и защите целостности российского государства» и т.д.
Склонность респондентов выбирать все заданные категории ответов или большую их часть в варианте множественного выбора в сочетании с отсутствием доминирующих ответов в открытом варианте свидетельствовала о том, что у россиян до сих пор нет единого понимания целей войны Путина в Украине. Это неудивительно. Содержание выступлений Путина и остальной пропаганды на эту тему постоянно менялось на протяжении полутора лет.
Какие факторы особенно сильно воздействуют на мнения россиян?
На протяжении всей войны исследователи пытались понять, какие факторы могут снизить ее поддержку.
По словам Елены Коневой, скоро стало понятно, что, например, предположение о том, что «проникновение реальной информации о потерях с украинской стороны» заставит людей критически посмотреть на источник страданий «братского народа», — оправдалось слабо.
«Российская пропаганда находит “антидот” к любым событиям. Ужас растерзанной Бучи в умах большинства россиян вытеснен невероятной, но своевременно предложенной версией об инсценировке страшных событий, — констатировала эксперт, — Рационализация любой информации в рамках пропагандистской картины пока не позволяет сторонникам войны принять картину агрессии, даже если она становится доступной».
Конева рассказала, как уже в июне прошлого года респондентам было предложено отправить «виртуальные телеграммы простым украинским гражданам». Самым популярным содержанием (треть всех телеграмм) было выражение сочувствия, поддержки и «призывов потерпеть, пока Россия их освободит с напоминанием о братстве двух народов».
Россияне реагируют, когда война касается лично каждого
По словам эксперта, пока «все самое сильное для россиян, что могло повлиять на поддержку войны произошло, когда в сентябре 2022 года была объявлена мобилизация». И даже тогда показатель поддерживающих сократился всего на несколько процентных пунктов, с 58% до 52%, а уже через 3 недели в середине октября 2022 года восстановился до 57%.
«Россияне не видят реальных цифр потерь, закон о фейках работает, СМИ дает только разрешенную информацию. Большая страна “поглощает” потери, — пояснила Конева, — Общественное сознание, даже если допустить направленное воздействие, все равно отстает от военных событий. Это не означает, что ничего не нужно делать. Возможно, всех ждет долгая война (большинство россиян смирилось с тем, что война продлится от года до нескольких лет) и пост-война. Чем больше противников или хотя бы сомневающихся появится, тем больше база для сопротивления и последующих реформ».
Однако Олег Журавлев из Лаборатории публичной социологии, которая провела две серии глубинных интервью с россиянами, сначала весной 2022 года, а затем осенью 2022 года, отметил, что большой проблемой является то, что для многих «россиян война затянулась и они стали адаптироваться к ней».
«Вера в “неизбежность” войны стала своеобразным компромиссом: если человек не может ни горячо поддержать войну, ни занять антивоенную позицию он может сказать: война плохая, но неизбежная. В результате то, что было аномалией, начинает мыслиться как норма. Более того, получается, что люди сами активно создают образ неизбежной войны, а потом смотрят на него и говорят: “война неизбежна, от нас тут ничего не зависит, - пояснил Журавлев, добавив, - при этом, мобилизация часто воспринимается россиянами не как политическое событие, ведущее к драматическим, смертоносным, последствиям, а как некое стихийное бедствие».
По мнению эксперта, «когда эксперты делали прогнозы о том, что мобилизация настроит россиян против войны и против путинского режима, они исходили из того, что в сознании людей эти три вещи —мобилизация, война и режим — четко связаны между собой».
«Но это может быть и не так - об этом говорят наши интервью. Люди могут мыслить войну в одной плоскости, российскую власть в другой, а мобилизацию в третьей. Мобилизация может восприниматься как беда, постигшая семью, а не как политический шаг, ответственность за который лежит на Кремле», - объяснил Журавлев.
По мнению Коневой, «дальнейшее развитие войны и ее последствий могут привести к ухудшению отношения к военным действиям, хотя и не столь быстро, как можно было бы ожидать». В этом исследователь убедилась на примере отдельного изучения приграничных с Украиной территорий.
Что будет, если война придет на территорию России?
Исследования проведенные в Белгородской, Брянской и Курской областях, позволили смоделировать, что будет, если война придет на территорию России.
«Там уже зафиксирован понятный рост тревоги. Чем больше стреляют (в Белгородской области), тем выше тревога. Некоторые респонденты оттуда, хотя и отказываются или затрудняются отвечать на чувствительные вопросы, судя по их настроению, не готовы поддерживать войну, хотят уехать из этой зоны и уж точно не согласны участвовать в военных действиях. Их примерно 20-25%. Есть еще столько же, кто открыто говорит, что не начал бы войну год назад и закончил бы ее сейчас без достижения целей, — сказала эксперт, — Мы искали факторы, которые приведут к сокращению поддержки, но они оказались не новы — это личные издержки. Вопрос в их интенсивности».
При этом, по словам Коневой, в апреле 2023 года война проявила себя в приграничных регионах «достаточно материально, чтобы сплотить, но недостаточно разрушительно, чтобы по-настоящему напугать и вызвать массовое отторжение и активный протест».
«Около половины опрошенных сплотились перед лицом опасности и заявили о готовности давать отпор врагу, — отметила Конева. В этой поддержке есть свои парадоксы. Как сказал один респондент, мужчина призывного возраста: “мы нанесли столько зла Украине, что украинская армия неизбежно придет на нашу землю, и тогда мне придется защищать свой дом”».
Однако, второй опрос в Белгороде после трех месяцев интенсивных обстрелов показал, что поддержка войны среди тех, кого коснулись потери, существенно сократились.
Мятеж Пригожина на короткое время всколыхнул Россию
Елена Конева уверена, что, несмотря на территориальную ограниченность, «пригожинский мятеж» оказался событием, «не менее ярким для России, чем объявленная в сентябре прошлого года мобилизация, хотя и не столь драматическим». Он, по ее мнению, «дал возможность жителям России в реальности представить неожиданную смену власти Путина».
Исследования говорят о том, что люди внимательно следили за походом на Москву. Через две недели после восстания ЧВК «Вагнер» 78% россиян подтверждали, что знают о заявлениях и действиях Пригожина.
По данным Коневой, «уровень запросов, связанных с Пригожиным, превысил на несколько дней даже интерес к Путину», от которого ждали реакции на мятеж.
Главной эмоцией стал страх и тревога: ее испытали 54%. Вероятно, это было не только результатом мятежа, но и его последующей оценки как попытки переворота. Интерес испытали 41%, надежду — 34% и воодушевление — 11%.
Больше трети россиян осудили мятеж. Среди них большинство составили те, кто считает, что «альтернативы Путину нет», и что «Пригожин преследовал свои корыстные цели». Больше остальных Пригожина осудили те, кто не хочет мирного решения. Меньше всех осудили Пригожина те, кто «открыто не поддерживает войну».
Из других исследований известно, что россияне, поддерживающие «гипотетическую новую мобилизацию» (55%) или новое наступление (51%), также значительно чаще говорили, что «заявления и действия Пригожина — неприемлемы».
Это выявило совершенно парадоксальный феномен: «мятеж против Путина для значительной части россиян означал надежду на перемирие», — полагает исследователь.
«Пригожин — миротворец?! Как после этого мы можем утверждать, что мы хорошо понимаем, что такое поддержка войны?», — задала риторический вопрос Елена Конева.
В России существуют две «России»
Елена Конева подчеркнула, что сама «привычка думать и рассуждать о некой мифической “одной стране, где есть большинство, одобряющих войну и Путина”, где идут какие-то общие процессы — является ловушкой нашего сознания».
«Россий — две, и отношение к войне, как конденсированное мировоззрение, окончательно разделило страну, — считает она, — Война политизирует даже нейтральную часть населения России. Уже невозможно объяснять отсутствие позиции популярной формулой “политика меня не интересует”. Внешние факторы — продолжительная спецоперация, прорывающаяся общественная дискуссия, общение в референтных группах — требуют от каждого определить свою позицию. Общество пришло в “дихотомию партий войны и мира”. Раскол произошел и дистанция между сторонами возрастает. Отношение к войне с большой вероятностью предсказывает то, как человек — сторонник или противник войны — ответит на большинство вопросов исследования общественного мнения», — убеждена исследователь.
Конева напомнила, что эту «дихотомию российского общественного сознания» хорошо демонстрирует приведенный выше пример — события в Белгородской области: «Усиление обстрелов мобилизует радикальную часть населения, еще больше отвращает противников войны, но и приводит к пересмотру взглядов на оправданность войны сомневающихся и даже ее сторонников. И в целом, как результат, это приводит к сокращению поддержки войны на 6-7% за три месяца. Так что можно говорить об одновременном “уплотнении” и “партии войны”, и “партии мира” и, что очень важно, об увеличении прослойки людей, готовых одобрить “решение вывести войска и начать мирные переговоры”, несмотря на недостигнутые цели», — сказала Конева.
Форум