В Москве на 94-м году жизни скончался Марлен Хуциев, выдающийся режиссер-патриарх, оказавший огромное влияние на послевоенный советский кинематограф.
Он прожил большую жизнь и, казалось бы, снял совсем немного. Но всего несколько фильмов, сделанных Хуциевым в оттепельные годы, содержали столь мощный политический и эстетический заряд, что его хватило на несколько поколений кинематографистов, ставших, впрямую и косвенно, его учениками и последователями.
Лучше поздно...
Помнится, в самом начале 2009 года у меня, тогда кинообозревателя газеты «Новое русское слово» и радиостанции «Народная волна», состоялся короткий разговор по телефону с Марленом Мартыновичем Хуциевым. Он только что был избран новым председателем Союза кинематографистов России (СК), с чем я его поздравил. Мэтр был лаконичен. Он сказал, что главная его цель - восстановить в СК атмосферу профессионального братства, коллегиальности и единства. И ему ужасно не нравится, что репутация у киносообщества сложилась неважная и что пресса на все лады смакует «очередной скандал в СК».
Марлен Мартынович как в воду глядел, говоря об «очередном скандале». Его могущественные оппоненты организовали ему обструкцию, оспорили решение съезда в судебном порядке, и в результате в СК воцарился совсем другой человек, с совсем иной программой.
Ранее, осенью 2000 года, Марлен Хуциев приезжал в Нью-Йорк для участия в показах оттепельного кино в Линкольн-центре. Он был оптимистичен и улыбчив. Надо было видеть, как на одном фестивальном приеме в Уолтер-Рид-тиэтр он заразительно смеялся, когда раздухарившийся Михаил Глузский вскочил на стол, уставленный яствами, и стал произносить цветистый кавказский тост в духе того, что его администратор гостиницы произносит в «Кавказской пленнице».
В 2016 году в Музее современного искусства (MoMA) в Нью-Йорке была организована широкая авторская ретроспектива Марлена Хуциева, первая, если не ошибаюсь, на территории США. Свой обзор программы кинокритик Ник Пинкертон назвал «Марлен – волшебник», очевидно, обыгрывая имя режиссера, похожее на имя чародея Мерлина.
«Лучше поздно, чем никогда», - начинал свой обзор Пинкертон, подчеркивая, что фильмы Хуциева практически неизвестны за пределами бывшего Советского Союза.
Мы все, любители русского кино в Нью-Йорке, с нетерпением ждали приезда Марлена Мартыновича на его ретроспективу. Но в последний момент он отказался от тяжелого перелета через океан, что вполне объяснимо для человека, перешагнувшего 90-летний рубеж. Любопытно, что MoMA тогда показал обе версии «Заставы Ильича» - короткую, жестоко цензурированную, и полную авторскую, продолжительностью 197 минут.
«Советский Антониони»
Не будет преувеличением сказать, что именно «Застава Ильича» - главная, ключевая картина, которой Хуциев вписал свое имя в историю российского и мирового кино. Он долго и трудно над ней работал. А потом картину долго мурыжили, причем начал кампанию официозной травли сам Хрущев, которого особенно разъярила сцена воображаемого разговора отца-фронтовика и сына, который ищет смысл жизни. «Поправок в фильме было много, - говорил Хуциев. - Я уже устал что-то доказывать, переснимать. Ведь я не делал заплатки, а переснимал заново целые сцены».
Перемонтированный, искромсанный цензурой фильм вышел тогда, в середине 60-х, под названием «Мне двадцать лет».
«Я совершенно отчетливо помню день, когда на Кировской (Мясницкой сейчас) в доме Корбюзье смотрел на закрытом показе "Заставу Ильича", вспоминает политолог и публицист Георгий Сатаров. - Я был не намного моложе его героев. Это было потрясение. Это было откровение, которое таскал в себе еще долго. Я не могу забыть этого, не могу забыть его. Это со мной навсегда. Великий человек. Великие фильмы, даже начиная с первых. И до конца».
«Ретропремьера» полной авторской версии «Заставы Ильича» состоялась лишь в перестроечном 1988 году.
«"Советского Антониони", или даже "грузинского Антониони", как его называли на Западе, больше нет, - пишет кинокритик Андрей Плахов. - Фильмы "Застава Ильича" ("Мне двадцать лет") и "Июльский дождь" окончательно ушли в область истории, в область мифа».
«Сразу стало труднее дышать – словно отхватили и унесли куда-то огромный кусок воздуха, - отмечает в Фейсбуке кинообозреватель Екатерина Барабаш. - «С ним ушла эпоха» - это не про него, не про Марлена Мартыновича. С ним началась эпоха. Еще только шел ХХ съезд, а Хуциев вовсю снимал «Заставу Ильича». Он не зафиксировал оттепель – он ее начал. Не Хрущев, громивший выставки, а Хуциев – он первый почувствовал, что повеяло незнакомым, но счастливым воздухом свободы... Та эпоха, которую он открыл, ушла гораздо раньше него. А он, проводив ее, так и остался безупречно чистым – ни единого публичного поступка, за который совестливому человеку могло стать потом стыдно. И еще – уже не о кино. Марлен Мартынович прожил без своей жены Ирины всего два с половиной месяца. Ушли почти вместе. Редчайший подарок судьбы».
О смерти и бессмертии
Марлен Хуциев родился в Тифлисе (ныне Тбилиси) в 1925 году. Имя его является акронимом и означает «Маркс, Ленин». В 1952 году окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Игоря Савченко).
Работал режиссером сначала на Одесской студии, затем на киностудии им. Горького и на «Мосфильме». Широкую популярность ему принесла лирическая драма «Весна на Заречной улице», снятая совместно с Феликсом Миронером. Помимо «Заставы Ильича» и «Июльского дождя», получил известность после фильмов «Два Федора», «Был месяц май», «Послесловие».
Преподавал, руководил мастерской режиссуры художественного кино во ВГИКе. С 1987 года - заведующий кафедрой режиссуры, профессор. Лауреат многих премий, обладатель многих наград.
- У меня с Хуциева начинается “шестидесятничество”», - размышляет в Фейсбуке писатель Зоя Богуславская, вдова Андрея Вознесенского. - Хуциев всю жизнь был последовательно верным себе. Ни в кадре, ни в слове ни разу не солгавшим и не пытавшимся подстраиваться... Марлен ушел, как ушла эпоха. Но его кино оставило в нас след, который никогда не затопчется».
Хуциев работал до последнего дня над новой лентой «Невечерняя» - фильмом-диалогом Льва Толстого и Антона Чехова. Она осталась незавершенной.
Как пишет в МК кинообозреватель Светлана Хохрякова, самой любимой картиной он считал «Бесконечность»: «Там у меня один герой говорит другому: «Ты бессмертен, а я уже смертен». Каждый, наверное, задумывался о своем финале. Страшно осознавать, что придет последний час, и преодолеть чувство конечности на земле. Я перестал бояться смерти, положился на судьбу, и это меня изменило».
