В 30-летнюю годовщину распада СССР об этом событии вспоминают американские дипломаты и аналитики, обязанностью которых было держать руку на пульсе Советского Союза. Один из них – Александр Вершбоу (Alexander Vershbow), бывший посол США в Москве и заместитель генерального секретаря НАТО – в последние годы существования СССР был именно таким человеком: он руководил «советским отделом» в Госдепартаменте США.
В интервью Русской службе «Голоса Америки» Александр Вершбоу рассказал о своем восприятии происходившего с Советским Союзом и Россией в момент распада СССР и об опасениях, связанных с ностальгией российского лидера Владимира Путина по советским временам.
Данила Гальперович: В конце 1980-х - начале 1990-х годов вы были одним из ключевых американских дипломатов, занимавшихся проблемами СССР, возглавляя отдел Советского Союза в Госдепартаменте. Казался ли вам тогда распад СССР возможным, неизбежным или, наоборот, маловероятным?
Александр Вершбоу: Я только уточню, что был директором отдела Советского Союза в Госдепартаменте США ровно до момента августовского путча в Москве 1991 года, а после меня перевели на другую должность – заместителя главы миссии США при НАТО. Так что именно сам распад СССР я наблюдал, будучи на заседании Совета североатлантического сотрудничества – том самом известном заседании, когда советский посол при НАТО Николай Афанасьевский объявил, что в совместное коммюнике нужно внести некоторые изменения, потому что его страна только что перестала существовать. Это стало одним из самых незабываемых моментов в моей карьере. Правда, спустя буквально несколько минут тогда произошло нечто даже более памятное – когда генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер сообщил, что только что получил телеграмму от Бориса Ельцина, в которой говорилось, что Российская Федерация заинтересована в присоединении к НАТО. Возможно, если бы мы тогда восприняли эту телеграмму более серьезно, это бы позволило избежать некоторых трудностей, которые возникли в последние годы.
По поводу самого распада – во времена моей дипломатической работы мы всегда считали, что советская система была очень неэффективной, в том числе и экономически, но советские лидеры в совершенстве овладели политическим контролем для того, чтобы система существовала вечно. Но мы знали, что будут явные проблемы с транзитом от команды поколения Брежнева к более молодому поколению, и именно это и произошло в начале 1980-х. Но предвидеть то, что радикальный реформатор в лице Михаила Горбачева вырастет внутри самой системы не мог никто, как и то, что система начнет полностью расползаться.
Когда я возглавил отдел СССР в Госдепартаменте в 1988 году – уже тогда распад СССР не казался немыслимым. Мы уже видели, что процесс перемен выходит из-под контроля, видели подъем национализма в республиках – прежде всего, в республиках Балтии, но потом это распространилось на Украину, Грузию, Молдову и другие части Советского Союза. Так что, к 1989-му, и уж точно к 1990-му году реальный распад СССР уже казался не просто возможным, но и наиболее вероятным. Я помню, как приезжал в Москву на нашу первую встречу с представителями Министерства иностранных дел РСФСР, и мы тогда шутили, что им стоило бы поменяться зданиями с советским МИДом, находившимся на Смоленской площади. Но в целом ситуация была нешуточной, и для Горбачева все это стало трагедией – он чуть не погиб из-за попытки отпора со стороны консерваторов в ответ на перестройку и гласность, и все это привело к гибели системы и самого Советского Союза. Так что, когда это действительно произошло в конце декабря 1991 года, было ясно, что других вариантов нет.
Д.Г.: Вы говорите, что для вас перспектива стала более-менее ясна в 1990 году. Вы как-то пытались подготовить руководство США к тому, что распад СССР является очень вероятным сценарием, и защититься от возможности появления, как выразился тогда госсекретарь США Джеймс Бейкер, «Югославии с ядерным оружием»?
А.В.: Как я уже сказал, в моем отделе росла убежденность в том, что пора осознать перетекание власти от центра к республикам, и что США должны действовать на опережение, развивая отношения с этими республиками через консульства, торговые инициативы и контакты на общественном уровне. Но Белый дом и высшее руководство Госдепартамента по этому поводу очень нервничали – они говорили, что мы не должны ослаблять позиции Горбачева, потому что именно он совершил эти потрясающие перемены и начал реформы. Это было правдой, но правдой было и то, что он терял контроль. И я думаю, что если бы больше внимания было уделено этому процессу перехода власти, то возможно, возник ли бы другие варианты, которые позволили бы сохранить Союз в какой-нибудь более свободной форме. Но теперь это, конечно, чисто академический вопрос. И мощный национализм, в особенности развившийся в Украине, сделал распад Советского Союза неостановимым.
Д.Г.: Насколько хорошие у вас тогда были контакты с окружением Ельцина и Горбачева? Как вы считаете, обладали ли вы достаточно полной информацией о процессах, происходивших внутри советской и российской власти?
А.В.: По мере того, как процессы эти развивались, и люди в Вашингтоне все еще надеялись, что Горбачев их сможет удержать «под крышкой», под контролем, официальные контакты поддерживались с ним, с Шеварднадзе, с советскими официальным лицами, тогда как на контакты с Ельциным и руководством РСФСР шли с неохотой – как и с лидерами других республик в составе Союза. Мы очень запоздали с нашими усилиями по налаживанию коммуникаций с Ельциным и его властью, которую можно было назвать «теневым кабинетом». Мои встречи были на невысоком уровне – я помню, что встречался с дипломатом по фамилии Кабанов, не знаю, что с ним потом стало. Но вскоре замгоссекретаря США Лоуренс Иглбергер связался с Андреем Козыревым, и уже потом президент Джордж Буш встретился с Ельциным до своего последнего саммита с Горбачевым – таким образом признавая то, что, как бы мы не надеялись на то, что «Горби выживет», мы должны несколько перераспределить наши ставки и начать разговор со структурой, которая может стать более важной – с российской властью.
Д.Г.: Владимир Путин постоянно прибегает к использованию ностальгии по СССР в качестве поводов для его различных действий. Как вы думаете, он действительно так тоскует по Советскому Союзу, или это просто такой расчет на то, что тема распада державы у россиян пользуется пониманием?
А.В.: Путин точно ностальгирует по супердержаве прежних лет и по высокоцентрализованной системе контроля и репрессий, которую, к сожалению, он пытается воссоздать – в несколько более мягкой форме, но не так уж и непохожей на то, что было в советский период. Но я уверен, что он точно не ностальгирует по экономике с центральным планированием: в то время, как он хочет видеть большую роль государства в экономике, что не лишено смысла, он все-таки понимает, что советская система обанкротилась еще в 1980-х, и она должна была быть заменена чем-то более эффективным. Но главная его ностальгия – по имперскому контролю не только над самим Советским Союзом, но и над центральной и восточной Европой. Если он и не пытается воссоздать Варшавский договор, то как минимум стремится придать России роль СССР, которую тот играл на пространстве советского блока. Он даже готов применять военную силу, как он это уже сделал в Грузии и Украине, чтобы достичь этой цели.
Д.Г.: Возможно ли, что СССР в какой-то форме будет восстановлен? Мы знаем, что некоторые объединения государств возрождались, правда, в совсем иных формах, через много лет после распада этих объединений.
А.В.: Я думаю, что собрать заново весь СССР, конечно, невозможно, но некий, не слишком плотно скрепленный союз государств может быть восстановлен. Но я уверен, что это потребует довольно высокого уровня принуждения. Беларусь, например, может склониться к вхождению в такой союз из-за высокого уровня нелегитимности Лукашенко, но понятно, что для того, чтобы привести Украину в подобный союз, потребуется применение силы. Я думаю, что такое применение силы станет очень недолгосрочной победой для России, произойди это сейчас или в последующие годы. Три десятилетия независимости и укрепившееся национальное самосознание украинцев – даже тех, кто говорит на русском языке как на основном – делает просто невозможной реинтеграцию Украины в какое-то подобие постоянного союза. Это не означает, что Путин не будет пытаться это сделать – именно поэтому мы так обеспокоены наращиванием российских войск на границах Украины и угрожающей риторикой, которую мы слышим, и за которой может стоять нечто большее, чем просто бряцание оружием. Все это может быть прелюдией к реальному вторжению.
