Красный флаг СССР, развевавшийся над Кремлем в течение десятилетий, был официально спущен в ночь с 25 на 26 декабря 1991 года после телевизионного выступления президента Советского Союза Михаила Горбачева, сообщившего о своей отставке. Государство, главой которого был инициатор перестройки и гласности, юридически перестало существовать. Несмотря на то, что распад советской империи шел с ускорением уже несколько лет, для многих, как в советских республиках, так и за их пределами, произошедшее стало неожиданностью.
«Послушай, никто уже не верит во все это»
Джил Догерти (Jill Dougherty), эксперт Вильсоновского института в Вашингтоне, а до этого – одна из главных журналистов телекомпании CNN, освещавших российские темы на протяжении многих лет, рассказывает в интервью «Голосу Америки», что ее чувства в момент распада СССР были крайне сложными:
«Я в тот год только начала работать как корреспондент CNN в Белом доме в Вашингтоне, и, таким образом, будучи самым неопытным журналистом в президентском пуле, находилась в самом низу журналистской иерархии, поэтому меня поставили работать в Рождество. И как раз в Рождество по вашингтонскому времени СССР и закончил свою жизнь. У меня было интервью в прямом эфире со студией, когда пришли эти новости, и я помню, как стояла около Белого дома в шоке – я не могла поверить, что Советский Союз, где я студенткой училась, язык которой я проходила еще со школы, что эта могучая страна больше не существовала».
Однако, продолжает Джил Догерти, при всем шокирующем характере этих новостей, совсем неожиданными они для нее не были: «Я помню, что еще в 1980-х у меня были разговоры с людьми из СССР, один из которых я запомнила особенно хорошо. Я работала переводчицей для одной из советских групп, приехавших в США, и мы были на борту самолета с кем-то, по-моему, из Верховного Совета СССР. Мой собеседник был немного пьян, но все равно, он был одним из «ответственных товарищей» в официальной поездке в Соединенные Штаты, и он мне сказал: «Послушай, никто уже не верит во все это», имея в виду советскую официальную идеологию. И было, конечно, неожиданно услышать от высокопоставленного советского аппаратчика, что люди во все это уже совсем не верят».
Джил Догерти так описывает реакцию Белого дома на прекращение существования СССР, о которой она в Рождество 1991 года рассказывала в прямом эфире:
«Я помню, что говорил тогда президент Джордж Буш-старший, и на самом деле его реакция была вполне правильной. Потом, правда, спустя несколько месяцев, его комментарии были менее выверенными, но тогда, в Рождество 1991 года, он говорил о том, что окончание СССР должно пройти мирно, и его послание было очень позитивным. Потом этот тон сменился на более, я бы сказала, триумфалистский – не у самого президента, а у членов его администрации. Они начали говорить о «победе США в холодной войне», с чем я не согласна: конечно, наращивание вооружений сыграло свою роль, но на мой взгляд, это нельзя называть победой».
Горбачев в Макдональдсе как признак потери власти
Признаки угасания советской системы хорошо видел и Уильям Хилл (William Hill) – американский политолог и дипломат, для которого ясным признаком неизбежности распада СССР был августовский путч 1991 года:
«Можно было уже точно сказать, что нечто такое надвигается. Когда в августе попытка переворота провалилась, мы в сентябре поехали в Москву для организации встречи в рамках работы Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (позже ставшего ОБСЕ – ред.). Мы думали, где провести эту встречу, и сошлись на том, что проведем ее в недавно открывшемся «Макдональдсе» на Тверской. На эту нашу встречу пришел никто иной, как сам Горбачев, президент СССР, и он провел там с нами целых два часа. Мы между собой это обсуждали – если Горбачев тут с нами так долго сидит, ему нечем особенно заняться. Это был ясный признак того, что власть от центрального советского руководства уходит к руководству России, к Ельцину».
В правительстве США, по словам Уильяма Хилла, была большая дискуссия вокруг судьбы СССР: «Люди в Белом доме и Госдепартаменте, особенно те, кто занимался контролем над вооружениями, очень не хотели развала Советского Союза. При этом и гражданские, и военные сотрудники Министерства обороны, Пентагона, были совсем не против того, что СССР ослабнет или распадется, потому что это по-прежнему была страна с мощным военным потенциалом».
Хилл вспоминает, что руководство США пыталось предотвратить распад СССР разными способами, включая прямые призывы к народам советских республик:
«Я ясно помню выступление президента Джорджа Буша-старшего в июле 1991 года в Киеве – речь, которую потом прозвали Chicken Kiev Speech. Сама администрация Буша тогда объясняла, что его предупреждения (об опасности распада СССР – ред.) были предназначены Грузии, которая к тому моменту прошла гораздо больше на пути к независимости, чем Украина. Буш и госсекретарь Джеймс Бейкер вообще относились с подозрением к Ельцину и руководству республик, они с симпатией относились к Горбачеву. С другой стороны, в США – и в то время, и сейчас – есть мощная украинская община, и она, я думаю, до сих пор не простила Бушу этого выступления. Возможно даже, что та его речь стала одной из причин его поражения на выборах в 1992-м году, потому что эта община рассредоточена в очень важных штатах».
Отношения США-Россия 30 лет назад: повод для упреков и надежд
Владимир Путин в своих выступлениях постоянно говорит о том, что лидеры СССР и России были обмануты Западом, представители которого чувствовали себя в Москве как дома в начале 1990-х. Совсем недавно президент России повторил этот упрек на своей ежегодной пресс-конференции. Уильям Хилл рассказывает, что точно так же себя чувствовали и российские представители на Западе:
«Отношения с советскими дипломатами, многие из которых стали потом российскими, были совершенно замечательными. Я работал в Госдепартаменте, и обычно должен был спуститься ко входу, чтобы встретить российских коллег и провести их в здание, поскольку они должны были иметь сопровождающего. Но в какой-то момент, это было в начале 1992-го года, двое или трое моих российских коллег пришли в Госдепартамент, и звонят мне снизу: «Не нужно спускаться, мы сами придем в ваш офис, нас уже впустили». То есть, в какой-то период времени отношения были очень близкими и доверительными, это было время надежд».
По словам Уильяма Хилла, который до начала работы в структурах СБСЕ-ОБСЕ контролировал вещание «Голоса Америки» на СССР и страны Восточной Европы, медиа США не предпринимали усилий по развалу СССР – наоборот, они стремились к тому, чтобы культурная жизнь внутри Советского Союза была более богатой и разнообразной:
«У Украинской службы было очень много слушателей в Украине, у Узбекской – в Узбекистане, но ни одна из этих служб не проталкивала идею независимости этих республик. Страны Балтии были особым случаем, так как их аннексия никогда не была признана США - наши Литовская, Латвийская и Эстонская службы имели очень хорошие связи с людьми, которые в самих этих странах отстаивали их независимость, а позже стали их лидерами. Мы говорили об истории, культуре, национальном языке, и это, возможно, внесло вклад в укрепление национального самосознания в этих республиках. А Русская служба с ее огромной аудиторией была реальным источником сведений о западной культуре, в особенности для молодежи в СССР. Мы не только ставили в эфир джаз и рок-н-ролл, но и посещали Солженицына в Вермонте, и он читал «Красное колесо». Это поддерживало русскую культуру».
СССР как модель контроля Кремля над постсоветским пространством
Дональд Дженсен (Donald Jensen), директор по вопросам России и стратегической стабильности американского Института Мира, также в 1990-2000 годы работал в американских медиа, вещавших на Россию. В интервью «Голосу Америки» он говорит, что нынешнее руководство России использует ностальгию по СССР для оправдания экспансионистской стратегии:
«Путин играет на исторической чувствительности россиян к понятию «великой державы», которой Россию хотели видеть многие ее жители и в 1880-е, и в 1920-е, и в 1960-е, и в 1990-е. Он хочет, чтобы Россию принимали как партнера и США, и Британия, и Франция. Он играет на этом отчасти для того, чтобы укрепить собственную власть… И, кроме того, стратегический подход России к миру, проявлявшийся в истории – поиск врагов и желание расширяться – как нам казалось, закончился в 1990-е, но на самом деле он не исчез. И мы видим, как он восстанавливается в российской элите, что довольно сильно беспокоит Запад и соседей России».
«Подъем влияния «силовиков» при Путине – это не просто о том, кто там у них шеф СВР, МВД или чего-то еще, это о том, насколько эти «силовики» доминируют во всем аппарате. И главный вопрос – сохранится ли у этой силовой элиты такое видение мира после ухода Путина, и будет ли система дальше работать на этой стратегии. Хорошего ответа на этот вопрос у меня нет», - говорит Дональд Дженсен.
Джил Догерти, в свою очередь, уверена, что Владимир Путин ностальгирует по СССР как по пространству, на котором «процессы были более контролируемыми», и хочет опять получить над этим пространством некую форму контроля:
«Путин хотел бы, чтобы Запад, и в особенности НАТО, согласились на существование «российской сферы влияния» по периметру российских границ, которая бы включала несколько бывших республик СССР – в особенности, Украину и, конечно, Беларусь. То есть, что есть регион, где Россия может контролировать политические и экономические процессы, при этом не оформляя это пространство как часть России. Путин ясно говорит о том, что он добивается согласия США и НАТО на это, и я думаю, такое согласие совершенно нереально. Они никогда не согласятся с тем, чтобы Россия управляла суверенными, независимыми странами. Однако я считаю, что для Путина эта проблема является очень серьезной».
