Алексей Малашенко об «арабской весне» и «исламском лете»

Алексей Малашенко, член научного совета Московского Центра Карнеги, размышляет о причинах и возможных последствиях «арабской весны» и о ее влиянии на мир и Россию.

Алекс Григорьев: Что стало причиной процесса, названного «арабской весной»?

Алексей Малашенко: Я не побоюсь показаться банальным, но это та самая ситуация, когда количественные изменения перешли в качественные. Причем я бы не сводил все к экономическому недовольству населения. Неравенство, отсутствие социальных лифтов, мощный нажим молодого поколения, отсутствие социально-экономического движения вперед, усталость от правящих режимов – все это, и еще многое другое, сыграло свою роль.

Это настоящее землетрясение, которое очень давно назревало. Но тут есть важный фактор, который я бы назвал «поиском исламской альтернативы». К власти сейчас приходят люди под исламскими лозунгами, выступающие за создание некоего воображаемого исламского государства, пытающиеся восстановить исламские нормы в бытовом и общественном поведении. Кроме того, это очевидная попытка создать на базе ислама национальную и одновременно общеисламскую идеологию.

Здесь заложена масса противоречий. Я предполагаю, что даже салафиты (радикалы, выступающие за возвращение к так называемому «чистому исламу» – А.Г.) не представляют, каким должно быть исламское государство в современных условиях. Но они считают, что за исламское государство надо бороться, без этого они существовать уже не могут.

Мы видели только начало процесса, и я бы не стал сейчас загадывать – к чему это приведет. Но движение в этом направлении будет постоянным и может развиваться в самом неожиданном направлении. Ясно только одно – все эти люди и силы будут пытаться вернуться к «истинному исламу».

А.Г.: Однако, если вспомнить про истинный ислам, некоторые «праведные халифы» – в исламской традиции, образцово-показательные правители – были убиты. Причем их убийцы считали, что халифы управляли государством несправедливо.

А.М.: А на это просто закрывают глаза! Тут возникают вопросы, в ответах на которые профессиональные историки и исламские идеологи никогда не сойдутся. Если попытаться сравнить ситуацию 7 века, когда жили Мухаммед и первые халифы, и нынешнюю, то в обоих эпохах обнаружатся крайне похожие вещи: и радикализм, и терроризм, и отпор Западу… Тогда тоже шел поиск исламской альтернативы.

Всем известно понятие «кремлевский паек», который начался с дополнительного стакана чая на заседаниях Совнаркома. В раннем исламе тоже был спецпаек: первоначальное значение слова «диван» – список людей, получающих льготы. Это были семьи спутников пророка, которым после дележа добычи отправляли дополнительные доли за то, что их родственники воевали вместе с Мухаммедом. В жизни случается масса забавных параллелей…

А.Г.: Когда началась «арабская весна», некоторые эксперты выдвинули теорию, что это поражение Усамы бин Ладена. К смене режимов, которые Бин Ладен не любил, привели не террор, а мирные протесты. Можно ли говорить о том, что после «арабской весны» стала пользоваться меньшей популярностью идеология «Аль-Каиды»?

А.М.: Не знаю. В любом революционно-реформаторском движении должны быть какие-то крайности. Но, тем не менее, подобные крайности могут оказаться локомотивом общего развития.

Бин Ладен был убежденный террорист, в борьбе за исламскую альтернативу он был готов взрывать и убивать. Глядя на него, другие исламские радикалы поняли, что такие крайности им не нужны. Они рассуждают так: «Зачем бомбить Нью-Йорк? Мы можем сделать лучше – договориться с оппонентами».

Экстремизм бин Ладена каким-то образом способствовал формированию предпосылок для ранее невозможного диалога между исламскими радикалами и Европой, Америкой, Россией… Примеров этому множество: в Афганистане пытаются вести переговоры с талибами, в Египте – с «Братьями-мусульманами». Кто такой Рамзан Кадыров? – Самый настоящий исламский радикал.

А.Г.: Недавно сенатор Маккейн сообщил Владимиру Путину, что эта «арабская весна» уже началась в России и неизбежно приведет к крушению путинского режима. Насколько обоснованы подобные заявления?

А.М.: Это принципиально неверный подход. Принципиально! Потому что «арабская весна» – это некий образ, который пытаются распространять на что угодно. Я предпочитаю говорить – хотя это тоже не лучший термин – «исламское лето». Но распространить на всю Россию «исламское лето» невозможно.

Я ни с кем Россию не сравниваю. Не потому что я националист, а потому что у России совершенно отдельная судьба. Я не вижу возможностей для переноса площади Тахрир на Красную площадь. Но, безусловно, существует влияние «исламского лета» на Северный Кавказ, и частично – я подчеркну, что частично – на все российское мусульманское сообщество.

Логика здесь элементарная: если «братья-мусульмане» заседают в парламенте Египта, то почему Москва отказывается признавать, что российские исламские радикалы – не бандиты?

А.Г.: Достаточно популярно мнение, что современный ислам – это религия революции, поскольку только эта вера способна привести к позитивным изменениям во всем мире. К примеру, раз и навсегда решить проблему алкоголизма. На ваш взгляд, заметна ли революционность ислама, как религии?

А.М.: Довольно много написано на эту тему. Ислам – это и религия, и идеология, и какие-то социальные и политические концепты… Ислам отличается от всех прочих религий изначально заложенной в него высокой политизацией, обращенностью на социальные проблемы. А там, где религия перемешивается с политикой, – может быть все.

Ислам может быть и ультрареволюционен, и ультраконсервативен. Есть термин – «исламская политическая культура». Есть и христианская политическая культура, но она не столь ярко выражена.

После Второй мировой войны появилось огромное количество независимых мусульманских государств, которые пытались выстроить свою государственную модель на базе национализма. Они использовали внешние заимствования – с Запада и из СССР. Но все эти эксперименты провалились: не получилось ни успешной социалистической модели, ни западной. Кстати, о Тунисе – с которого началась «арабская весна» – в 1961 году президент Джон Кеннеди говорил, что эта страна должна стать «витриной» арабской свободы. Вот вам и витрина!

Национализм, как фактор мобилизации на реформы и создания передового общества, тоже себя не оправдал.

А ислам – политичен, социален, он дает модель развития. Можно создать подлинно исламское государство? Нет. А можно ли вечно бороться за его создание? – Конечно, да!

Эта эпоха началась в 1970-е годы – тогда произошла иранская революция, афганские события...Мы наблюдаем начало новых отношений в мире.

А.Г.: Все мировые игроки традиционно заинтересованы в стабильности Ближнего Востока. Изменения, которые мы наблюдаем, приведут к стабильности или, наоборот, к нестабильности этого региона?

А.М.: На постсоветском пространстве стабильность возведена в абсолют. И стабильность плавно переходит в стагнацию. Если всю жизнь будешь жить и говорить, что твоя главная цель – стабильность, то не будет ни денег, ни даже детей – потому что для этого должно быть какое-то возбуждение, какая-то активность.

Так что стабильность – лишь один из факторов нашего бытия. И он должен чем-то уравновешиваться. Представьте, что человечество было бы стабильным на всем протяжении своей истории – мы бы сегодня жили, как при фараонах.

Если говорить о Ближнем Востоке, то там никогда не будет стабильности. Во всяком случае, при нашей жизни.

Мы все развиваемся от кризиса к кризису. Не будет кризиса – не будет движения. Поэтому польза от нестабильности есть, в том числе от нестабильности ближневосточной…