«Не могу ничего писать». «Не могу ничего читать». «Все художественные тексты кажутся надуманными». Так отвечают многие мои белорусские коллеги и друзья на вопрос о том, как повлияли события последнего года на их отношения с искусством.
Действительно ли поэзия после тюрьмы на Окрестина невозможна? Появилось ли в Беларуси за последний год искусство-рефлексия? И самое важное – какое искусство помогало самим белорусам пережить происходящее?
Стихи после Освенцима: отказ от авторства в пользу свободы
Фразу Теодора Адорно про «стихи после Освенцима» часто цитируют, не до конца понимая ее значения. Говоря о том, что писать стихи после Освенцима – это варварство, Адорно имел в виду не столько неэтичность производства искусства в контексте, где люди страдают и умирают, сколько необходимость пересмотреть сам процесс: если та же культура, что подарила миру Гете и Шиллера, создала концлагеря, для осмысления концлагерей нам нужно новое искусство и другой способ речи.
Белорусам тоже необходимо найти способ рассказать о случившемся. Сразу после августа-2020 ко мне обратились российские журналисты с вопросом: какое у вас появилось искусство, осмысляющее протест? «У нас пока острая фаза, – отвечала я. – Нет времени ничего осмыслять».
Белорусское искусство в целом рефлексивное – это всегда долгий разговор об исторической травме. Не случайно белорусскую литературу в первую очередь измеряют произведениями Светланы Алексиевич и ее учителя Алеся Адамовича. Это никоим образом не жанр репортажа из горящего дома: почти всегда это тексты о том, как человек прожил жизнь и вдруг заговорил о том, что его всегда мучило и для чего не было ни речи, ни слушателя.
Но протесты в Беларуси начались именно с искусства – пусть времени на рефлексию и не было. Первая арестованная летом 2020 года женщина – это Ева, героиня картины Хаима Сутина. Не случайно в связи с «арестом картин» (власти наложили арест на художественные произведения, принадлежащие галерее «Белгазпромбанка») тем летом белорусы массово стали ставить Еву на аватарки в соцсетях: всей своей позой (скрещенные руки, тяжелый взгляд) Ева показывает, что она решительно против. Да и символ протестов, Мария Колесникова, изначально была известна белорусам как музыкант – Маша играла на флейте и читала лекции о женщинах в истории мировой музыки. Убитый Роман Бондаренко был художником. Среди более 600 белорусских политзаключенных – 55 деятелей культуры. В ситуации репрессий искусством заниматься практически невозможно. Разве что, отказавшись от авторства?
Я спросила у своей знакомой, можно ли я использую ее фразу про «стихи после Окрестина» для заголовка своего эссе без указания ее авторства, потому что я за нее боюсь. «Я с легкостью отказываюсь от авторства в пользу свободы», – ответила она.
Это одно из главных изменений в белорусском новейшем протестном искусстве – автор не так важен. Все белорусы – в каком-то смысле этот автор.
Искусство прямого действия
Белорусское искусство последнего года – искусство прямого действия и перформанса, там не до рефлексий. У протестов не появилось оперативного гимна. Подошла классика: песня «Перемен» и уже несколько лет звучащая «Муры» (она же «Стены рухнут»), белорусскоязычная перепевка каталанской песни против диктатуры Франко.
Все перформативные практики включали в себя именно классику: так, например, на про-властном митинге ди-джеи Кирилл и Владислав неожиданно включили песню «Перемен», став героями – их силуэты теперь на муралах. Таким же переломным моментом стало исполнение религиозного гимна «Магутны Божа» на ступеньках Белгосфилармонии в августе в знак протеста против насилия силовиков. Именно эти два момента стали знаковыми. Видишь их – и понимаешь: все, ничего не будет так, как раньше.
Когда спрашиваешь белорусов, какое искусство поддерживало их прошлым летом, почти все вспоминают акции «Вольнага Хора». «Вольны Хор» появлялся из толпы буквально из ниоткуда в каком-нибудь людном месте – в метро, на вокзале, в библиотеке или торговом центре – чтобы вдруг грянуть неофициальный гимн «Пагоня», «Магутны божа» или «Муры». Это была мощнейшая терапевтическая практика. Знание о том, что всякая толпа внезапно может превратиться в слаженный хор, пропевающий важнейшие строчки, рифмовалось с самой структурой самоорганизующихся белорусских протестов – центр которых везде и нигде.
Уличные музыканты вообще оказались самым вдохновляющим арт-элементом протестов: все помнят кадры с марширующими волыночниками из группы Irdorath, «дудящими» мотивирующие мелодии прямо во время шествий. Это полностью совпадало с карнавальной, творческой и освобождающей функцией протестов. 2 августа 2021 участников группы задержали прямо на даче, где они праздновали день рождения вокалистки – теперь их судят за неповиновение сотрудникам милиции: не открыли ворота. По словам вокалистки, ворот там и не было никогда: только старенькая калитка, которая не закрывается. Действительно, зачем нужна литература и кафкианские творческие рефлексии там, где людей в реальности судят за отказ открыть то, что никогда не было закрыто?
Еще один перформативный символ протестов – музыкант Пит Павлов, поющий хит группы NRM «Три Черепахи» на фоне кордона вооруженных ОМОНовцев. Сложно объяснить иностранцам, почему эта песня –протестная, ведь речь там о том, что все стоит недвижимо на трех черепахах и трех китах. Более того, в припеве поется: «Ты не жди, сюрпризов не будет, никто не ждет, и ты не жди». Белорусы обожают эту песню, потому что на самом деле в ней таится призыв к действию: «не жди» означает «пора действовать». Никто не ждет – вот и ты делай что-нибудь. Не случайно у песни есть и другой вариант с припевом: «ты не жди, ожидание достало».
В Беларусь в 2020 году вернулось понимание искусства как баррикадной, плакатной агитки, помогающей не бояться. Его цель – не рассказать другим, что происходит, а помочь самим белорусам не терять присутствия духа. Не случайно многие белорусы рассказывают, что в последний год их поддерживали стихи (злые репортажные верлибры Дмитрия Строцева, душераздирающие тексты Ганны Северинец, отклики-рефлексии Насты Кудасавой, Марии Мартысевич и т.д.). Поэзия стала тем, чем она и должна быть – мгновенной и точной, как выстрел, скорой эмоциональной помощью. Стихи стали еще и авто-текстовой терапией: они помогали самим белорусским поэтам избавиться от страха или выразить то, на что не находится средств в повседневном языке, чем-то вроде мантры.
Что-то мантрическое есть и в песне «Стены рухнут»: «разбуры турмы муры» звучит словно колдовской заговор и, может, поэтому и стала гимном протестов. Впрочем, текст песни более чем прямолинеен – там буквально предлагают разобрать тюрьму на булыжники, и мостовую заодно.
Способ речи
Белорусы до сих пор в поиске нового способа речи о том, что не получается выразить традиционными формами искусства. Там, где ничего не получается сказать – можно только кричать. «Крик» Яны Шостак, художницы из Гродно, живущей в Варшаве – довольно неуютная, но запоминающаяся перформативная практика. Яна кричит, чтобы обратить внимание на то, что происходит. По ее словам, это лучший способ показать беспомощность: «Нам остается только крик».
Когда искусство бессильно сформировать отклик, оно превращается в искусство-крик, где жест «невозможно молчать» становится самоценным. Еще один пример – работа Артема Лоскутова, художника из Новосибирска, который «нарисовал» белорусский флаг с помощью полицейской дубинки и кроваво-красной краски в так называемой технике «дубинопись». Картину выставили на аукцион, а собранные средства использовали для помощи протестующим и арестованным.
Руфина Базлова, чешская художница родом из Гродно, откликалась на каждое ранящее белорусское событие картиной-«вышиванкой» в старинной белорусской технике: ее работы поддерживали белорусов, выводя происходящее в область архетипа и размещая его в коллективном бессознательном через узнаваемые знаки и символы.
Вынужденный покинуть Беларусь легендарный художник Владимир Цеслер тоже регулярно откликается на события своим рефлексивно-логотипным плакатным искусством.
Искусство-импульс, возникающее как единственная возможная реакция на боль, преобладает и в музыке: буквально через пару дней после гибели Романа Бондаренко, чьими последними словами в Telegram-чате двора были «Я выхожу» музыкант Александр Помидоров запишет песню «Я выхожу».
Группа Naviband записала песню-отклик «Девочка в белом» буквально сразу же после «женских протестов» в августе.
Группа Nizkiz записывает песню «Правила» с припевом о том, как «мы вышли на улицу». Именно такие импульсивные песни оказались самыми поддерживающими – спустя год их чаще всего вспоминают белорусы, отвечая на вопрос о том, что же им помогало.
А вот с сатирическим, абсурдистским искусством, которое до 2020 года было, пожалуй, самой распространенной формой рефлексии на события в стране, в последний год было похуже: не до шуток. Вспоминается разве что чудесный проект «Арыстакратычная бледнасць», закономерно ушедший в подполье, да мега-хит «Шчучыншчына», обыгрывающий белорусский про-властный арт-дискурс так виртуозно, что некоторые приняли его за настоящий идеологический клип белорусского телевидения. Аналогичный метод «перехвата дискурса» использовал и ряд сатирических Telegram-каналов, например, «Советская Белоруссия» и «Грустный Коленька». Но можно ли написать что-то более абсурдное, чем то, что на самом деле происходит в стране?
Искусство терапии
Белорусское искусство последнего года в первую очередь функционировало как терапия и утешение. В нем было не очень много нарочито экспортного, хотя от белорусов, безусловно, ожидают, чтобы они сказали что-то миру. Но белорусам важнее говорить друг с другом: искусство функционирует как система маленьких жестов взаимной поддержки.
Например, картины с котиками – рефлексия художницы, детского иллюстратора Ольги Якубовской на мем о том, что «белорусы – котики». На ее картинах котики гуляют по улицам с флагами и водят хороводы, несмотря на то, что их окружают злые собаки. Даже Виктор Бабарико и Нина Багинская превратились в котиков. Котики – безусловно, чистая арт-терапия. Их вряд ли выставишь в серьезной галерее в Нью-Йорке, зато самим белорусам котики помогают до сих пор.
Вообще, в Беларуси появилось очень много хэнд-мэйд искусства, связанного с котиками или зайчиками – например, можно купить брошку-зайчика Нину Багинскую – эта чудесная бабушка, смело заявившая ОМОНовцам «Я гуляю» стала одним из символов протеста. Фото Нины были легендой еще в 2010-е, когда она, тоненькая и прозрачная, стояла одна с флагом против целой стены ОМОНовцев. В каком-то смысле Нина тоже превратила свою публичную деятельность в арт-проект – всегда нарядная и красивая, она стала всеобщей белорусской бабушкой, с которой фотографируются на улицах.
Еще одна терапевтическая арт-практика, которую белорусы вспоминают в связи с прошедшим годом – сериал «Сказки с Маляванычем». Маляваныч – ведущий и персонаж легендарной «Калыханки» (белорусский аналог «Спокойной ночи, малыши»), который осенью 2020 года отсидел 9 суток. ОМОН арестовал сказочника за то, что тот вступился за женщину. История совершенно в духе сказок Джанни Родари или Евгения Шварца – тех самых, канонических, где чистое зло нападает на беззащитное добро: вначале они арестовали картины, потом они забрали сказочника. «Маляваныча» Александра Ждановича уволили из театра, где он работал. Теперь при поддержке белорусского фонда культурной солидарности он делает youtube-шоу «Сказки с Маляванычем» – собственно, рассказывает сказки на ночь. И да, сказки на ночь нужны, и они помогают.
Белорусские женщины в августе 2020 устроили флэшмоб, исполнив колыбельную из передачи «Калыханка» около Вечного огня в центре Минска. Казалось бы – глазки закрывай, баю-бай. Но нет, символическое значение колыбельной не в том, чтобы закрыть глазки и не видеть ужасов. Это погружение в ритуал, связанный с ощущением родовой защиты: ты дома, ты в безопасности, все хорошо, чудовища за тобой не придут.
Все стали художниками
Безусловно, экспортное искусство в Беларуси существует, и о нем говорят: проходят выставки и фестивали. В Киеве недавно состоялся фестиваль «Каждый день», сконцентрированный на резонирующих с историей протеста художественных практиках. В бруклинской галерее DorDor прошла выставка белорусских художников Outstanded And Without. Но институционализированное искусство, требующее бюджета и финансирования – не такая уж и злободневная проблема на фоне того, что в Беларуси художники и музыканты сидят в тюрьме. Рефлексия не будет работать там, где нужно действие, спасение, план. Поэтому и писатели, и поэты зачастую заняты вопросом фиксации историй и рассказов пострадавших, а также записью собственных впечатлений – чем творческой переработкой произошедшего.
Чтобы добраться до художественной рефлексии, вначале надо найти способ описать случившееся. Поэтка Ганна Комар, написавшая несколько эмоциональных стихотворений о произошедшем, теперь говорит, что все ее новые стихи – «абсолютно осознанная исследовательская работа, в которой поэзия и проза – инструмент передачи опыта людей этого периода».
Писатели Евгения Пастернак и Андрей Жвалевский в 2020-м каждый день публиковали дневники протестов в Facebook – этих записей ждали все. Писатель Альгерд Бахаревич закончил за год целых две художественные книги – но белорусов поддержало в первую очередь его эссе «Фашизм как воспоминание» – как нечто переломное и важное. Там Бахаревич вспоминает рассказ Набокова «Облако, Озеро, башня» и пишет: «Мы читали этот текст как предостережение. И вот выяснилось, что мы в нем живем. Вдруг стало ясно, что и при фашизме можно есть суши и пить вино, заниматься сексом, растить детей, понемногу работать, читать перед сном и гулять. Что и при фашизме тоже есть музыка». Писатель Саша Филипенко, чьего «Бывшего сына» белорусы перечитывали весь год, писал не книги (хотя и книги тоже), а письма главе Хоккейной федерации Рене Фазелю о том, почему не стоит проводить чемпионат по хоккею в Беларуси – и письма сработали.
Художники превратились в аналитиков. И наоборот – обычные белорусы стали художниками. «В Беларуси все стали художниками, – говорит фотограф Андрей Лянкевич. – И создали огромное количество настоящего искусства: от плакатов и перформансов до песен и флагов улиц и городов. И самое важное из этого – непрофессиональное искусство: продукт перемен. Люди перестали бояться и стали активными».
Прошел год. И пройдет еще несколько – и именно тогда появится огромное количество важных художественных рефлексий о произошедшем. А сейчас белорусы перечитывают «Гарри Поттера» и «Властелина колец» – вечные книжки о том, что добро все-таки побеждает.
