НЬЮ-ЙОРК —
В Петербурге на 75-м году жизни скончался выдающийся кинорежиссер Алексей Герман. Он был госпитализирован в ноябре, а ранее перенес серьезную операцию на сердце. Алексей Герман вошел в историю мирового киноискусства фильмами «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», «Хрусталев, машину!». Последние годы он работал над экранизацией романа братьев Стругацких «Трудно быть богом».
«Для иностранного исследователя кино Алексей Герман был кинематографистом, который говорил на языке русской и советской интеллигенции, – сказала «Голосу Америки» профессор Питтсбургского университета славист и киновед Нэнси Конди, автор книги «Имперский след», одна из глав которой посвящена творчеству Германа. – Этот язык имеет чрезвычайно мало общего с языком нашей интеллигенции. Мне было очень интересно постигать коды этого неведомого языка, и я многое стала понимать в русской культуре именно благодаря Герману».
Петербургский киновед и драматург Александр Поздняков был дружен с Алексеем Юрьевичем Германом с того момента, как пришел на киностудию «Ленфильм» в 1982 году. Он работает на студии редактором, режиссером и экспертом-консультантом. Выступал с лекциями о российском кино в университетах США, Великобритании и других стран. Ведущий ряда телепрограмм на петербургском ТВ. Как режиссер, Александр Поздняков снял документальные фильмы «Свет в павильоне» и «Герман. По ту сторону камеры».
С Александром Поздняковым по телефону побеседовал корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ты близко общался с Алексеем Юрьевичем, в том числе и в последние месяцы его жизни. Как бы ты мог их охарактеризовать?
Александр Поздняков: Он себя плохо чувствовал. Упал. Образовалась гематома головы. Сделали операцию по ее удалению. Он трудно поправлялся, лежал в Военно-медицинской академии, где его и не стало. Несколько дней назад я разговаривал по телефону со Светланой (Светлана Кармалита – супруга А.Германа, кинодраматург) и слышал в трубке его бодрый, как мне показалось, голос. Впечатление было такое, что он поправляется.
О.С.: Насколько я знаю, он уезжал на лечение за границу...
А.П.: Да, он лечился в Германии, откуда приезжал на «Ленфильм» для проведения озвучания последней картины. Алексей Юрьевич был сильным человеком, и, несмотря на болезнь, очень много работал. Умер, не успев завершить фильм. Осталось буквально несколько штрихов. Но фактически фильм закончен.
О.С.: Как в конечном итоге называется картина? Ведь Герман работал над ней много лет, и название менялось.
А.П.: Мы ее на студии называем «Трудно быть богом», по названию книги, хотя в ходу бытуют названия «Хроника арканарской резни» и «История арканарской резни». Светлана, видимо, решит. Этого никто не знает пока. Я видел материал, он производит сильное впечатление. Фильм можно сравнить с картинами средневековых художников, в первую очередь, Босха, по степени охвата человеческого бытия и его детализации. Можно сказать, это квинтэссенция творчества Германа. Он хотел снимать «Трудно быть богом» еще в 60-е годы, когда роман только вышел. По понятным причинам, тогда это оказалось невозможно. Процесс съемок шел мучительно трудно, последние лет 13-14. Заканчивались средства, съемки останавливались, потом возобновлялись.
О.С.: Осознавал ли Герман, что это его последняя работа?
А.П.: Безусловно. Он чувствовал, что это его лебединая песня, и он не может ни в чем ошибиться. Он снимал по двадцать дублей, тщательно выбирал кадры, кусочки, фрагменты. Филигранная работа маленькими кистями. Я все это видел своими глазами, мне удалось заснять на пленку последний съемочный день. Кстати, мой документальный фильм о Германе примерно год назад показывали в Линкольн-центре, в рамках его большой ретроспективы. Пришла его сестра, которая много лет живет в Нью-Йорке. А еще я снял документальный фильм «Свет в павильоне». Герман – одно из главных действующих лиц, он рассказывает о своем отношении к «Ленфильму». Такой момент есть. Он сидит в Четвертом павильоне студии, в ампирном кресле, и рассказывает, что на месте этого павильона находился первый кинотеатр в России под названием «Аквариум». Он говорит, что это место хранит скрипы, шорохи, ароматы ушедшего времени, что он чувствует, как великие режиссеры, снимавшие здесь, – и Козинцев, и Барнет и многие другие, – дышат ему в затылок.
О.С.: Как бы ты оценил значение творческого наследия Алексея Германа?
А.П.: Уходит целая эпоха. Эпоха большого стиля. Герман создал свой мир, свой киноязык. Все его черно-белые картины складываются в одно эпическое полотно. Своего рода памятник советской эпохе, но не в привычном понимании. Неретушированная жизнь того времени. Начиная с революционных лет, эта тема заявлена в ленте «Седьмой спутник», снятой им вместе с Григорием Ароновым. 30-е годы предстают в фильме «Мой друг Иван Лапшин», военные – в картинах «Проверка на дорогах» и «Двадцать дней без войны», а послевоенная сталинская эпоха – в «Хрусталев, машину!». Такой большой гипертекст, складывающийся в панораму советской эпохи. У Германа играли прекрасные актеры и удивительные непрофессионалы, которых он где-то непостижимым образом выискивал. Советская часть его жизни прошла в постоянных борениях с властным произволом и цензурой, которые, конечно же, подорвали его здоровье. Его картины клали на полку, пытались корежить, корректировать. Он сражался за каждый кадр, обманывал начальство, обещая вырезать крамольные кадры, но не вырезал.
О.С.: Ты, наверное, говорил с ним о его собственных киноувлечениях. Кто были его кумиры?
А.П.: Феллини был ему очень близок. Он также высоко ценил Киру Муратову.
О.С.: Вокруг «Ленфильма», дальнейшей судьбы студии, в последние годы кипят страсти. Какую позицию в этих спорах занимал Алексей Герман?
А.П.: Для него «Ленфильм» это не просто несколько букв на фасаде. Это его дом, судьба, жизнь. Его отец, писатель Юрий Герман, писал сценарии для этой студии, по которым делались замечательные фильмы. Алексей Юрьевич был приговорен к этой судьбе, не мог ее миновать. Он даже специально переехал на Кронверкский проспект, купив мансарду на последнем этаже, из окошка которой был виден двор «Ленфильма». Когда Леша уезжал на съемки, Света смотрела в окошко, не подъехала ли к студии машина. Герман болезненно переживал за студию. Он писал пламенные письма, отстаивая право студии оставаться творческим организмом. Еще раньше он открыл мастерскую первого и экспериментального фильма, где ковалась молодая смена. И многие себя могут сегодня назвать его учениками и последователями. До последнего дня он, как атлант, держал на своих плечах любимую студию.
О.С.: Есть ли школа Германа? Кого можно считать его учениками?
А.П.: Алексей Герман-младший, его сын и одаренный кинорежиссер, безусловно, испытал его влияние. Можно назвать Константина Лопушанского и, увы, равно умершего Валерия Огородникова. В известном смысле и Александра Сокурова, хотя их отношения были далеки от совершенства. Конечно, Лидию Боброву и Светлану Проскурину. Не ученики, а близкие эстетически представители ленинградской школы – уже ушедшие Семен Аранович и Виктор Аристов. Если же говорить непосредственно об учениках, то это Сергей Карандашов, Владимир Чутко, Татьяна Деткина и другие выпускники экспериментальной студии-мастерской. Один критик хорошо сказал: все мы вышли из шинели Германа.
О.С.: Интересовался ли он политикой, событиями общественной жизни?
А.П.: Да, говоря высокопарно, Герман был пламенным трибуном. Борцом за справедливость, Робин Гудом 21-го века. Особенно болезненно реагировал на ущемление прав человека и свободы художника. Он сам был абсолютно свободный человек и терпеть не мог, когда ему пытались давать указания и им командовать. Очень многим помогал, и сегодня люди вспоминают об этом с благодарностью.
Ричард Пенья: «Герман никогда не чурался острых тем»
Известный американский киновед Ричард Пенья много лет возглавлял Кинообщество Линкольн-центра, являлся программным директором Нью-Йоркского международного кинофестиваля в Линкольн-центре. В настоящее время работает профессором Колумбийского университета.
«Я страшно огорчен новостью о смерти Алексея Германа, – сказал Ричард Пенья в телефонном интервью «Голосу Америки». – Каждый его фильм это важнейшее художественное высказывание необычайно одаренного и смелого художника.
В непосредственном общении он был очень теплым человеком с бездной юмора. Он никогда не отворачивался от глобальных проблем своей страны и человеческого бытия, никогда не чурался острых тем. Мне посчастливилось встречаться с Алексеем в Петербурге и Нью-Йорке, где мы с удовольствием показывали его фильмы. Помню, какую горячую дискуссию вызвал «Хрусталев, машину!», помню сильнейший эффект, который еще раньше на меня произвел фильм «Мой друг Иван Лапшин». Такую глубину мысли, такое бесстрашие в показе своего народа, такой накал и поэзию чувств мог воплотить на экране только он».
«Для иностранного исследователя кино Алексей Герман был кинематографистом, который говорил на языке русской и советской интеллигенции, – сказала «Голосу Америки» профессор Питтсбургского университета славист и киновед Нэнси Конди, автор книги «Имперский след», одна из глав которой посвящена творчеству Германа. – Этот язык имеет чрезвычайно мало общего с языком нашей интеллигенции. Мне было очень интересно постигать коды этого неведомого языка, и я многое стала понимать в русской культуре именно благодаря Герману».
Петербургский киновед и драматург Александр Поздняков был дружен с Алексеем Юрьевичем Германом с того момента, как пришел на киностудию «Ленфильм» в 1982 году. Он работает на студии редактором, режиссером и экспертом-консультантом. Выступал с лекциями о российском кино в университетах США, Великобритании и других стран. Ведущий ряда телепрограмм на петербургском ТВ. Как режиссер, Александр Поздняков снял документальные фильмы «Свет в павильоне» и «Герман. По ту сторону камеры».
С Александром Поздняковым по телефону побеседовал корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ты близко общался с Алексеем Юрьевичем, в том числе и в последние месяцы его жизни. Как бы ты мог их охарактеризовать?
Александр Поздняков: Он себя плохо чувствовал. Упал. Образовалась гематома головы. Сделали операцию по ее удалению. Он трудно поправлялся, лежал в Военно-медицинской академии, где его и не стало. Несколько дней назад я разговаривал по телефону со Светланой (Светлана Кармалита – супруга А.Германа, кинодраматург) и слышал в трубке его бодрый, как мне показалось, голос. Впечатление было такое, что он поправляется.
О.С.: Насколько я знаю, он уезжал на лечение за границу...
А.П.: Да, он лечился в Германии, откуда приезжал на «Ленфильм» для проведения озвучания последней картины. Алексей Юрьевич был сильным человеком, и, несмотря на болезнь, очень много работал. Умер, не успев завершить фильм. Осталось буквально несколько штрихов. Но фактически фильм закончен.
О.С.: Как в конечном итоге называется картина? Ведь Герман работал над ней много лет, и название менялось.
А.П.: Мы ее на студии называем «Трудно быть богом», по названию книги, хотя в ходу бытуют названия «Хроника арканарской резни» и «История арканарской резни». Светлана, видимо, решит. Этого никто не знает пока. Я видел материал, он производит сильное впечатление. Фильм можно сравнить с картинами средневековых художников, в первую очередь, Босха, по степени охвата человеческого бытия и его детализации. Можно сказать, это квинтэссенция творчества Германа. Он хотел снимать «Трудно быть богом» еще в 60-е годы, когда роман только вышел. По понятным причинам, тогда это оказалось невозможно. Процесс съемок шел мучительно трудно, последние лет 13-14. Заканчивались средства, съемки останавливались, потом возобновлялись.
О.С.: Осознавал ли Герман, что это его последняя работа?
А.П.: Безусловно. Он чувствовал, что это его лебединая песня, и он не может ни в чем ошибиться. Он снимал по двадцать дублей, тщательно выбирал кадры, кусочки, фрагменты. Филигранная работа маленькими кистями. Я все это видел своими глазами, мне удалось заснять на пленку последний съемочный день. Кстати, мой документальный фильм о Германе примерно год назад показывали в Линкольн-центре, в рамках его большой ретроспективы. Пришла его сестра, которая много лет живет в Нью-Йорке. А еще я снял документальный фильм «Свет в павильоне». Герман – одно из главных действующих лиц, он рассказывает о своем отношении к «Ленфильму». Такой момент есть. Он сидит в Четвертом павильоне студии, в ампирном кресле, и рассказывает, что на месте этого павильона находился первый кинотеатр в России под названием «Аквариум». Он говорит, что это место хранит скрипы, шорохи, ароматы ушедшего времени, что он чувствует, как великие режиссеры, снимавшие здесь, – и Козинцев, и Барнет и многие другие, – дышат ему в затылок.
О.С.: Как бы ты оценил значение творческого наследия Алексея Германа?
А.П.: Уходит целая эпоха. Эпоха большого стиля. Герман создал свой мир, свой киноязык. Все его черно-белые картины складываются в одно эпическое полотно. Своего рода памятник советской эпохе, но не в привычном понимании. Неретушированная жизнь того времени. Начиная с революционных лет, эта тема заявлена в ленте «Седьмой спутник», снятой им вместе с Григорием Ароновым. 30-е годы предстают в фильме «Мой друг Иван Лапшин», военные – в картинах «Проверка на дорогах» и «Двадцать дней без войны», а послевоенная сталинская эпоха – в «Хрусталев, машину!». Такой большой гипертекст, складывающийся в панораму советской эпохи. У Германа играли прекрасные актеры и удивительные непрофессионалы, которых он где-то непостижимым образом выискивал. Советская часть его жизни прошла в постоянных борениях с властным произволом и цензурой, которые, конечно же, подорвали его здоровье. Его картины клали на полку, пытались корежить, корректировать. Он сражался за каждый кадр, обманывал начальство, обещая вырезать крамольные кадры, но не вырезал.
О.С.: Ты, наверное, говорил с ним о его собственных киноувлечениях. Кто были его кумиры?
А.П.: Феллини был ему очень близок. Он также высоко ценил Киру Муратову.
О.С.: Вокруг «Ленфильма», дальнейшей судьбы студии, в последние годы кипят страсти. Какую позицию в этих спорах занимал Алексей Герман?
А.П.: Для него «Ленфильм» это не просто несколько букв на фасаде. Это его дом, судьба, жизнь. Его отец, писатель Юрий Герман, писал сценарии для этой студии, по которым делались замечательные фильмы. Алексей Юрьевич был приговорен к этой судьбе, не мог ее миновать. Он даже специально переехал на Кронверкский проспект, купив мансарду на последнем этаже, из окошка которой был виден двор «Ленфильма». Когда Леша уезжал на съемки, Света смотрела в окошко, не подъехала ли к студии машина. Герман болезненно переживал за студию. Он писал пламенные письма, отстаивая право студии оставаться творческим организмом. Еще раньше он открыл мастерскую первого и экспериментального фильма, где ковалась молодая смена. И многие себя могут сегодня назвать его учениками и последователями. До последнего дня он, как атлант, держал на своих плечах любимую студию.
О.С.: Есть ли школа Германа? Кого можно считать его учениками?
А.П.: Алексей Герман-младший, его сын и одаренный кинорежиссер, безусловно, испытал его влияние. Можно назвать Константина Лопушанского и, увы, равно умершего Валерия Огородникова. В известном смысле и Александра Сокурова, хотя их отношения были далеки от совершенства. Конечно, Лидию Боброву и Светлану Проскурину. Не ученики, а близкие эстетически представители ленинградской школы – уже ушедшие Семен Аранович и Виктор Аристов. Если же говорить непосредственно об учениках, то это Сергей Карандашов, Владимир Чутко, Татьяна Деткина и другие выпускники экспериментальной студии-мастерской. Один критик хорошо сказал: все мы вышли из шинели Германа.
О.С.: Интересовался ли он политикой, событиями общественной жизни?
А.П.: Да, говоря высокопарно, Герман был пламенным трибуном. Борцом за справедливость, Робин Гудом 21-го века. Особенно болезненно реагировал на ущемление прав человека и свободы художника. Он сам был абсолютно свободный человек и терпеть не мог, когда ему пытались давать указания и им командовать. Очень многим помогал, и сегодня люди вспоминают об этом с благодарностью.
Ричард Пенья: «Герман никогда не чурался острых тем»
Известный американский киновед Ричард Пенья много лет возглавлял Кинообщество Линкольн-центра, являлся программным директором Нью-Йоркского международного кинофестиваля в Линкольн-центре. В настоящее время работает профессором Колумбийского университета.
«Я страшно огорчен новостью о смерти Алексея Германа, – сказал Ричард Пенья в телефонном интервью «Голосу Америки». – Каждый его фильм это важнейшее художественное высказывание необычайно одаренного и смелого художника.
В непосредственном общении он был очень теплым человеком с бездной юмора. Он никогда не отворачивался от глобальных проблем своей страны и человеческого бытия, никогда не чурался острых тем. Мне посчастливилось встречаться с Алексеем в Петербурге и Нью-Йорке, где мы с удовольствием показывали его фильмы. Помню, какую горячую дискуссию вызвал «Хрусталев, машину!», помню сильнейший эффект, который еще раньше на меня произвел фильм «Мой друг Иван Лапшин». Такую глубину мысли, такое бесстрашие в показе своего народа, такой накал и поэзию чувств мог воплотить на экране только он».
