Почему история так важна для понимания кризиса в российско-украинских отношениях? Об этом Русской службе «Голоса Америки» рассказала Кейт Браун, профессор истории Мэрилендского университета (Kate Brown, University of Maryland, Baltimore County). Профессор Браун – автор книг «Биография несуществующего места» (A Biography of No Place: From Ethnic Borderland to Soviet Heartland) и «Плутопия: Семьи в атомградах, ядерные катастрофы в СССР и США» (Plutopia: Nuclear Families in Atomic Cities and the Great Soviet and American Plutonium Disasters».
Алекс Григорьев: Президент России Владимир Путин в апреле прошлого года заговорил о «Новороссии», которая включает огромные территории Украины. Недавно он заявил, что Крым имеет сакральное значение для России. Многие специалисты обращают внимание на историческую некорректность этих заявлений. Однако почему с ними выступают?
Кейт Браун: Войны ведутся с помощью истории, так же как и с помощью артиллерии и солдат. Государственным лидерам крайне важно легитимировать свои действия, поэтому они обращаются к истории. Когда говорят о «Новороссии», «Новой России», речь идет, конечно же, о царском, имперском периоде России, о территориях, присоединенных Екатериной Великой. То есть это название подчеркивает, что ранее иностранная территория стала частью страны, а другие народы вошли в ее состав. Любопытно, что эту тему использовали сами украинцы в Киеве в 19 веке – они декларировали, что они русские. Это создало своего рода основополагающий тезис для русского национализма.
Подобные исторические заявки делаются для того, чтобы предъявлять претензии на соответствующие территории. На мой взгляд, особенно поразительно то, как велась и ведется эта война в историческом пространстве. Огромное количество терминов и методов ее ведения заимствованы из эпохи «холодной войны» – примерно так на протяжении полувека общались США и Советский Союз.
Путин очень активно связывает свой режим с Православной церковью. Но заявлять, что Крым для России – сакральное место, как Иерусалим, значит встать на очень скользкую дорожку. Потому что следующим сакральным местом может оказаться Киев. Надеюсь, что до этого не дойдет. Однако люди спорят на эти темы столь активно – в том числе и в социальных сетях – потому, что эти слова могут иметь вполне реальные последствия. Если Киев будет объявлен священным для России городом, то это может означать, что российская армия движется по направлению к Киеву.
А.Г.: Это уникальный российско-украинский феномен, или подобное наблюдается и в иных местах?
К.Б.: Подобные споры идут, например, между израильтянами и палестинцами, которые претендуют на эти территории и на Иерусалим. На мой взгляд, это достаточно обычная и нормальная форма спора. Но история – очень сложная, если хотите, скользкая профессия. Это одновременно и литература, и наука… Заявления, которые делают историки, – не более чем их личные мнения и интерпретации. Вы всегда можете найти другого историка, которые приведет контраргументы. Поэтому история – это прекрасное поле для сражений: запасы аргументов неисчерпаемы, всегда есть специалист, у которого имеются устраивающие вас доводы.
А.Г.: Однако есть история, а есть представления обычных людей об истории. Зачастую они имеют мало общего с фактами…
К.Б.: Мы все знаем легенды о нашем прошлом. Но более важно то, во что мы верим. То, каким образом люди оценивают прошлое, в значительной степени определяет, как они воспринимают настоящее и самих себя. Это понимание нестабильно, оно обычно обходит острые углы и неприятные вопросы.
Я недавно вернулась из Украины, где общалась с женщиной, которая живет в Киеве и считает себя украинкой. Ее сестра живет в Москве и считает себя русской. С недавних пор они не разговаривают друг с другом. Эти две женщины выросли в одной семье, они принадлежат к одной этнической группе, в их ДНК ничего не изменилось, однако их идентичности изменились кардинально. Это произошло потому, что они придерживаются двух разных версий истории.
Крайне интересно, что в той же Украине 30 лет назад, до распада Советского Союза, большинство жителей Киева, вероятно, назвали бы себя «советскими людьми» – они не обратили бы особого внимания на то, русские они или украинцы. За три десятилетия многие люди, ранее говорившие на русском языке, стали предпочитать общение на украинском. И в то же время некоторые люди украинского происхождения, живущие на востоке Украины, начали задаваться вопросом: «А может быть, мы русские?». Эти идентичности очень нестабильны.
Моя книга «Биография несуществующего места» описывала Украину как многонациональное приграничье. Она открывалась с описания ситуации 1925 года – тогда жители разных регионов Украины не называли себя украинцами, они именовались, например, галичанами. А во многих местах на вопрос о национальности люди отвечали: «Мы тутейшия» – «Мы местные». На вопрос: «На каком языке вы говорите?» они отвечали: «Я говорю на католическом языке». То есть люди не рассуждали о себе в терминах национальности, они говорили о себе на основе религиозной принадлежности, связей с односельчанами…
Однако советская власть уделяла национальности большое значение, потому что она пыталась донести социалистические идеи в национальной форме. Если до этого у людей были многочисленные или неопределенные идентичности, то советская власть заставила их выбрать только одну.
В результате в одной семье братья, например, могли сделать выбор в пользу польской национальности, а сестры – украинской. Это был в значительной степени искусственный выбор, однако он стал реальностью. И он стал особенно реальным в период Большого террора, когда людей высылали из Украины только за то, что они поляки или немцы. А когда в Украину пришли нацисты, они тоже начали проверять советские документы, чтобы выявлять евреев и уничтожать их.
Украина всегда была многонациональным приграничьем, очень напоминающим Соединенные Штаты. Проблема заключается в том, что украинские лидеры, особенно в последние годы, не особо признают этот факт. В Украине жили и живут множество разных народов, они хотят, чтобы их языки были признаны, а идентичности и традиции уважались.
А.Г.: В 19 веке в Европе появились национальные государства, в 20 веке проводились геноциды по национальному признаку, а потом возник мультигосударственный Европейский Союз. Однако сейчас национальные противоречия вновь обострились. Что происходит?
К.Б.: Началась новая волна ренационализации. Мы наблюдаем это не только на окраине Европы – в Украине, но и в самом ее центре. В Германии и Чехии проходят антимусульманские протесты, французские мусульмане атаковали сатирический еженедельник. Меня беспокоит, что люди становятся более националистически и более религиозно настроенными. Но использовать категории 19 века в 21 столетии означает сделать выбор в пользу конфликтов.
В значительной степени это объясняется тем, что люди испытывают стрессы – экономические, политические, климатические… И они используют крайне старомодные методы для того, чтобы выразить свой протест и свое недовольство