«Какие нас ветры сюда занесли, / Какая попутала бестия?/ Шел крымский татарин по рю Риволи, / Читая газету «Известия», – писал когда-то Александр Галич, живописуя странности эмигрантского существования. Зарисовка забытых семидесятых? Конечно. Но – в силу своей исключительной точности – проросшая и в позднейшие времена: советские и постсоветские. Ибо и прежде, и потом, при любой смене декораций «Известия» – от Бухарина до Аджубея и от Эренбурга до Бовина – исправно исполняли при властях предержащих совсем нелегкую роль: человеческого лица системы. И вот – на котором уж по счету историческом витке – точечный удар: «Известий» больше нет.
И это, так сказать, «нет» нового типа. Название – сохраняется. Но, как констатировал в беседе с корреспондентом «Голоса Америки» заместитель главного редактора «Известий» Сергей Мостовщиков, «впервые за все время существования газеты ее название было передано в руки каких-то… других людей. Не в газету пришли люди, а газету отдали на сторону. Новый издатель получил право называть «Известиями» то, что он делал без помощи «Известий».
«Данный сюжет, – считает публицист Игорь Яковенко, – интересен как иллюстрация, позволяющая понять устройство российского медиа-пространства и его связь с социальной и политической тканью страны».
Как же выглядит эта связь? «Все давно было неблагополучно, – рассказывает журналистка Ирина Петровская. – Смена главных редакторов со скоростью звука – они работали по году-полтора – ни к чему хорошему не приводила. Народ, прежде составлявший славу “Известий”, побежал. И вот, наконец, последний удар: стало ясно, что издание – как издание респектабельное, качественное – уже никому не нужно. Но при этом его для чего-то приобрели. Значит, его нужно по-новому упаковать и продать другим потребителям. Нам давно внушали, что хозяин – барин, и что против хозяйского лома нет приема. Оказалось, что так оно и есть».
«Собственно, и хозяин-то у “Известий” не новый – Национальная медиагруппа, – продолжает Петровская. – Люди, которых, кстати, никто и в глаза не видел. Иногда я даже думаю: да существуют ли они вообще, или это какой-то миф? Но, разумеется, они существуют: это Ковальчуки, которые постепенно подгребли под себя огромное количество медиа-активов. Произошла своеобразная ползучая революция: многие медиа-активы оказались в руках одной медиагруппы. Есть у нас как будто и антимонопольные законы – а тут налицо законченная, сформированная монополия. Империя! Тут и акции Первого канала, и Рен-ТВ, и Пятого канала. И газета “Известия”, и желтая пресса…»
Что же известно об этой информационной империи? «Только одно, – констатирует Ирина Петровская, – это друзья Путина по кооперативу “Озеро”. И еще: эти люди не очень хорошо представляют себе, чего хотят…»
«Показательна история с Пятым каналом, – вспоминает журналистка, – бывшим петербургским. Созданным в свое время для интеллигенции. Недавно туда взяли одного из самых опытных менеджеров – Александра Роднянского – и велели: делать канал для умных. Набрали людей, придумали передачи. А под Новый год вдруг выяснилось, что такой канал не нужен. И всех уволили – просто всех. Кстати, без всякого шума: люди тихо утерлись и пошли на улицу. Иными словами, люди что-то купили; приходит команда, начинает что-то делать согласно поступившему заказу… И вдруг выясняется, что это не приносит прибыли. А умные – особенно у нас – прибыли вообще почти никогда не приносят. И, как говорится, легенда меняется: вы – нищий и живете на помойке. И, повторяю, никакого протеста: каждый знает, что и с ним в любую минуту может произойти то же самое, если он не выполнит каких-то требований начальства. Даже самых бредовых. Полная взаимозаменяемость...»
Операция «Известия» в предвыборном контексте
В чем же политический смысл случившегося? И каковы прогнозы? С этими вопросами корреспондент Русской службы обратился к руководителю Центра экстремальной журналистики Олегу Панфилову.
Алексей Пименов: Итак, для чего все это понадобилось?
Олег Панфилов: Полагаю, что это – начало предвыборной кампании, и связано это не только с «Известиями», но также с изменением руководства информационной службы телекомпании «Рен-ТВ». Думаю, что подготовка к предвыборной кампании еще удивит нас изменениями – не только в руководстве газет и телекомпаний, но и в самой информационной политике. На протяжении последних семи лет мы в Центре экстремальной журналистики проводили мониторинг информационных программ телевидения, и я совершенно уверен в том, что любая предвыборная кампания начинается с того, что СМИ приводятся в порядок в соответствии с идеологией и программой кандидатов. Ведущих кандидатов у нас, как известно, двое – так было и во время последней предвыборной кампании. Вот мы и будем наблюдать за тем, как новостные каналы станут освещать их борьбу. Борьбы как таковой, конечно, не будет, но между кандидатами, да и внутри той группы, которая занимается политтехнологией, по-видимому, что-то происходит.
А.П.: Иными словами, установление – или упрочение – контроля над «Известиями» – это, по вашему, шаг в многоходовой операции?
О.П.: В принципе – да. Особой тревоги СМИ в России не вызывают, потому что большая часть населения пользуется телевидением, а оно находится под жестким контролем Кремля. Но какая-то часть населения пользуется газетами и радио. Идет окончательная зачистка информационного пространства, не находящегося под полным контролем…
А.П.: Не могли бы вы уточнить: о чьем именно контроле идет речь? Это непременно государственные структуры или…
О.П.: Видите ли, когда в стране существуют какие-то правила, законы, которые действуют, и открытая политика, то можно говорить о каких-то схемах. Но в России, к сожалению, все находится под завесой тайны, и поэтому сложно говорить о том, что кто-то кому-то больше симпатизирует… Вспомните предыдущую предвыборную кампанию – еще за год или полтора до выборов, когда только определились два преемника – Медведев и Иванов, мы и тогда еще не совсем понимали, какой из каналов (а ведь все они находились и находятся под контролем Кремля) отдает предпочтение тому или другому. Например, первый канал больше симпатизировал Иванову, а второй – Медведеву. Кремлевские политтехнологии не строятся по тем или иным правилам. Потому и происходят события, с трудом поддающиеся объяснению.
А.П.: Почему так происходит – в силу их иррациональности? Или мы просто мало знаем?
О.П.: Мы многого не знаем: в России, к сожалению, нет открытой информации. Мы не можем понять, например, почему сейчас был уволен один из политтехнологов – Глеб Павловский. Вроде бы он всегда был человеком приближенным, по крайней мере, в последние годы, к любой власти. Но что-то кому-то не понравилось, и он отстранен от такой важной работы, как политтехнологии, связанные с предвыборной кампанией.
А.П.: Вы сказали, что многое нас удивит. Что именно?
О.П.: Команда, поддерживающая Медведева, пытается создать образ либерального политика, способного изменить ситуацию в России. Сейчас я нахожусь в Вильнюсе, где два дня шла конференция ОБСЕ, на которой выступали представители России, и в том числе уполномоченный по правам человека при президенте РФ Михаил Федотов. Он говорил, что в России изменяется отношение к прессе, восторженно говорил о работе правоохранительных органов… На мой взгляд, это – своеобразная политическая игра. А точнее – часть тех политтехнологических операций, которые на самом деле реально в политике ничего изменить не могут.
А.П.: А что происходит реально? В каком направлении развиваются события?
О.П.: Да ничего не развивается. Пресса находится под контролем, как и телевидение. По всей видимости, все решится не в открытой политической борьбе. Я думаю, что, как и все последние десять-двенадцать лет, российский избиратель примет решение проголосовать за одного из кандидатов, исходя из того времени, которое ему предоставят в информационных выпусках: если больше времени на экране будет уделено Медведеву, значит, он и победит.
А.П.: Что вам известно о политических различиях между Путиным и Медведевым?
О.П.: Различий между ними нет. На самом деле это не борьба, а лишь попытка создать видимость борьбы – для того, чтобы сохранить ту же самую власть. Ведь Медведев стал президентом России не благодаря открытой политической борьбе: он вообще не был известен как политик. Это – обычный назначенец, пришедший во власть примерно так же, как это делалось в России последние восемьдесят лет. Повторяю, идет своеобразная игра, при которой нужно создать видимость политической борьбы. Но в действительности, даже если Медведев останется президентом, то сохранится та же самая власть, контролировать которую в основном будет Владимир Путин.
А.П.: Вы сказали, что Медведев пришел к власти как назначенец. Изменилось ли что-либо в его положении за годы его пребывания на президентском посту?
О.П.: Абсолютно ничего. Посмотрите на телерепортажи. Мне всегда казалось, что служба охраны должна каким-то образом регулировать работу тех фоторепортеров, которые снимают президента: нельзя снимать охраняемого, скажем, в не очень красивых ситуациях. Но посмотрите, какое огромное количество фотографий, где Медведев выглядит очень нелепо, а по большей части – просто смешно. Мне кажется, что это допускается специально: чтобы создать образ человека, который сейчас действительно находится в должности президента, но на самом деле… он – никчемный человек, и предпочтение все-таки нужно отдавать другому – более стабильному, более сильному, более уравновешенному. И понятно, что это – Владимир Путин.
А.П.: В таком случае зачем нужны два кандидата?
О.П.: Это игра. Если это – выборы, то на выборах должен быть выбор, хотя бы один из двух.
А.П.: Да, но зачем нужна эта игра?
О.П.: Затем, что Россия все-таки – часть мирового сообщества. Она является членом Совета Европы и ОБСЕ, и необходима хотя бы видимость демократических процессов, видимость выборов. В противном случае Россия лишится очень многого. Сначала – наблюдательного голоса в ПАСЕ. Потом встанет вопрос о членстве в Совете Европы. А затем начнутся ограничения в передвижении чиновников. Я просто говорю о механизме, который обычно применяется мировым сообществом к странам с подобной политической системой. Нельзя забывать и о том, что на Западе у многих российских политиков, которые одновременно являются и олигархами, очень много недвижимости и очень много денег. И чтобы сохранить все это за собой и свободно передвигаться, нужно создавать видимость политической жизни, видимость демократии.
А.П.: Вернемся к положению журналистов и журналистики. Когда-то, в советское время, было понятно, кому принадлежат все без исключения СМИ, да, собственно, и кто их обслуживает. А сегодня?
О.П.: Давайте я вам расскажу анекдот собственного сочинения. Встречаются два российских олигарха где-то на побережье Средиземного моря. На какой-нибудь яхте… И вот один другому жалуется: плохо развивается бизнес, препятствия всевозможные замучили. А второй ему говорит: чтобы исправить бизнес, нужно купить газету и начать хвалить власть. Тогда все будет нормально…
Четвертая власть и ее подданные
Так выглядит социальный заказ. А арсенал средств для его выполнения? Тут-то и обнаруживается, пожалуй, самое интересное. «СМИ остаются у нас наиболее популярным общественным институтом, – сказала в интервью Русской службе «Голоса Америки» директор по внешним связям ВЦИОМ Ольга Каменчук. – С чем мы их сравниваем? С профсоюзами, с судебной системой, с Общественной палатой, с армией и так далее. И, по нашим данным, средства массовой информации бьют все рекорды, находясь на первом месте по уровню одобрения деятельности. Деятельность СМИ одобряют 55% россиян. На втором месте – армия. А дальше – все остальное, причем с большим отрывом».
«Более того, – продолжает Ольга Каменчук, – журналистская профессия воспринимается как одна из наиболее престижных. Немаловажно и другое: когда мы спрашиваем: “Какой информации вы обычно доверяете больше?”, то более половины россиян выбирают СМИ. Только треть выражает большее доверие тому, что говорят близкие, друзья, коллеги. Правда, москвичи и петербуржцы демонстрируют прямо противоположную картину: среди них СМИ доверяет только треть, а друзьям и коллегам – половина. Но, конечно, СМИ тоже бывают разные. И на первом месте по степени интереса и доверия находятся телевидение и центральная печать – газеты. А Интернет в настоящий момент плетется в самом хвосте. И дело тут в значительной степени в том, что уровень проникновения Интернета у нас – менее сорока процентов. Зато развивается он очень быстро. Посмотрим, что будет дальше…»
Правящая элита РФ и медийное пространство