«Почему именно четвертое ноября было избрано альтернативой седьмому?» – спросил корреспондент Русской службы «Голоса Америки» московского священника, историка и публициста Якова Кротова. Не согласившегося, однако, с самой постановкой вопроса.
«Это – то же самое Седьмое ноября, только слегка загримированное, – сказал отец Яков. – Сменить коммунистическую идеологию на националистическую – вот в чем была задача. Кстати, наверное, потому, что всеобщая деградация отразилась прежде всего на гуманитарной сфере, они просто неверно перевели старые даты: ошиблись, предполагая, что это – дата взятия Кремля. Потом поняли ошибку, но менять было уже поздно».
«В общем, – продолжал Кротов, – нашли ближайшую к седьмому ноября, удобную дату: в психологии ничего менять не надо. А кроме того: идею интернационализма, свободы, равенства, братства – по боку. Зато националистический мотив усиливается…»
И все-таки: почему именно четвертое? «Казанская икона Божьей Матери, – рассказывает отец Яков, – традиционно почиталась в России как покровительница военных побед. Ведь по-настоящему Иван Грозный стал царем только после завоевания Казанского царства: впервые Россия присоединила к себе удел бывшей Золотой орды – владения своих прежних повелителей. Конечно, почитание иконы в этом аспекте началось уже в шестнадцатом веке – в Смутное время. Потом – в девяностые годы, при Ельцине – возобновилось. В общем, немножечко национализма, немножечко православизма…»
Почему же из множества побед русского оружия выбор пал именно на освобождение от польских оккупантов? «Логика тут простая, – считает Яков Кротов. – Да, Россия одержала множество побед, но в целом она расширялась главным образом на восток, в Азию. В Европе Россия натолкнулась вначале на ожесточенное сопротивление – в первую очередь сопротивление Речи Посполитой… И вот – памятник победы над поляками. Но – не только над ними: я бы сказал, что это – праздник под названием «Трест ДЕ» (Даешь Европу!). Саркози и прочим Берлускони не стоит расслабляться…»
Плохой хороший национализм
Итак, не просто единство, но – единство национальное, споры о характере которого становятся день ото дня острее. Поскольку и власти предержащие, и оппозиция открыто говорят о русском национализме как о силе, с которой необходимо считаться.
У Якова Кротова – другое мнение. «Не думаю, что власть и оппозиция апеллируют к национализму. Нет, они сами и есть носители национализма – они его продуцируют, как шелкопряд продуцирует шелк».
«Дело в том, – продолжает историк, – что русский национализм вторичен по отношению к российскому милитаризму: это результат того, что российский милитаризм сгнил, растерял то, что хотел бы сохранить, и сейчас опасается, что потеряет и Татарстан, сократившись до размеров приличной европейской страны. Другое дело, что Кремль отстаивает свое номенклатурное право – монополию на насилие и монополию на национализм. Поэтому часто националистов тоже закатывают в асфальт – чтобы понимали, кто в стае главный».
«Критики национализма утверждают, что любой национализм непременно подразумевает ненависть к другим народам, – сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» вице-президент московского Института национальной стратегии Виктор Милитарев. – Но почему-то никто этого не говорит, когда речь заходит об индийском национализме или о китайском национализме Гоминдана. Что значит национализм? Я больше люблю свой народ и свою страну, чем другие народы и страны. Для любого нормального человека естественно любить больше свою семью, ближайших друзей, чем всех остальных. Но в России – чуть что – начинаются разговоры о том, что у нас, де, многонациональная страна…»
В чем же дело? «Когда-то австрийская интеллигенция пыталась создать коалицию меньшинств, – вспоминает политолог, – чтобы защитить свои права в многонациональной Австрии. И вот ее представления унаследовала наша интеллигенция: дескать, защищать меньшинства против большинства – это хорошее дело. Меньшинство всегда право, критиковать меньшинства нехорошо. И когда русские жалуются на то, как достали кавказцы, им сразу говорят: плохих народов не бывает. Любое обсуждение коллективных недостатков является, с этой точки зрения, просто чудовищной гнусностью – и человеку, уличенному в ней, просто не подают руки…»
«Другое дело, – признает Милитарев, – что среди людей, называющих себя националистами, есть и экстремисты, и неонацисты. Но это – маргинальные группы. Для сравнения: почти все статусные украинские политики – это умеренные украинские националисты. Но их в неонацизме никто не обвиняет…»
Дело, стало быть, в том, чтобы отделить зерна от плевел. Задача как нельзя более актуальная: как оценить, к примеру, лозунг: «Хватит кормить Кавказ!»? «Как один из психологических разворотов национализма, – полагает Яков Кротов, – и антикоррупционная риторика ничего здесь не меняет: и Гитлер проповедовал борьбу с коррупцией, которую несет веймарская демократия. Так и тут: они ведь не говорят: «Давайте отпустим Кавказ!» Нет, Кавказ они хотят попросту вырезать – чтобы некого было кормить. Не следует думать, что эти люди хотят кому-то дать свободу: они хотят другого – отобрать жизнь…»
«Вот реальная ситуация, – возражает Виктор Милитарев, – много лет продолжаются межнациональные драки. И инициаторы их по большей части – молодые северокавказцы. При этом у нас – сильно коррумпированная милиция и большие диаспоры, действующие очень сплоченно. Милиция в этой ситуации либо запугивается, либо коррумпируется. При каждой драке – избирательное правосудие, т.е., очевидное беззаконие. Сохранять стабильность в понимании властей – значит не связываться с организованными группами. Вот они и выбрали себе позицию – обвинять русскую сторону в национализме и ксенофобии. А в крупных городах – особенно в Москве, благодаря коррупции лужковского правительства, – этническими группировками был монополизирован почти весь малый и средний бизнес и значительная часть сферы обслуживания. И, наконец, – миграция, крайне преувеличенная миграция благодаря корыстолюбию работодателей, желающих иметь штрейкбрехеров, работающих по демпингу. И очень хочется получить, наконец, нормальную власть – нормально относящуюся к народу…»
Откуда едут оккупанты
Где же корни происходящего? Разумеется, в прошлом. «Мы, русские, – европейский народ с исковерканной историей, – убежден Милитарев. – Еще славянофилы намекали на то, что власть у нас, в общем, оккупационная, хотя формально и считается русской. Мы же помним эти рассуждения о романовской династии на позднем этапе – что, дескать, все они немцы, одна немецкая камарилья вокруг. Но дело-то не в том, что тогда во власти участвовала немецкая прослойка, а позднее, при ранних коммунистах, – еврейская. Важно другое: эта власть относилась к своему народу, как к тягловой скотине и пушечному мясу. А еще точнее – так, как относится к народу колониальная администрация».
Есть, однако, и другая сторона медали. «Национализм, – констатирует Кротов, – вызревал в недрах Лубянки еще с сороковых годов. А в шестидесятых – при Железном Шурике (А.Н.Шелепине – А.П.), гебисты уже активно разрабатывали национальную тему. Финансировали националистическую прессу – в том числе и подпольную. Наконец, при Андропове проект дозрел – и, собственно, перестройка отчасти и была проектом по замене коммунизма на русский державнический национализм».
Больше двадцати лет минуло с тех пор. Стоит ли вспоминать? Необходимо, считает историк и публицист из Бостона Ирина Павлова: «Нынешняя активность вокруг русского вопроса напоминает всплеск любви к русскому народу и всему русскому в тридцатые-сороковые годы, когда потребовалась мобилизация и сплочение народа вокруг верховной власти. Тогда тоже было много риторики – не сопровождавшейся, однако, никаким, даже формальным национальным самоопределением русских: РСФСР как была, так и осталась единственной союзной республикой в Советском Союзе, не имевшей ни своей столицы, ни своего ЦК партии». «Так и сегодня, – убеждена Павлова, – День народного единства специально придуман для демонстрации единства российского народа с нынешней властью, единства перед лицом внешней угрозы – в первую очередь американской – миф о которой усиленно внедрялся в общественное сознание все последние годы. Объективно и Русский марш, разрешенный 4 ноября, будет служить этой цели. Разрешая националистическую риторику, Кремль стремится снять недовольство русского населения, накопившееся в связи со стихийной иммиграцией и ростом «этнической» преступности, – и получить дополнительные голоса в свою поддержку».
Впрочем, и этим, по мнению историка, дело не исчерпывается. «Стратегическая цель, – считает Павлова, – в том, чтобы использовать этот русский порыв для новой мобилизации, укрепления державы и расширения империи. Пока – в виде Евразийского Союза. Власть руководствуется «генетически» заложенными в ней инстинктами традиционного российского великодержавия. При этом и большинство российского народа, и большинство националистов, поддерживают идею восстановления державы и расширения империи. И, наконец, еще одна цель правящей элиты: напугать либерально настроенных граждан растущей угрозой русского фашизма, тем самым заставляя и их в поисках защиты солидаризироваться с властью».
Оздоровление или отмывание?
Это – о национализме власти. А у интеллигенции – другая забота: выяснить, наконец, как он выглядит, этот другой русский национализм? Для которого уже изобретены эпитеты: инструментальный, рациональный, истинный? Без которого не приходится и мечтать об успехе на выборах?
«Здоровый национализм – это такой же оксюморон, как либеральная империя Чубайса, – убежден Яков Кротов. – То, что говорят сегодня о каком-то конструктивном национализме, – еще один показатель сползания России к нацизму. И люди, позволяющие себе такие разговорчики, люди, раздумывающие: не пойти ли на союз с националистами? – пытаются обыграть бандитов на их бандитском поле. Это все равно, что рассуждать о позитивном фашизме или позитивном нацизме: ведь ездил же Мережковский к Муссолини! Да и среди русской офицерской интеллигенции были фашисты – страшно читать теперь, что они писали. Это даже не тупиковый путь – это путь в пропасть…»
«Здоровый национализм – это национализм гражданский, – считает Ирина Павлова. – И означает он отказ от империи и стремление к самоопределению и самоуправлению. Как сказал в свое время Давид Самойлов, он предполагает «очищение от идеи власти». В России, как мне кажется, стали появляться ростки такого национализма в виде так называемых национал-демократов. Но, боюсь, власть поработала и здесь. Во-первых, ей удалось привлечь некоторых активистов к соучастию в своих действиях – имею в виду мероприятия под руководством Жириновского и Рогозина. Во-вторых, она сумела перехватить саму идею гражданственности, создав так называемое «Русское гражданское движение» во главе с Наталией Нарочницкой. Это движение созвучно национально-демократическому по форме, но абсолютно выхолощено по содержанию. Что, впрочем, объяснимо: в условиях режима спецслужб у подлинно свободного движения едва есть перспектива развития…»
Россия в поисках неимперской идентичности