1 ноября в нью-йоркском Карнеги-холле состоялась американская премьера новой работы легендарного композитора-минималиста Стива Райха (Steve Reich). «Молитва путешественника» создавалась во время СOVID-локдауна и может, как считает композитор, в том числе сопровождать человека из жизни в смерть. Группа Колина Карри (Colin Currie Group), британского перкуссиониста и дирижера, ассистировала нью-йоркским меломанам в намного более приятном путешествии по музыкальным мирам великого композитора.
Стив Райх (Steve Reich – в США его имя звучит как «Стив Райш»; сам композитор считает, что его можно называть и на европейский манер, учитывая его происхождение – «Райх») многими считается величайшим из живущих композиторов. Американские критики называют его «самым оригинальным музыкальным мыслителем нашего времени» и «одним из величайших композиторов 20 века». Некоторые считают его отцом-основателем минимализма в музыке, но в своих музыкальных экспериментах (работа со звучащей речью, использование фаз и повторов как психоакустических формоорганизующих элементов музыки) Райх ушел гораздо дальше и повлиял не только на развитие академической музыки, но почти на все поп-жанры: от рока до техно и эмбиента. Райх получил несколько «Грэмми», Пулитцеровскую премию (за альбом Double Sextet в 2009 году), «Золотого Льва» на Венецианской Биеннале и множество других наград и в области музыки, и современного искусства.
Пять причин, по которым Стива Райха важно слушать и знать
1. Минимализм – один из важнейших этапных моментов для понимания американской музыки и культуры в целом: в США минимализм начался в живописи как своего рода оппозиция абстрактному экспрессионизму и модернизму. В не самое простое послевоенное время творческим американцам терапевтически требовалась дзеноподобная простота и ясность. В музыке же минимализм стал определенным ответом на мудреную и в каком-то смысле бесчеловечную додекафонную/серийную музыку и нововенскую школу с ее математическим подходом, основанном на 12-тоновой системе и тоталитарном презрении к повторам. В минимализме же ритмические повторы простых структур обнажали саму суть музыки как искусства – из ясных форм и дробящихся мелочей возникали новые смыслы и глубокие, вовсе не примитивные, эмоции и переживания.
Помимо очевидных отцов-основателей – Терри Райли, Ла Монте Янга – при упоминании термина «минимализм» даже обыватель сразу назовет имена двух легендарных нью-йоркских дедушек: Стива Райха и Филипа Гласса. Кстати, великие дедушки никогда не конкурировали – даже в тяжелые времена, когда композиторы-минималисты были вынуждены работать водителями такси, они будто разделили города: Гласс водил желтые кэбы в Нью-Йорке, Райх гонял по холмам Сан-Франциско. В Нью-Йорке оба композитора даже как-то основали свой «мувинг-бизнес» – компанию, организующую переезды (обычная работа для творческих людей). К счастью, оба довольно быстро стали зарабатывать музыкой.
2. Каждый третий великий рок-музыкант или электронщик скажет вам, что на него повлиял именно Стив Райх. Дэвид Боуи включал «Музыку для 18 музыкантов» в десятку своих любимых альбомов всех времен. Джонни Гринвуд из Radiohead регулярно исполняет «Электрический контрапункт» Райха. Музыка Райха повлияла на Брайана Ино, King Crimson, целое музыкальное направление минималистичного пост-рока, а также ряд электронных музыкантов – от Underworld и DJ Spooky до индустриальщиков вроде The Residents. Некоторые уверены, что Райх создал техно – до него никто из композиторов на работал с ритмом и его воздействием на сознание настолько глубоко.
При этом на самого Райха повлиял американский фри-джаз (его любимый композитор – Джон Колтрейн), а также африканская традиционная музыка – он даже начал свою карьеру как джазовый барабанщик, но что-то пошло не так. В частности, Райх ушел из джаза в Корнелльский университет получать философское образование и защищать диссертацию по Виттгенштейну. Но потом вернулся в музыку, чтобы изучать композицию в Джульярдской школе в Нью-Йорке (Виттгенштейн никуда не делся – целые куски из его текстов Райх потом будет включать в свои более поздние труды вроде «Proverb», то есть, Корнельский университет был не зря!)
3. Стив Райх фактически совершил революцию в академической музыке, выведя ее в область современного искусства. Учитывая, что Райх по одному из образований и правда философ, его музыка – почти всегда не только музыка. За каждой из его работ стоит некая концепция. Поэтому его музыка заставляет слушателя практиковать осознанное восприятие. Райх вообще отвергает идею пассивного слушателя-реципиента – соавтором его произведений является человеческое восприятие, превращающее закольцованные фразы в звучащий ритм, а повторы с запаздыванием – в призрачные мелодии будто из параллельного мира. Именно фазовая музыка – основанная на слияниях и повторах и работающая больше с ритмом и временем, чем с тоном и мелодией – является его изобретением. Слушая Райха, понимаешь, что музыка рождается в нашем мозгу, а не в окружающей среде – объективной музыки не существует. И именно фазовый подход показывает, как из неточностей и синхронностей рождаются эмоциональные аффекты.
И самое важное – именно Райх первым стал использовать в своих пьесах человеческую речь, но не как текст, а как звук, эмоцию и ритм. Скажем, некоторые из самых великих его вещей – это одна лишь реплика, пленка с которой закольцовывается и «фазируется» сотни раз, пока не превратится в нечто совершенно иное.
4. Стив Райх рефлексирует на темы практически всех мировых событий. В его творчество вплетается как его личная биография и семейная история, так и общечеловеческие катастрофы и трагедии, свидетелем или случайным участником которых он стал. Его сильнейшая работа WTC 9/11, посвященная жертвам 11 сентября 2001 и записанная с Kronos Quartet, основана на интервью со свидетелями и выжившими (звучание, реверберации и тон этих голосов превращается в мелодии – так эмоция отчуждается от содержания, превращаясь в эссенцию чувства), но сам Райх – тоже пострадавший и свидетель; он жил буквально в паре кварталов от рухнувших «близнецов».
Легендарная его работа, получившая «Грэмми» в 1988 году, «Другие поезда» (или «Разные поезда», Different Trains) в режиме исторической параллели связывает его опыт ребенка разведенных родителей, живущих на Восточном и Западном побережьях США, между которыми он ездил на поездах совсем маленьким в сопровождении гувернантки – с совсем другими поездами в Европе, которые тогда же, в 40-х годах, везли евреев в концлагеря. Если бы семья Райха не уехала в свое время из Европы, он – маленький еврейский мальчик – ездил бы не между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком, а в вагонах для скота. Райх записал интервью с выжившими в Холокосте ровесниками – теми самыми детьми из других поездов, а также поговорил с чернокожими проводниками старых американских поездов, чтобы создать удивительное музыкальное полотно, мелодии которого рождаются из подъемов и падений речевых паттернов говорящих.
Еще Стив Райх создавал произведения, связанные с расовой несправедливостью в США (Сome Out, где использовался фрагмент интервью чернокожего парня, ошибочно обвиненного в совершении преступления и избитого полицией – фраза, где он рассказывает, как расцарапывает раны, «чтобы пошла кровь и меня выпустили помыться»), с преследованиями и убийствами журналистов (Daniel Variations, 2006, посвященная Дэниелу Перлу, репортеру, убитому исламскими фундаменталистами в Пакистане в 2002), а также технологической сингулярности и опасных научных прорывах (Three Tales – документальная видеоопера о клонировании, а также ядерных испытаниях на атолле Бикини). Каждую тему, за которую он берется, он тщательно исследует – встречается с учеными или свидетелями событий, записывает часовые интервью.
Если вы не вовлечены всей душой в то, что делаете, как это может заинтересовать хоть кого-то еще?
«Я верю, что художник обязан работать с материалом, который вызывает у него живой интерес, – считает композитор, – Если вы не вовлечены всей душой в то, что делаете, как это может заинтересовать хоть кого-то еще? Актуальные проблемы и темы, изъятые из современности, утратят свое значение, однако великие произведения искусства выживут независимо от содержания. Музыку, созданную для католических богослужений, слушают и не католики, и не религиозные люди. Те, кто не разбираются в нордической мифологии, наслаждаются операми Вагнера. Ну и даже если мы ни слова не понимаем в песне Дилана Subterranian Homesick Blues, это не мешает ее любить». (Steve Reich. Conversations, 2022)
5. Ну и самое важное – ему 86 лет, а он продолжает создавать новое! Экспериментировать, не останавливаться, не повторяться – именно это является творческим девизом человека, который сделал повторы своим фирменным почерком. Самое неприятное его воспоминание – о том, когда после успеха «Музыки для 18 музыкантов», с которой он почти год гастролировал по миру с собственным ансамблем, он весь год не мог написать ничего нового. Именно об этом он рассказывает в своей новой книге Сonversations («Разговоры»), вышедшей осенью 2022 года, – это сборник взаимных интервью со знаковыми для него людьми (художниками, композиторами, издателями), взятых через Zoom во времена локдауна в Нью-Йорке. Это был личный способ Райха справиться с тревогой – долго со всеми разговаривать, чтобы упорядочить рассыпающийся мир. А помимо работы над книгой, он писал «Молитву путешественника» – именно ее услышали ньюйоркцы во время большой премьеры, которая стала первым массовым концертом с произведениями Райха с «до-локдауновых» времен.
Tehillim и «Молитва путешественника»: возвращение к корням
В конце 70-х Райх, до этого периодически ездивший в Гану за вдохновением в области африканской музыки, а также изучавший искусство гамелана – традиционного индонезийского оркестра, заинтересовался своими иудаистскими корнями и обратился к сакральным текстам. В частности, его завораживали иудейские псалмы и молитвы – то есть, текст и ритм. Tehillim 1981 года – революционное даже для Райха произведение, написанное для четырех вокалов и оркестра на основе псалмов – но псалмов как текста и просодии, а не мелодии. Мелодии он сочинил сам, основываясь на звучании текстов на иврите и оправдывая это тем, что традиций пения псалмов в иудаистике практически нет, разве что у йеменских евреев (к которым семья Райха не относилась).
Карнеги-холл встречает Tehillim овациями еще на стадии десятисекундной паузы между первой и второй частями. Нью-Йорк соскучился по любимому композитору; но и бэнд Колина Карри вместе с вокальным квартетом Synergy Vocals делает невероятное: вынося тексты псалмов за пределы религиозного контекста, исполнители превращают их в универсальную форму коммуникации с чем-то трансцендентным, транслируя чистую радость и ликование. После финального «аллилуйя» зал со скрипом вскочил, будто в церкви.
Traveler’s Prayer – главная премьера вечера – тоже основана на иудейских молитвах, но работает иначе. Она не о лучащейся радости, а о тревоге и стремлении защитить того, кто находится в состоянии транзиции, перехода – собственно, как и мы все сейчас.
«Молитву путешественника» обычно читают, чтобы вызвать «помощника», ангела или вестника, для сопровождения человека в пути – или в дальние края, или даже в следующее свое воплощение. Райх начал работу над «Молитвой» в 2019-м, когда путешествия еще не были привилегией – а потом в Нью-Йорк пришла пандемия, когда самыми навязчиво мыслимыми путешествиями стала радикальнейшая диада: тревожные пешие прогулки вокруг квартала или смерть на ИВЛ. Райх и сам понял, что у него получается что-то про жизнь и смерть – параллельно он размышлял об изнашиваемости человеческого тела (ему 86 лет, всякая работа может оказаться финальной), о физической своей слабости, о том, как много людей всех возрастов умерло от коронавируса.
Возможно, поэтому его отношения со временем тоже изменились – вместо стремительной пульсации слушатель сталкивается с раскачивающейся, зависающей в безвременности статике как метафоре локдауна или некоего лимба, где время застыло – вроде зала ожидания в аэропорту, который тоже немножко пространство между мирами.
«Молитва путешественника» – это не совсем классическая иудаистская молитва, говорит композитор. К классической молитве порой добавляют три пассажа из Ветхого завета и псалмов – именно их он и взял за текстовую основу, написав партитуры для 4 голосов с инструментальным ансамблем, где голоса удваиваются и «зеркалятся» канонами – как прямыми, так и ретроградными и инверсивными, приходя к странному, почти мистическому балансу всех мыслимых противоположностей и отражений. Из-за отказа композитора от ритма и пульсации «Молитва» немного напоминает религиозные произведения Арво Пярта (сам Райх говорит, что она «ближе к Жоскену де Пре, чем к Стравинскому»). И пусть «Молитва» словно раскачивается в этой лиминальной невесомости, ближе к финалу она как бы сигнализирует о прибытии, останавливаясь в некоей уверенной точке разрешения.
Traveler’s Prayer рождена из тревожности, поэтому она такая статичная и в каком-то смысле утешающая. В ней три части, они же три разные идеи защиты: первая (где к путешествующему «приставляют» ангела-вестника) основана на молитвенной мелодии, которую можно услышать в американских и европейских ортодоксальных синагогах. Вторая (в которой звучит просьба к силам добра вмешаться в кошмар неизвестного будущего) основана на итальянской церковной мелодии, впоследствии использованной в сефардских канторских молитвах, а мелодию третьей (строка из Псалма 121, где звучит призыв к вечности благословить и отбытие, и прибытие – причем это может быть уже про окончание земного пути в том числе) Райх сочинил сам, опять же решив, что раз в иудаизме нет традиции песенных псалмов, он вправе их сочинить.
«Молитва путешественника» звучит немного как реквием всем, кто умер от коронавируса – при этом в ней нет грусти, но много спокойствия и принятия. Чтобы спеть произведение 86-летнего человека, сочинившего его в полупустом, застывшем от ужаса мегаполисе, не знающем будущего, одной лишь эмпатии недостаточно – нужен схожий личный опыт, и хорошо видно, как вокалистки, интерпретируя текст молитв, углубляют его собственной эмоциональной памятью, наполняя остановившееся время пульсирующим чувством.
После почти 30-секундной ошеломленной тишины Карнеги-холл взрывается овациями.
Я всегда стараюсь делать самую лучшую музыку, которую могу
«Я всегда стараюсь делать самую лучшую музыку, которую могу, – признался композитор в своем недавнем интервью арт-изданию E-Flux, пытаясь объяснить свой успех. – Иногда я преуспеваю в этом больше, чем другие, потому что это в целом то, что делают человеческие существа. Когда процесс композиции завершен, наступает время исполнителей и музыкантов прочувствовать и передать свои реакции на эту музыку – а дальнейшее уже работа слушателя».
Слушатель, действительно, отлично поработал. Поэтому как бонус получает почти часовую «Музыку для 18 музыкантов» – программное произведение Стива Райха, сделавшее его всемирно известным.
«Музыка для 18 музыкантов»
Music For 18 Musicians – вещь, которая вывела Стива Райха за пределы статуса академического композитора и сделала его практически суперзвездой. Райх, записавший «Музыку...» с собственным ансамблем без использования нотных партитур (это был огромный коллективный труд, а не просто чтение с листа) вдруг отправился в мировой тур и оказался любимым музыкантом Дэвида Боуи и других рокеров (впрочем, взаимной эта любовь не стала – рок-музыка Райху не интересна, потому что строится на мелодике и гармонии, а Райха интересует лишь ритм и пульс – исключение он сделал разве что для Radiohead, найдя их настолько интересными, что даже написал две пьесы на основе их песен). Считается, что это библия минимализма, но на самом деле не совсем – тут чувствуется влияние и джаза, и индонезийского гамелана, и африканских ритмов.
Меня спрашивали: какой синтезатор вы использовали тут, где как будто лягушки ревут? А я отвечал: нет, это бас-кларнет
Самое важное в «Музыке для 18 музыкантов» – то, что из удивительной, почти математической продуманности рождается настоящая магия. Когда мозг слушателя адаптируется к вокально-инструментальным повторам, закольцовываниям и синхронностям, впадая в своего рода транс, включается пресловутая «райховская» психоакустика – микросдвиги и скольжения внутри этих петель приобретают иную гравитацию и работают как машина времени: почти никто не может поверить, что эта работа длится около часа – час может восприняться и как 5–10 минут, и как пятичасовой шаманский музыкальный трип.
«Я помню, как некоторые слушали «Музыку…» в записи, – вспоминает Райх в своей новой книге. – И спрашивали: какой синтезатор вы использовали тут, где как будто лягушки ревут? А я отвечал: нет, это бас-кларнет».
Произведение состоит из 12 частей, каждая построена на своем аккорде, но аккорды не связаны гармонически – переход между частями происходит по «сигналу» одного из вибрафонов. Отчасти поэтому у произведения нет дирижера – музыканты рассаживаются напротив друг друга, «дублируясь», подхватывая друг у друга ритм и как бы администрируя самих себя; дирижер может участвовать в исполнении (Колин Карри иногда сменяет одного из вибрафонистов – также музыканты могут меняться местами или даже отдыхать, если нужно). Это своего рода коллективное действие, в котором нет иерархии и доминантности – возможно, именно поэтому исполнение «Музыки…» дарит музыкантам настоящую радость: это заметно по тому, что они улыбаются, постукивают ногой под ритм или заговорщицки, с ликованием переглядываются друг с другом, как командные игроки на особенно удачном матче.
Исполнение от ансамбля Карри и Synergy Vocals выходит эмоциональным – в нем много тепла и почти детского восхищения тем, как из ритма и повторов рождается музыкальное совершенство. В какой-то момент оказалось, что публика застыла с какими-то по-бродвейски счастливыми лицами, будто на музыкальной сказке, а не серьезном академическом концерте. Это была одна из самых радостных интерпретаций «Музыки для 18 музыкантов» – в которой тоже было что-то от молитвы – в возродившемся после локдауна Нью-Йорке.
В финале, когда медленно затихает ритм последнего аккорда, на сцену выходит сам Стив Райх – вид у него совершенно счастливый. Город встретил любимого композитора стоячей десятиминутной овацией, накатившей, как цунами. Райх же в ответ молча кланяется музыкантам. Видимо, в нынешние времена самое актуальное из возможных исполнений этой музыки – такое, которое позволяет кристаллизовать из нее ликующую пульсацию жизни и напомнить слушателям о непременном торжестве света и ясности над силами тьмы. И иногда академический минимализм делает это намного нагляднее, чем бродвейский мюзикл.