Соломон Моисеевич Волков – музыковед, культуролог, журналист, сегодня один из самых переводимых авторов, пишущих на русском языке. Его перу принадлежат такие книги, как «Шостакович и Сталин: художник и царь», «Диалоги с Иосифом Бродским», «История культуры Санкт-Петербурга. С основания до наших дней». «История русской культуры от Льва Толстого до Александра Солженицына».
Сергей Москалев: Соломон Моисеевич, у вас выходит новая книга «История русской культуры в царствование Романовых в период с 1613 до 1917». Я хотел бы посвятить этому событию отдельное интервью, а сейчас обратиться к вашей предыдущей книге «История русской культуры от Льва Толстого до Александра Солженицына». И вот почему: этот год отмечен в календаре как столетняя годовщина смерти Льва Толстого.
Помнится, все школьники в СССР изучали работу Ленина «Толстой как зеркало русской революции». Если не отступать от этой метафоры, то сегодня Толстой – зеркало чего?
Соломон Волков: Я думаю, что Ленин, назвав работу таким образом, продемонстрировал завидную проницательность. Толстого сегодня, как и тогда, можно назвать зеркалом русской революции…
С.М.: То есть?
С.В.: Толстой ведь был очень радикальным мыслителем, его присутствие в русском обществе всегда носило революционный характер, причем это была революция и эстетическая, и политическая.
Эстетическая революция Толстого – в его беспрецедентном психологическом анализе, когда он рассматривает и человека, и природу, и мир точно под микроскопом, во всех мелочах быта, в мелочах общения, в мелочах психологических движений, которые он так любовно анализирует. В то же время, он взмывает в какие-то невероятные высоты и – как бы сверху – дает общую картину бытия: перемещение огромных масс людей, армий, народов.
Толстой в политическом плане рано начал радикализироваться, и, я думаю, что он таковым и остался: не оказывать сопротивления злу насилием, не подчиняться государству… Он в своих политических взглядах фактически был настоящим анархистом, христианским анархистом.
С.М.: А в быту?
С.В.: Бытовые воззрения – они тоже достаточно радикальны: вегетарианство, воздержание от секса, подчинение христианским заповедям, которые Толстой всегда понимал буквально – то есть радикальным образом. Потому он до сих пор и остается зеркалом русской революции…
С.М.: Что касается общественно-политических взглядов, здесь все очевидно, но вот бытовые воззрения, например, воздержание от секса? Насколько это соответствует правде, ведь в семье родилось 13 детей, и я не погрешу против истины, если скажу, что и дворовых девушек барин не пропускал?
С.В.: Это то, что он считал заблуждениями молодости, ведь в молодости он был типичным русским офицером: пьянствовал, кутил, играл в карты, ездил к цыганкам, посещал публичные дома. Но, между прочим, уверяю вас, что с момента вступления в брак с Софьей Андреевной – он оставался ей верен, она была его единственная женщина. Об этом есть свидетельство человека, который хорошо знал Толстого в последние годы и наблюдал за ним очень пристрастно – Максима Горького. Именно в отношениях Толстого с женой – это она использовала секс как оружие.
Конечно же, в домашнем быту Толстой был тиран. Но жена пыталась бороться с ним, как могла, с таким – как опять же Ленин выразился – «матерым человечищем». И, может быть, самым главным ее оружием был секс: она ему постоянно отказывала, чем доводила его просто до белого каления, до безумия – об этом есть свидетельства – записи в его дневниках. Сказать, что он был идеальным человеком нельзя отнюдь, Господи помилуй. Он был очень сложным человеком. Сказать, что он был воплощением своего учения в быту – тоже нельзя.
С.М.: Каким же он был?
С.В.: Я недавно беседовал с одним человеком, и мы говорили о Пушкине. Я доказывал, вопреки мнению моего собеседника, что Пушкин был великий поэт, великий мыслитель, глубочайший философ, чрезвычайно образованный и наблюдательный человек, но… не дай Бог, было иметь Пушкина в качестве личного друга.
Та же история с Толстым. Следовать учению Толстого – это замечательно, но не дай Бог жить рядом с ним постоянно.
С.М.: Вернемся к памятной дате – годовщина смерти Толстого. Действительно ли в России ее не заметили, или были причины «не отметить»? В американском издании Global Post, например, опубликована статья, в заголовок которой вынесено: «Россия пренебрегает Толстым». А вот одна из цитат, которую я хочу привести из этой же статьи: «Правительство, которое активно отмечает юбилейные даты, похоже, решило сдать Толстого в архив…». Так ли?
С.В.: Толстой всегда был самым неудобным из отечественных великих. Хотя, если внимательно исследовать творчество, скажем, Пушкина или Чехова, то и они достаточно неудобны для власти. У каждого из них при желании вы найдете большое количество антиправительственных и антигосударственных заявлений. Но Толстой из всех наиболее оппозиционен. Вот Пушкин, его сейчас выдвигают в качестве образца независимости поэта от государства. У Солженицына я недавно наткнулся на утверждение такого же рода («Бодался теленок с дубом»).
Солженицын настаивает на том, что Пушкин был человеком образцовой независимости. Нет. Отнюдь он не был таковым. Наоборот, Пушкин чрезвычайно активно искал покровительства государственного, хотя отношения его с Николаем Первым и были сложными – это во многом были отношения государя и принадлежавшего ему лично поэта. Не зря Николай как-то после беседы с Пушкиным, выйдя к гостям, сказал: «Я сегодня беседовал с умнейшим человеком в России».
С.М.: А отношения Толстого с Николаем Вторым?
С.В.: А вот Николай Второй никогда даже не пытался встретиться с Толстым и не отвечал на его письма. Для Николая Второго Толстой был представителем крайней оппозиции, царь даже не мог вообразить, что они могли бы вступить в диалог, подобно тому, как это делали Николай Первый и Пушкин.
С.М.: Но это было тогда, а вот сейчас?.. Опять же, из материала в Global Post можно узнать мнение некоторых представителей многочисленного рода Толстых: «Очень неудобный автор для нынешних властей, – считает праправнучка Льва Николаевича Фекла Толстая, – проблемы, о которых он писал, – милитаризм, пацифизм, религия, Кавказ – ни одна не решена». Может и правда, Толстой сильно неудобен?
С.В.: Разумеется. Первое, что вызывает предельное неудобство и неудовольствие так называемых государственников, в том числе и в современной России, это приверженность Толстого к известному изречению Самюэля Джонсона о том, что «патриотизм есть последнее прибежище негодяя». Толстой эту фразу часто повторял. Попробуйте сейчас произнести нечто подобное, скажем, с трибуны Государственной Думы или же в разговоре с кем-то из высших руководителей государства. Это – фраза человека и позиция человека абсолютно независимого от государства и от любой формы государственного патриотизма.
Но речь идет не о патриотизме вообще, а о патриотизме государственном, официальном. С этого начинается «контра» Толстого вообще с любым государством, конечно же, и с современным российским тоже. Кому из государственных деятелей приятно слышать такое от авторитета безусловного, каким во многом является Толстой и на сегодняшний день?
С.М.: Но он был оппозиционен не только в этом?
С.В.: Конечно же. Проповедуемый им отказ от воинской повинности. Ну какой государственный деятель может такое допустить – в любой стране, подчеркну я. А Толстой настаивал именно на этом. Так что Толстой неудобен абсолютно для любой власти, для любого правительства. Здесь парадоксом является тот факт, что он был именно русский писатель, русский мыслитель, поэтому мы считаем, что российское государство почему-то должно прижать его к сердцу… Для государства Толстой как был, так и остается оппозиционером.
С.М.: То есть вполне логично, что дату постарались не заметить?
С.В.: Безусловно. Но главное, как мне представляется, в этом нет никакого сюрприза. Если бы Толстой был английским писателем, или американским, или немецким, или французским… то, я думаю, что реакция властей была бы всюду приблизительно одинаковой. Ясно, что он всегда будет находиться в конфликте с государственностью, потому что он отрицал любую государственную власть.
С.М.: А в России плюс ко всему, в фокусе еще и отношение Толстого с церковью. Насколько это актуально?
С.В.: Я недавно прочел о встрече одного известного российского священника и писателя с аудиторией, и ему задали как раз этот же вопрос об отношении православной церкви к Толстому сегодня. И он ответил, разводя руками: «Но Толстой же был еретик». Такова позиция православной церкви. И по-своему эти люди абсолютно правы – взгляды Толстого на религию, с точки зрения догмы, являются еретическими.
С.М.: Я в этой же связи хочу привести один интересный факт, думаю, мало кому известный. Из писем Толстого, Ясная Поляна, март 1909. Одна русская женщина, вышедшая за мусульманина, писала Толстому о том, что сыновья желают принять ислам. Он ей отвечает: «… если человеку поставлено два выбора: держаться церковного православия или магометанства, то для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе, и всякий предпочтет магометанство…». Или вот из другого письма, когда Толстой приводит мнения, бытующие в различных кругах о том, кто он, Лев Толстой. И сам же отвечает: «…смотрите на меня, как на доброго магометанина…». Что это, юродство, или действительно смыслы – месседжи в мир? Как это вообще можно понимать?
С.В.: Тут показателен выбор Толстым слов, он подчеркивает: «церковное православие». Для него церковное православие было ненавистным и неприемлемым, и он всегда его атаковал, он был в конфликте именно с церковным православием. И не был в конфликте с магометанством. Исламские же религиозные деятели не отлучали Толстого от ислама? Таким образом, это был человек, находившийся в конфликте с «церковным православием».
С.М.: И…?
С.В.: И он мог выбрать два или три пути: он мог подчиниться требованию православной церкви, он мог прекратить вообще какие бы то ни было отношения с любой религией, или он мог занять вот ту позицию, которою он и занял, а именно – предпочесть мусульманство официальному православию. Можно с ним соглашаться или не соглашаться, но я не вижу здесь отсутствия логики. Наоборот, она представляется мне в рамках этой выбранной линии поведения вполне логичной.
С.М.: Толстой – один из самых известных авторов в Америке, здесь издаются его книги, ставятся фильмы. Вот фильм «Последняя станция». Насколько серьезно Толстого принимают здесь?
С.В.: В Америке Толстой всегда был очень популярным писателем и мыслителем. Здесь рано открыли Толстого-писателя, достаточно рано открыли Толстого-мыслителя и, что называется, прижали его к сердцу. В Америке были и коммуны толстовские – сеть того, что мы именуем организованным толстовством. А одним из самых популярных и влиятельных произведений была его «Крейцерова соната» с призывом воздержания от секса.
В России, я должен заметить, эта вещь была поначалу запрещена. Софья Андреевна специально поехала к Александру Третьему и добилась разрешения на включение этой повести в собрание сочинений. Так что ясно: влияние Толстого в Америке было всегда глубоким. Но он все-таки оставался экзотической фигурой. И есть люди, которые интересуются и увлекаются Толстым серьезно, и есть люди, которые используют его имя и его работы для того, что здесь называется «интертейнмент» – для развлечения.
С.М.: Что вы имеете в виду?
С.В.: Вспомните, в Америке была выпущена киноверсия «Анны Карениной», которая заканчивалась благополучно, и Анна не кончала жизнь самоубийством. Ради чего? Ради того, чтобы следовать букве и духу творчества Толстого? Нет. Ради развлечения. Просто брался эффектный сюжет, и лепилась голливудская мелодрама с хорошим концом.
И вот этот фильм «Последняя станция» можно рассматривать именно в этом ключе. Может быть, он не такой уж легкомысленный и поверхностный, но все-таки это кино – развлечение. И актер Кристофер Пламмер, которого я очень люблю, но в этом фильме как бы он ни тужился изображать Льва Николаевича Толстого – для меня это не убедительно. Тем не менее, «Последняя станция» – это все же не смехотворный фильм, это достаточно серьезная попытка разобраться в семейной и нравственной драме Толстого в последний период его жизни. Но, неизбежным образом, когда это все пытаются уложить в какие-то требования киноповествования, все упрощается, уплощается, и, в конце концов, превращается в карикатуру на самое себя.
Вторую часть интервью с Соломоном Волковым читайте здесь
