“У меня просто не было выбора” – Роман Доброхотов

Шеф-редактор расследовательского медиа The Insider — об отъезде из России, уголовном деле, причинах преследования и ближайшем будущем российской независимой журналистики

Ксения Туркова: Насколько я понимаю, ты сейчас не в России, но не раскрываешь конкретное место пребывания, это так?

Роман Доброхотов: Да, я нахожусь за пределами России, и это абсолютно законно. У меня не было никакой подписки о невыезде, и до последнего момента я не был ни подозреваемым, ни обвиняемым по каким-либо уголовным делам. У меня забрали загранпаспорта, но это не значит, что у меня был запрет на выезд. В стране, в которой я сейчас, я нахожусь абсолютно легально. Уголовное дело о “незаконном пересечении границы” — это абсолютно политическая история. Мне вменяют в вину то, что я прошел в обход пограничных пунктов, но это типичное административное нарушение. И вообще это полный абсурд: они сами у меня сначала забрали загранпаспорт, а теперь обвиняют меня в том, что я этим загранпаспортом не воспользовался.

К.Т. Вероятно, для этого и забрали? Ты тогда предполагал, что ситуация может развернуться именно таким образом?

Р.Д. Да, конечно. На самом деле мне кажется, что это уголовное дело было только предлогом для того, чтобы ворваться в мою квартиру ночью, напугать моих родителей и родственников, забрать все компьютеры и телефоны. Им нужен был легальный предлог для этих оперативных действий. Такой же была история и с предыдущим делом, хотя формально оно было связано с этим сумасшедшим нидерландским блогером-дезинформатором, который распространяет конспирологические теории. Но после того, как он подал на меня заявление, дело почти сразу было закрыто, потому что оно было высосано из пальца. И тогда ФСБ понадобился предлог для того, чтобы меня обыскать. Они быстренько открыли это дело и провели обыски.

Это касается не только меня — это касается Романа Анина, Романа Баданина (всех наших расследователей почему-то зовут Романами). Все идет по одному сценарию: старое, давно закрытое дело о клевете, которое используется для того, чтобы ворваться в наши квартиры и помешать работать. В таких условиях работать просто невозможно, небезопасно. Так что у меня просто не было выбора. Я бы с удовольствием остался жить в России, и я оставался до последнего, я игнорировал все призывы уехать. Меня убеждали, говорили, что надо уезжать, что это небезопасно, но я оставался на этом тонущем корабле до момента, когда стало окончательно понятно: у меня дома поселилась ФСБ.

К.Т. А в какой момент это стало ясно?

Р.Д. Наверное, после обысков. Ведь если посмотреть на эту ситуацию в большем масштабе, то есть посмотреть на то, что происходит не только с журналистами, но и с активистами разных движений, партий, с разными организациями, с правозащитниками, с юристами, — то видно, что идет определенная волна, и журналистов эта волна накрыла последними. Мы же уже работали в сформировавшейся полутоталитарной системе. Нас просто как бы не замечали. Это было такое сюрреалистическое ощущение… Представьте, что вы хоббит, вы идете по центру Мордора и разоблачаете всех: вот тут живет Саурон, вот чем он владеет — и так далее. А на вас никто не обращает внимание, вы как бы невидимы. Но в какой-то момент нас вдруг заметили.

Думаю, что одним из триггеров стала волна расследований в конце прошлого года. Так совпало, что все наши расследователи выдали какие-то громкие истории: об отравлении Навального, о дочках Путина, о дворце.

Стало вдруг понятно, что журналистские расследования реально влияют на общественное сознание. Интересно, что та самая служба, которая пыталась убить Навального, отравить Быкова и Кара-Мурзу, сейчас занимается нами, то есть она же продолжила прессовать журналистов. Это в принципе очень ожидаемо и логично. Но я думаю, что это только начало. Ведь на самом деле ничего не изменилось концептуально: мы продолжаем работать, просто многие уехали за границу. Сайты продолжают работать, расследования продолжают выходить, мы даже новых сотрудников набираем.

Шеф-редактор The Insider покинул Россию, его объявили в розыск

К.Т. Как вы сейчас работаете? Сколько человек осталось в России?

Р.Д. Если у нас раньше было 70% работающих из России, то сейчас, наверное, осталось только 30%. Основные расследователи работают из-за границы, просто потому что так безопаснее — не только для них самих, но и для дела. Наши сотрудники работают из разных стран Европы, у нас такая сетевая структура, и у нее, конечно, есть свои плюсы и минусы.

Главный минус — нельзя встречаться, как раньше, в неформальной обстановке, обмениваться идеями. Главный плюс — такая структура абсолютно неубиваема, она гибкая и безопасная.

К.Т. А новых людей набираете в том числе в России? К вам не боятся идти?

Р.Д. Да, есть те, кто живет и работает в России. Но мы сразу всем говорим: ребята, если вы живете в России и работаете на нас, мы в любой момент поможем вам уехать. Это придает им уверенности: они понимают, что их не бросят, если их начнут прессовать. Сейчас, к счастью, много разных некоммерческих организаций, которые помогают журналистам и активистам осесть в Европе.

Сейчас ведь на самом деле просто массовый исход, каждый месяц выезжают десятки людей. В европейских странах уже формируются целые диаспоры российских независимых журналистов и активистов. В Грузии, во всех странах Балтии, в Великобритании…

К.Т. В США?

Р.Д. В США все-таки есть некоторая оторванность от Европы: психологическая и географическая — все-таки в другом часовом поясе сложно выстроить службу новостей. Кроме того, США — огромная страна, у которой есть своя внутренняя повестка, и тот, кто переезжает, обычно в нее погружается. И обычно сложнее всего приходится именно активистам, а не журналистам. Как ты можешь оставаться в повестке и влиять на нее, если ты далеко? Гарри Каспарова, например, уже нельзя назвать действующим политиком. Именно по этой причине Борис Немцов остался в России, хотя понимал, насколько он рискует.

К.Т. А что сейчас с твоими родственниками, какова ситуация после того, как у них прошли обыски?

Р.Д. Они готовятся к очередным допросам, то есть от них пока не отстают, и цель пока непонятна. Зачем вызывать на допросы каждую неделю и продолжать мучить людей, чего они добиваются? У меня есть такое ощущение, что в этом году Россия все-таки переступила красную черту в отношении журналистов, когда нельзя было трогать родственников. Раньше такое было только в Чечне. А сейчас методы Кадырова начинают распространяться. По всей видимости, всем, кто занимается расследованиями, надо эвакуировать семьи тоже. Такой сигнал был дан в этом году, и я бы такой совет дал журналистам.

К.Т. Не люблю повторять вопросы, но параллели напрашиваются сами собой. Я уже задавала этот вопрос журналистам нового белорусского издания Zerkalo.io (наследник разгромленного Tyt.by): получается, что независимым журналистом в России можно сейчас быть только вне России?

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: «Работа с нами — это сейчас прямой путь в тюрьму» — менеджер Zerkalo.io Саша Пушкина

Р.Д. Да, получается так. По сути, реинкарнируется советская история, когда были “Голос Америки”, “Радио Свобода” и так далее, и их пытались глушить внутри страны. Только современные глушилки — это замедление интернета, стоп-листы и прочее.

А теперь к условным “Голосу Америки” и “Свободе” добавились эмиграционные проекты, которые продолжают заниматься привычной работой. И тут возникают вопросы: во-первых, как журналисты продолжат работу с источниками (а российские источники очень специфические, они любят встречаться лично), а во-вторых, как долго журналисты смогут оставаться внутри повестки, не выпадать из нее.

К.Т. По моим наблюдениям, именно издалека многие вещи кажутся еще страшнее.

Р.Д. Внутри ты к этому привыкаешь. Ты не можешь каждый день вставать с постели, хвататься за голову и убиваться, как все ужасно. Ты привыкаешь к этому состоянию, и оно перестает тебе казаться ужасом. А когда выезжаешь за границу, даже в командировку на пару дней, как только выходишь из аэропорта — чувствуешь внезапно, как тебя отпускает. Только в этот момент ты понимаешь, что все это время ты был сжат, как кулак, — и на тебя обрушивается состояние нормального человека.