Две недели в Москве гостил Фрэнсис Гэри Пауэрс, основатель музея «холодной войны» под Вашингтоном и сын американского летчика Гэри Пауэрса, чей самолет-разведчик U-2 «Локхид» был сбит в небе над Свердловском 1 мая 1960-го года. Пауэрс-младший уже не в первый раз посещает Россию. В этот раз он принимал участие в научной конференции, организованной Центральным музеем вооруженных сил РФ и посвященной международному сотрудничеству. Об итогах московской поездки и о своей летописи «холодной» войны Фрэнсис Гэри Пауэрс рассказал нашей редакции сегодня, перед отлетом в Вашингтон.
Вадим Массальский: Гэри, каковы ваши главные впечатления от нынешнего визита в Россию?
Гэри Пауэрс: Конечно, самое яркое и незабываемое впечатление – это вчерашний парад на Красной площади, посвященный 65-летию Победы над нацизмом. Это было великолепно: и прохождение боевой техники, и воздушный парад. Конечно, меня глубоко тронуло, что впервые за всю послевоенную историю в параде в самом центре российской столицы участвовали подразделения стран антигитлеровской коалиции. А именно – батальон 18-го пехотного полка американской армии, который в июне 1944-го высаживался в Нормандии. И когда в завершении парада американские и российские военные музыканты вместе исполняли «Прощание славянки!» это звучало очень символично!
Нынешний московский парад – это еще одно свидетельство того, что «холодная» война давно закончилась, что наши страны стали партнерами перед лицом новых глобальных вызовов. Я уверен, если бы все это мог видеть сейчас мой отец, Гэри Пауэрс старший, он был бы счастлив.
В.М.: Однако часть россиян до сих пор убеждена, что Россия потерпела поражение в «холодной» войне, а потому до сих настороженно относится к Соединенным Штатам, как к потенциальному военному противнику. Что вы думаете по этому поводу?
Г.П.: Я думаю, что и какая-то часть американцев продолжает настороженно относиться к России. Однако я убежден, что от окончания опасного военного противостояния выиграли оба наших народа, да и не только они.
Партнеры, которые хотят сохранить свои отношения и вместе строить будущее, обязательно сумеют преодолеть разногласия. Я вижу, что у Америки и России это сейчас снова получается. По натуре я оптимист и думаю, что в этом году, к примеру, удастся ратифицировать новый договор СНВ, хотя баталии в американском Сенате, видимо, предстоят большие.
В. М.: Скажите, а изменились ли, на ваш взгляд, оценки тех событий 50-летней давности, когда самолет-разведчик U-2 «Локхид» был сбит в небе над Свердловском? В России, например, до сих пор считают тот полет Пауэрса над территорией СССР фактом грубого нарушения международных норм, фактически провоцирующим конфликт между двумя странами.
Г. П.: Что ж, у такой российской позиции есть основания. Но надо понимать, что предшествовало этим драматическим событиям. В 1950-х годах уровень недоверия между Вашингтоном и Москвой достиг крайне опасной черты. Не только руководство Соединенных Штатов, но, наверное, большинство американцев были уверены, что коммунистический режим представляет военную угрозу, причем не только в Европе. Многие действительно боялись советских ракет. И заявления советских лидеров того времени не уменьшали этот страх.
В 1955-м году президент Дуайт Эйзенхауэр выступил с инициативой «открытое небо». Она предусматривала, что на территории СССР смогут базироваться американские самолеты, а на территории США – американские. И те, и другие будут осуществлять регулярные облеты военных объектов, и это послужит укреплению доверия между двумя странами. Никита Хрущев отверг это предложение, назвав попыткой американского шпионажа. В ответ Эйзенхауэр дал разрешение ЦРУ на проведение секретных разведывательных полетов над советской территорией, на высотах более 20 километров, то есть недоступных для советских средств ПВО.
Почему советский лидер отверг американскую инициативу? Сын Никиты Хрущева – Сергей, который сейчас, кстати, является членом совета директоров нашего музея «холодной» войны в Вирджинии, считает, что глава СССР ответил отказом президенту США не потому, что хотел обмануть последнего и скрыть советские ракеты. Он отказался потому, что у Советского Союза в то время просто не было этих ракет. Вернее, их было гораздо меньше, чем у Соединенных Штатов.
Однако советское руководство на международной арене стремилось доказать, что их страна является равным по военной силе соперником Америки. На Западе многие этому тогда верили, а следовательно – переоценивали советскую угрозу.
Ирония судьбы заключалась в том, что сам Эйзенхауэр потребовал от ЦРУ, чтобы разведывательный полет 1 мая 1960-го года стал последним – впереди был Парижский саммит, на котором Вашингтон рассчитывал достигнуть новых договоренностей с Москвой. Однако история решила иначе: самолет был сбит, летчик взят в плен, а президенту США впоследствии пришлось официально признать факт разведывательных полетов над советской территорией.
Впрочем, я не думаю, что если бы мой отец не был сбит, если бы вообще не было этого полета, то это остановило бы «холодную войну». Боюсь, что и строительство Берлинской стены в 1961-м, и Карибский кризис в 1962-м стали неизбежностью. Слишком огромным было недоверие между двумя странами, слишком значительным идеологическое противостояние. Все это предопределило международную политику на десятилетия.
В М.: Гэри, как вы считаете, сейчас, после окончания «холодной» войны, изменилось ли отношение в американском обществе к вашему отцу?
Г.П.: И да, и нет. В 1960-х это было очень спорный вопрос. Тогда часть американцев считала моего отца предателем, перебежчиком, коллаборационистом, который стал сотрудничать с потенциальным противником своей страны. Некоторые верят в это даже сейчас, спустя 50 лет, когда все факты свидетельствуют, что мой отец не был дезертиром, он не выдавал военных секретов, он не сажал свой самолет на советской территории…
В 1998-м году Центральное Разведывательное Управление США провело специальную конференцию, посвященную этой теме. И на ней еще раз были сняты все подозрения и обвинения в адрес моего отца. Однако до сих пор не все американцы знакомы с этой информацией.
В.М.: В 1977-м, после гибели вашего отца в авиакатастрофе во время пожаров в Калифорнии, американские газеты писали, что к этой гибели могло быть причастно ЦРУ, о некоторых подробностях работы которого Пауэрс-старший написал в своих мемуарах в 1970-м. Кстати, это версия до сих пор достаточно популярна в России.
Г.П.: Я не считаю это правдоподобной версией. Мой отец уволился с военной службы еще в 1960-х. Кстати, еще тогда с него были официально сняты все возможные обвинения в связи с его нахождением в советском плену. Отец действительно был пилотом вертолета, принадлежащего телекомпании в Лос-Анджелесе.
Телекомпания снимала репортаж о лесных пожарах, и действительно у вертолета на обратном пути не хватило топлива. Здесь сработал, как нередко бывает, человеческий фактор: механик перед полетом отрегулировал барахливший датчик уровня топлива, на который раньше жаловался мой отец. Механик сделал эту работу, но не предупредил об этом пилота. В результате мой отец продолжал работать на съемках, когда топливо было уже на исходе. Вертолет не дотянул до аэродрома. В последние минуты полета отец уводил машину от места, где была школа, и внизу на баскетбольной площадке играли дети.
Повторюсь, что я считаю это трагическим стечением обстоятельств. Но есть люди, и даже в моей семье, которые продолжают думать, что к этому могли иметь отношение спецслужбы. Понимаете, принято считать, что если ЦРУ – это секретная организация, значит, она ко всему может иметь отношение. Люди просто верят в это, как в мистику.
Другой вопрос, что потребовалось значительное время, чтобы память о моем отце в моей стране заняла достойное место. Только спустя 23 года после его гибели, в 2000-м году, наша семья получила отцовские награды. Среди них почетный Крест ВВС, медаль военнопленного и медаль директора Центрального Разведывательного Управления.
В.М.: Гэри, а когда вы решили создать музей «холодной» войны?
Г.П.: О, эта идея родилась у меня очень давно. Понимаете, когда разбился мой отец, мне было 12 лет. Он был известным на всю страну человеком, о нем писали газеты. И вот я поймал себя на мысли, что я сам-то совсем мало знаю о погибшем отце. И тогда я стал собирать материалы, интересоваться историей. Причем не только моего отца, но и того времени, в котором он жил.
Я продолжил это делать, уже учась в колледже в Калифорнии, а затем в университете в Виржинии, где как раз изучал менеджмент некоммерческих организаций. Впоследствии возникла идея музея «холодной» войны, которому сначала я посвящал свое свободное время, а затем это стало главным моим делом. Пока была жива, мне помогала в этом моя мать. Очень важно, что сейчас моя жена Дженифер является моей единомышленницей и помощницей, хотя у нее есть другая основная работа.
С 1996-го года мы начали организовывать передвижные выставки, затем образовательные Интернет-проекты. А уже в 2005-м у нас появилось и собственное помещение в Винт Хилле, в северной Вирджинии, в 40 милях от Вашингтона. В общем, наша работа продвигается теперь довольно успешно.
В.М.: А удалось ли вам во время нынешней поездки обсудить какие-то варианты сотрудничества?
Г.П.: Во-первых, мне посчастливилось побывать в нескольких московских музеях, экспозиции которых так или иначе связаны с послевоенной историей. Везде меня принимали очень радушно и проявляли интерес к сотрудничеству. Последние переговоры у меня прошли вечером 9 мая с представителями московского подземного музея «Бункер-42».
Этот противоядерный бункер – огромное сооружение, расположенное в самом центре Москвы на глубине 60 метров – был построен в 1950-х годах. Он предназначался для советского военно-политического руководства на случай глобальной ядерной войны. В нем много уникальных артефактов, связанных с эпохой противостояния. Конечно, в этом музее присутствует свой взгляд на причины и характер «холодной» войны. Но в том и ценность нашего потенциального сотрудничества: дать возможность американцам увидеть российский взгляд на ту эпоху, а россиянам – взгляд американский. Без этого наше представление о «холодной» войне будет неполным.
В общем, есть шанс, что нашим двум музеям удастся организовать обмен выставками. Думаю, это могло бы стать еще одним хорошим уроком истории. Уроком, который мы, и американцы, и россияне, должны помнить, если не хотим повторять ошибок прошлого и если стремимся вместе отвечать на новые вызовы 21-го века.
В.М.: Спасибо за интервью и успехов вам.
Читайте также:
Сын американского летчика Пауэрса пишет историю «холодной» войны ...
-