Владимир Грамматиков об «Улице Сезам» и том, как не надо делать сериалы

Первый раз я оказался в Америке в 1983 году. Я был секретарем правления Союза кинематографистов и занимался детским, подростковым и юношеским кино. Мы поехали в США, чтобы отобрать фильмы для фестиваля, может быть, сделать Неделю детского кино в Америке и лучшие картины привезти в Россию.

Переговоры были, они, к сожалению, ничем не закончились, но что-то из этого проросло. Проросло потому, что я отправился туда второй раз – это были уже 90-е годы.

И надо сказать, что если в первый раз я не очень имел возможность что-то посмотреть и общаться, то в этот, второй, когда я поехал туда по вопросу переноса шоу «Улица Сезам» на наше телевидение, появились первые мои ощущения Америки.

К примеру, мы были в Лос-Анджелесе, и я понял, что без машины там сложно ходить – нет тротуаров. Или помню, как я был у драматурга фильма «Афера» на каких-то вечерних посиделках и узнал, что в Америке очень любят такие персоны, как у нас Жванецкий, Задорнов. И подобные американские персоны просто приглашают в дом – это чем-то похоже на наш корпоратив.

Открытия были приятными еще и потому, что я многие вещи мог формулировать сам, не с чужих слов, при этом не ощущая давления нашей контрпропаганды или пропаганды США.

Это была очень важная поездка потому, что «Улица Сезам» идет в сорока странах, и каждая страна делает для себя внутренний сегмент – это павильон, и она изобретает своих кукол. Зелибоба, Кубики, Буся – это плод нашего творения, в других странах другие персонажи. Их нужно было придумать.

Когда я приехал туда, первая встреча была в Нью-Йорке в компании выдающегося кукольника Джима Хенсона, который придумал «Улицу Сезам». Он был просто гений!

Я тогда узнал, как у него сложилась эта передача: сначала он начинал делать «Маппет-шоу», а потом увидел, что дети хорошо запоминают короткие рекламные слоганы. И он подумал, что нужно сделать образовательную просветительскую передачу на этом механизме, и придумал «Улицу Сезам».

Что это? Это маленькие короткие сегменты, которые повторяются в системе. Условно: ребенку показывают букву «А», а через три передачи показывают, но не называют, однако ребенок сам закричит, потому что запомнил – это буква «А». Вот такая очень мудрая схема.

Конечно, мне должны были раскрыть тайны производства, потому что я был художественным руководителем всего проекта – а это и мультипликация, и композиторы, и драматурги, и документальные сегменты, и студия огромная, которая была заселена, как российский дворик.

Конечно, я понял, что линейное производство сериала, в данном случае «Улицы Сезам», отличается от наших представлений производства российского сериала. Американцы не размышляют одной серией, они размышляют именно производством – линейка программ идет, и они всю ее строят. Они мыслят не короткими передачами, а горизонтальным цельным пластом. А это легко считать по экономике, производству, графике и взаимоотношениям с производством.

Куклы делались в студии в Нью-Йорке, потому что технологически мы такого не умели. К примеру, у Зелибобы внутри телевизионный монитор, и актер внутри куклы видит себя со стороны. В результате и ракурс лучше, и пластика. И так же все кукловоды, которые сидят под столами, имели мониторы и позиционировали кукол наилучшим образом.

И это все было, конечно, гигантским багажом – эти секреты, которые накапливались их компанией годами…

Атмосфера была фантастическая – они такие веселые, у них потрясающее взаимодействие. Никаких упреков – «не принес, не докрасил, не доделал», а быстро все доделывается, потому что «мы вместе»! Там было это понятие – мы вместе, вместе! Я думал, а как создать у нас эту атмосферу такой взаимоподдержки, такого взаимопонимания? И честно, у нас это получилось в студии.

Нам показывали ролики, как они работали, как строили каждый проект, в том числе и «Маппет-шоу». Как они придумывали характеры, персонажи – любо-дорого!

А как они показывали! Они вскакивали из-за стола и начинали показывать! Действительно, этим надо жить! Вот этот мир кукольный, забавный, позитивный, смешной, вздрюченный, всклоченный, яркий – этим нужно жить! Так просто забежать на эту территорию – не выйдет ничего. С этим нужно просыпаться, засыпать – любить это все нужно!.. У нас мучительно трудно идут подобного рода передачи, потому что не получается надолго заразиться вот этим азартом.

Конечно, успех работы компании Хенсона отражает важную американскую специфику кино. У них есть фактор глобальности крупных компаний, который мы, к сожалению, не сможем пока потянуть.

Если в общих чертах, то суть в следующем: даются идеи и даются задания тысяче авторам прописать такой короткий сценарный синопсис. Из тысячи этих разработок остается пятьсот. Из пятисот даются разработки – сделать поэпизодный план, т.е. уже более развернутое представление картины. Из этих пятисот остается двести: из двухсот разработанных идей – двести сценариев. Из написанных двухсот сценариев сто рассматриваются в производство, из них запускается пятьдесят – то есть снимается пятьдесят фильмов. Далее тридцать получают финансовую поддержку на продвижение, а двадцать выбрасываются, потому что бессмысленно вкладывать деньги.

В результате среди этих двадцати получается три шедевра, таких как «Один дома», и он собирает колоссальный денежный урожай, который перекрывает все затраты.

Есть крупные проекты – например, «Аватар», которые должны принести миллиарды. Представляете, какая фильтрация!

У нас же все наоборот: у нас сценарист написал один сценарий за пять лет, он бегает с ним по студиям и сует всем его замусоленный экземпляр. Потом каким-то образом его запускают, и теперь «нужно уже этот фильм до конца дотащить». И нет продюсерской воли это закрыть, потому что все это не годится! Но нет, все дотаскивается до конца, до ожидаемого провала...

Нужно изменить психологию. Кино – это индустрия! Да, внутри шедевр, внутри произведение искусства, но в целом – это все индустрия.

Это должно быть мощно и убедительно. Вот этого нам нет хватает. Мы помаленьку кроим, чудовищно, каждый проект – нужно уговорить своего друга-мецената, чтобы он дал деньги, нужно ходить на эти пьянки, нужно ходить в эти бани чудовищные, выслушивать все эти обещания, а потом это все оказывается враньем.

Далее ты где-то чего-то набрал и все это бросаешь в маленькую кастрюльку. И ставишь ее даже не на примус, а на какую-то фитюльку, какую-то лампадку и варишь этот супчик!.. Это очень большая проблема для нашего кинопроизводства.

Конечно, на меня произвел впечатление Лос-Анджелес, однако было трудно – чтобы понять город, нужно, конечно, по гостям походить, на кухне посидеть. Но в России другая природа общения – мы более открыты, более демократичны, а там все по протоколу – имею ли я право пойти к этому человеку и примет ли он?

С одной стороны, да, действительно, когда куча народа разного собирается – эффект плохой. Мы уже это начинаем понимать, даже в России сейчас иногда говорим: «Не в обиду, но не надо его лучше звать»…

Но в те годы, когда я ездил в Америку, мы все еще жили на кухнях: метро «Аэропорт», двенадцать человек, пачка пельменей – и можно было говорить «за жизнь» и «за Америку» тоже. Уж ей досталось в те годы.

Поэтому, к сожалению, мне не хватило вот такого общения, не хватило понимания – а чем живут американцы. То есть глобальные какие-то вещи я понимал, профессиональные тоже, а с частными не сложилось...