Лилия Шевцова: на выборах в Москве технология власти потерпела фиаско
О политических последствиях выборов мэра Москвы и возможных сценариях развития событий в интервью Русской службе Голоса Америки – ведущий научный сотрудник Московского центра Карнеги Лилия Шевцова.
Данила Гальперович: Каковы результаты этих выборов для российской власти и оппозиции?
Лилия Шевцова: Эти результаты, и то, что предшествовало этим результатам, и то, как они были подсчитаны – по крайней мере, в явном порядке – свидетельствуют о нескольких обстоятельствах.
Первое. Новая технология власти, которую можно определить так – «Допустим ограниченную конкуренцию, но с гарантированным для власти результатом» – потерпела фиаско. Потому что основная цель власти – увеличить явку. Несмотря на то, что они ввели в действие такой мощный по эмоциональности и влиянию фактор, как «фактор Навального», явку повысить не удалось. Явка оказалась ниже всех ожидаемых результатов.
Второе. Результат, который получил Сергей Собянин, при мощном воздействии административного ресурса, оказался на грани проигрыша. Таким образом, власть условно получила легитимизацию Собянина среди традиционного электората, который, в тоже время, попытался не прийти на выборы. Власти не удалось расшевелить традиционный электорат. Поэтому технология дала сбой.
Если победа на этих выборах – несомненно, результат Навального, который ни один социологический центр не прогнозировал (это отдельная тема, почему социологические службы не могут более менее четко прогнозировать результаты выборов). Навальный, со своими 28 процентами, несомненный победитель на выборах. Потому что он смог отмобилизовать свой электорат – по крайней мере, значительную его часть – при отсутствии мощного финансового и административного ресурса, используя новые технологии. Навальному удалось консолидировать новое, достаточно молодое поколение, которое можно даже назвать «путинским поколением», которое входило в жизнь вместе с началом политической карьеры Путина, с большими надеждами, и, по сути, сейчас оказалось у разбитого корыта, утратив эти надежды. С этим поколением, которое готово намного более жестко конфронтировать с властью, Кремлю будет трудно справиться.
Есть еще ряд последствий этих выборов. Например, результат Собянина говорит, что, вопреки ожиданиям многих политологов и политтехнологов, его весьма сомнительная победа не дает ему шансов стать возможным путинским преемником и обладателем огромного московского ресурса, в случае ухода Путина или начала борьбы за кремлевское кресло. Собственно произошла аннигиляция Собянина, как потенциального политического деятеля. Свою руку к этому приложил и сам Владимир Владимирович, который поместил Собянина в когорту «технических» работников – менеджеров, хозяйственников, но совсем не политиков.
Есть еще один момент – действие «фактора Навального». Этот фактор – прямо или косвенно – привел к фактическому переформатированию российской оппозиционной сцены. Политика 1990-х годов, с политическими стереотипами, политическими лидерами, партиями, формами борьбы – фактически закончилась. Это политическое поле ушло в небытие.
Д.Г.: Насколько вероятен силовой вариант развития событий: протестующие выйдут на улицы, а власть прибегнет к насилию?
Л.Ш.: В принципе, такая власть, которая сидит в Кремле, в те моменты, когда ощущает угрозу скольжения вниз, всегда подводит протест к лобовому столкновению. Она всегда инициирует лобовое столкновение. Практически всегда перед своим падением, власть пытается применить силу, разгромить оппонентов, нивелировать пространство…
Но в этом случае, я не вижу, во-первых, что власть находится в отчаянной ситуации. Власти удалось утихомирить политическую сцену – и за счет того, что протестная волна спала сама, и за счет различного рода манипуляций. Ей удается удерживать контроль за ситуацией и в Москве, и в России за счет применения более гибких репрессивных мер, и за счет различных механизмов. С какой стати ей идти напролом и вызывать кровь?
Несомненно, во власти есть группировки, склонные к этому. Но зачем это делать, если контроль можно удержать и другими способами? В Кремле пока сидят прагматики, которые не отчаялись до крайней степени, то есть не дошли до точки, когда надо использовать последний шанс – откровенное насилие и провокацию.
Вспомним также, что Владимир Путин живет мечтами о своих больших проектах, и один из его любимых проектов – Олимпийские игры. Путин испытывает наслаждение, когда проводит «Двадцатку» и будет испытывать наслаждение, когда в будущем году будет принимать в России саммит «Восьмерки». С какой стати Путину провоцировать лобовое столкновение для уничтожения оппозиции, которая ему не угрожает? Ведь это Запад может использовать для того, чтобы просто не приехать на Олимпиаду и на «Восьмерку».
Я думаю, что для лобового столкновения дело не дошло. Оппозиция и протестные настроения не столь сильны, чтобы их уничтожать в зародыше. Вероятно, что власть еще попытается кооптировать протестное население, как она обычно делала – и ей это часто удавалось. Не думаю, что она считает Навального столь серьезным противником, с которым нельзя справиться другими способами.
Д.Г.: Какие еще возможные последствия могут быть у этих выборов?
Л.Ш.: Здесь нужно сказать еще о некоторых вещах. Выборы привели к формированию новых тенденций. Мы видим раскол и фрагментацию на либеральном фланге – «фактор Навального» стал источником этого раскола. Мы видим также появление в общественном и политическом дискурсе темы русского национализма, которой стеснялись, от которой отмахивались. А теперь тема русского национализма, связанного с Навальным, является темой общественного обсуждения. Ясно, что это антипутинский национализм, но что с ним делать дальше и что этот национализм может делать в стране, которая является недораспавшейся империей – это тема будущего обсуждения.
Как Навальный будет использовать свою формулу лидерства, которая у очень многих вызывает опасения и сомнения? Это формула харизматического лидерства, но все же в рамках самодержавной модели. Это лидерство, которое подразумевает смену людей в Кремле, а не изменение правил игры. Понятно, почему Навальный использует эту формулу – на нее есть запрос, в том числе и среди его электората. На демократическом фланге нет сил, которые могли бы противостоять этой модели, могли бы ограничивать самодержавную амбициозность самого Навального. Но, тем не менее, эта модель существует и с ней надо что-то делать!
Последствий этих выборов для российской политической сцены много, и над ними следует подумать.
Данила Гальперович: Каковы результаты этих выборов для российской власти и оппозиции?
Лилия Шевцова: Эти результаты, и то, что предшествовало этим результатам, и то, как они были подсчитаны – по крайней мере, в явном порядке – свидетельствуют о нескольких обстоятельствах.
Первое. Новая технология власти, которую можно определить так – «Допустим ограниченную конкуренцию, но с гарантированным для власти результатом» – потерпела фиаско. Потому что основная цель власти – увеличить явку. Несмотря на то, что они ввели в действие такой мощный по эмоциональности и влиянию фактор, как «фактор Навального», явку повысить не удалось. Явка оказалась ниже всех ожидаемых результатов.
Второе. Результат, который получил Сергей Собянин, при мощном воздействии административного ресурса, оказался на грани проигрыша. Таким образом, власть условно получила легитимизацию Собянина среди традиционного электората, который, в тоже время, попытался не прийти на выборы. Власти не удалось расшевелить традиционный электорат. Поэтому технология дала сбой.
Если победа на этих выборах – несомненно, результат Навального, который ни один социологический центр не прогнозировал (это отдельная тема, почему социологические службы не могут более менее четко прогнозировать результаты выборов). Навальный, со своими 28 процентами, несомненный победитель на выборах. Потому что он смог отмобилизовать свой электорат – по крайней мере, значительную его часть – при отсутствии мощного финансового и административного ресурса, используя новые технологии. Навальному удалось консолидировать новое, достаточно молодое поколение, которое можно даже назвать «путинским поколением», которое входило в жизнь вместе с началом политической карьеры Путина, с большими надеждами, и, по сути, сейчас оказалось у разбитого корыта, утратив эти надежды. С этим поколением, которое готово намного более жестко конфронтировать с властью, Кремлю будет трудно справиться.
Есть еще ряд последствий этих выборов. Например, результат Собянина говорит, что, вопреки ожиданиям многих политологов и политтехнологов, его весьма сомнительная победа не дает ему шансов стать возможным путинским преемником и обладателем огромного московского ресурса, в случае ухода Путина или начала борьбы за кремлевское кресло. Собственно произошла аннигиляция Собянина, как потенциального политического деятеля. Свою руку к этому приложил и сам Владимир Владимирович, который поместил Собянина в когорту «технических» работников – менеджеров, хозяйственников, но совсем не политиков.
Есть еще один момент – действие «фактора Навального». Этот фактор – прямо или косвенно – привел к фактическому переформатированию российской оппозиционной сцены. Политика 1990-х годов, с политическими стереотипами, политическими лидерами, партиями, формами борьбы – фактически закончилась. Это политическое поле ушло в небытие.
Д.Г.: Насколько вероятен силовой вариант развития событий: протестующие выйдут на улицы, а власть прибегнет к насилию?
Л.Ш.: В принципе, такая власть, которая сидит в Кремле, в те моменты, когда ощущает угрозу скольжения вниз, всегда подводит протест к лобовому столкновению. Она всегда инициирует лобовое столкновение. Практически всегда перед своим падением, власть пытается применить силу, разгромить оппонентов, нивелировать пространство…
Но в этом случае, я не вижу, во-первых, что власть находится в отчаянной ситуации. Власти удалось утихомирить политическую сцену – и за счет того, что протестная волна спала сама, и за счет различного рода манипуляций. Ей удается удерживать контроль за ситуацией и в Москве, и в России за счет применения более гибких репрессивных мер, и за счет различных механизмов. С какой стати ей идти напролом и вызывать кровь?
Несомненно, во власти есть группировки, склонные к этому. Но зачем это делать, если контроль можно удержать и другими способами? В Кремле пока сидят прагматики, которые не отчаялись до крайней степени, то есть не дошли до точки, когда надо использовать последний шанс – откровенное насилие и провокацию.
Вспомним также, что Владимир Путин живет мечтами о своих больших проектах, и один из его любимых проектов – Олимпийские игры. Путин испытывает наслаждение, когда проводит «Двадцатку» и будет испытывать наслаждение, когда в будущем году будет принимать в России саммит «Восьмерки». С какой стати Путину провоцировать лобовое столкновение для уничтожения оппозиции, которая ему не угрожает? Ведь это Запад может использовать для того, чтобы просто не приехать на Олимпиаду и на «Восьмерку».
Я думаю, что для лобового столкновения дело не дошло. Оппозиция и протестные настроения не столь сильны, чтобы их уничтожать в зародыше. Вероятно, что власть еще попытается кооптировать протестное население, как она обычно делала – и ей это часто удавалось. Не думаю, что она считает Навального столь серьезным противником, с которым нельзя справиться другими способами.
Д.Г.: Какие еще возможные последствия могут быть у этих выборов?
Л.Ш.: Здесь нужно сказать еще о некоторых вещах. Выборы привели к формированию новых тенденций. Мы видим раскол и фрагментацию на либеральном фланге – «фактор Навального» стал источником этого раскола. Мы видим также появление в общественном и политическом дискурсе темы русского национализма, которой стеснялись, от которой отмахивались. А теперь тема русского национализма, связанного с Навальным, является темой общественного обсуждения. Ясно, что это антипутинский национализм, но что с ним делать дальше и что этот национализм может делать в стране, которая является недораспавшейся империей – это тема будущего обсуждения.
Как Навальный будет использовать свою формулу лидерства, которая у очень многих вызывает опасения и сомнения? Это формула харизматического лидерства, но все же в рамках самодержавной модели. Это лидерство, которое подразумевает смену людей в Кремле, а не изменение правил игры. Понятно, почему Навальный использует эту формулу – на нее есть запрос, в том числе и среди его электората. На демократическом фланге нет сил, которые могли бы противостоять этой модели, могли бы ограничивать самодержавную амбициозность самого Навального. Но, тем не менее, эта модель существует и с ней надо что-то делать!
Последствий этих выборов для российской политической сцены много, и над ними следует подумать.