«… Интересы иранского народа обеспечиваются плохо. Иметь президента, выступающего со столь возмутительными, оскорбительными заявлениями, – не соответствует интересам иранцев и не укрепляет позиции Ирана в мировом сообществе».
Так – в беседе с корреспондентом Би-Би-Си – Барак Обама отреагировал на краткий экскурс в историю, предпринятый на прошлой неделе Махмудом Ахмадинежадом – прямо с трибуны ООН. Экскурс, главным результатом которого стал тезис о возможной причастности администрации США к терактам 11 сентября…
Экспертное сообщество не замедлило подвергнуть высказывания иранского президента самому тщательному анализу. По мнению некоторых аналитиков, эпатаж мирового сообщества был на этот раз учинен с прицелом не столько на международную, сколько на отечественную аудиторию. Ахмадинежад стремится прибрать у рукам внешнеполитическую сферу, традиционно подведомственную духовному лидеру, констатирует московский политолог Владимир Сажин, и это вызывает острое недовольство у значительной части иранской элиты. Что и заставляет президента в очередной раз – после серии заявлений скорее примирительных – прибегнуть к инъекции антизападного популизма.
В этих обстоятельствах вопрос о природе нынешнего тегеранского режима приобретает особую остроту. Между тем, поскольку иранское общество (в особенности его верхи) остается в значительной степени закрытым для внешнего наблюдателя, недостаток информации нередко компенсируется интуицией. А стало быть – и неизбежными клише. Поэтому Русская служба «Голоса Америки» и решила обратиться за комментарием к эксперту, сочетающему, так сказать, внешний и внутренний взгляд на проблему, – известному специалисту по истории Ирана Аббасу Милани, возглавляющему программу иранских исследований в Стэнфордском университете.
Алексей Пименов: Профессор Милани, кому же все-таки принадлежит сегодня верховная власть в Тегеране?
Аббас Милани: Военным – причем во все возрастающей степени. А точнее – руководству Корпуса стражей Исламской революции. Его поддерживает очень небольшая группа духовенства, которую представляет аятолла Хаменеи.
А.П.: Небольшая группа?
А.М.: Да. Великих аятолл в Иране – четырнадцать или пятнадцать. И, по крайней мере, десять из них относятся к режиму резко критически. Конечно, слишком открыто они стараются не высказываться: в противном случае им грозил бы домашний арест, как в свое время – аятолле Монтазери. Вот и приходится соблюдать осторожность. Тем временем власти развернули настоящее – более того, беспрецедентное – наступление на богословов, на богословские семинарии. Ничего подобного не было никогда. Даже в шахские времена – ни при Каджарах, ни при Пехлеви. А нынешний режим преследует духовенство, будучи уверен в своей полной безнаказанности.
А.П.: Российский историк-иранист Владимир Сажин сравнил действия Ахмадинежада по отношению к духовенству с тем, как Сталин расправлялся со старыми большевиками. Ваше мнение?
А.М.: Да, на мой взгляд, это верно. Сталин нанес удар по старой большевистской гвардии. По таким людям, как Бухарин, Каменев, Троцкий, – по тем, кто совершил Октябрьскую революцию. А этот человек (Ахмадинежад– А.П.) также устранил – или пытается устранить – тех, кто играл ведущую роль в революции на более ранних ее этапах, – Мусави, Кяруби, Рафсанджани, Монтазери. Перечислять можно долго. Но есть сходство и в другом: пришло новое поколение псевдореволюционеров, присоединившихся к революции в силу, так сказать, экономических соображений. А точнее – в поисках привилегий.
А.П.: Как бы вы определили: на какой стадии находится сегодня исламская революция?
А.М.: Я не думаю, что речь непременно должна идти о продолжении революции. Скорее – о ее приблудных детях – если вспомнить тот союз классов, который совершил революцию 1979 года… Ведь большинство исследователей признают: это была коалиция, в которую вошел и средний класс, и технократы, и рабочие, и женщины, студенты. А наряду с ними – и элементы люмпен-пролетариата. Присоединившиеся к революции потому, что всегда были связаны с религиозными кругами. А что мы видим сегодня? Изоляцию всех этих классов. Зато люмпены находятся у власти. Это деклассированные элементы. Жестокие. Играющие по своим собственным правилам. Презирающие средний класс и ненавидящие технократов. Разве не абсурдно, что так называемый министр высшего образования заявил недавно: мы закроем любой университет, который не выполняет – стопроцентно – указаний верховного лидера? Вот какие люди сегодня управляют Ираном.
А.П.: И все же эта характеристика… скорее личностная. А как бы вы охарактеризовали сегодняшний иранский правящий класс?
А.М.: Да, он существует – иранский правящий класс. К нему относится руководство Корпуса стражей Исламской революции, руководство Басиджа (своего рода «народная милиция», используемая, в частности, при разгоне демонстраций – А.П.), небольшая группа духовных лиц, связанная с этими кругами. А также те бизнесмены, что заключили союз с верховной властью. И потому имеющие огромное, непропорционально большое количество контрактов. Распоряжающиеся непропорциональной долей национального богатства, получающие правительственные субсидии – тогда как на долю всех остальных приходится лишь небольшой процент нефтяных доходов. Вот сегодняшняя иранская элита. А все остальное общество находится под возрастающим давлением – как экономическим, так и социальным. Что же касается наступления на университеты, то это не личная инициатива министра, а это политика правительства Ахмадинежада.
А.П.: Какие силы представляет иранская оппозиция – «Зеленое движение»?
А.М.: Оно представляет в точности те самые силы, о которых я говорил. Те, что совершили революцию, а затем были оттеснены. Все оппозиционные лидеры – Рафсанджани, Мусави, Кяруби, Монтазери – были лидерами революции. А участники? Здесь и средний класс, и студенческие объединения, и женские, – некогда составлявшие революционную коалицию 1979 года. Это они создали «Зеленое движение». И я считаю, что именно «Зеленое движение», а не правительство, олицетворяет сегодня продолжение Исламской революции. Революции, целью которой было, по моему убеждению, установление демократии, а не торжество клерикального деспотизма.
А.П.: Давайте задержимся на слове «клерикальный». Какую роль играет религиозный фактор в конфликте между властями и оппозицией?
А.М.: Определенную роль он, конечно, играет. Народ любит аятолл, так как «Зеленое движение» чрезвычайно важно для того, чтобы шиитская традиция в Иране продолжалась. Тут – в известном смысле – идет речь о том, какую именно версию ислама мы продемонстрируем миру – ту, что заставляет закрывать университеты, если их деятельность не соответствует на сто процентов установкам верховного лидера, или ту, согласно которой университет – это место для выдвижения идей, для обмена идеями. Такой обмен идеями как раз и происходил тысячу лет назад в Багдаде – причем в максимально широком и свободном варианте. Там были христиане, иудеи, мусульмане… А что мы видим в сегодняшнем Иране?
…Тем не менее, еще в большей степени, чем о религии, речь идет о государственном устройстве. О том, чего же мы хотим: демократии или деспотизма небольшой клики?
А.П.: Каковы, по вашему мнению, перспективы «Зеленого движения»?
А.М.: На мой взгляд, нынешнему режиму не удержаться. Но это не значит, разумеется, что смена власти произойдет на будущей неделе. Мы не знаем, сколько еще они будут сопротивляться. Во всяком случае, они уже продемонстрировали, что никаких пределов – в частности, моральных – для них не существует. Но будущее Ирана – за демократией; на этот счет у меня нет сомнений. Как прийти к этому будущему – из той точки, в которой мы находимся сегодня? Это будет очень сложный процесс – с участием многих стран. И от того, как эти страны будут действовать, будет зависеть демократическое будущее Ирана.
А.П.: А международные санкции против Тегерана – это ускорение движения к демократии или препятствие на пути к ней?
А.М.: Если они приведут к ослаблению позиций правящего меньшинства, то тем самым помогут пройти этот путь быстрее. Но если они принесут ущерб иранскому народу, то, несомненно, повредят и оппозиционному движению. Не случайно многие лидеры оппозиции выступили против санкций – и это можно понять: не могли же они поддержать санкции против собственной страны! Однако вместе с тем они сочли необходимым заявить и о том, что введение санкций вызвано авантюризмом руководства, которое и должно нести ответственность за сложившуюся ситуацию.
А.П.: Вы сказали, что демократизация Ирана будет зависеть от различных государств. Как бы вы охарактеризовали иранскую политику России?
А.М.: Я бы сказал, что это – политическая игра. Хорошая для России и плохая для иранского демократического движения. Разумеется, главная забота российского правительства – это российские интересы. Моя критика в данном случае связана лишь с тем, что, на мой взгляд, думать следует не только о краткосрочных интересах, но и о долгосрочных. Ведь если верно, что долго нынешний режим не продержится и будущее у Ирана – демократическое, то стремление России любой ценой приобрести влияние на Иран, может ударить по самой России. Мне представляется, что Путин слишком увлекся краткосрочными задачами – скажем, попытками оказать давление на Америку.
А.П.: В одной из ваших книг вы говорите о развернувшейся в Иране исторической битве «между современностью и традицией, западным космополитизмом и персидским изоляционизмом, секуляризмом и религиозным фундаментализмом». Когда начался раскол в иранском обществе?
А.М.: На мой взгляд, начало этого раскола восходит к 1905 году – к конституционной революции. И именно тогда большинство высказалось за светское правление, а меньшинство – за религиозное, базирующееся на нормах шариата.
А.П.: Но ведь кульминацией этой борьбы как раз и стала Исламская революция 1979 года. Раскол между религиозным традиционализмом и светским западничеством был и в России. Но в России – при всех противоречиях – церковь в конечном счете выступила за старый порядок. А революционные устремления были окрашены в светские тона. В Иране дело обстояло прямо противоположным образом. Чем вы это объясните?
А.М.: Я считаю, что иранская ситуация имела много общего с российской. Когда-то Николай Бердяев писал в своей знаменитой книге «Истоки и смысл русского коммунизма», что большевизм сталинского образца – это, по существу, православие в светской форме. Ведь Сталин обладал и духовной властью – подобно церковному иерарху, претендуя на высший авторитет – скажем, в области диалектического и исторического материализма.
А что произошло в Иране? Некоторые представители духовенства – от Хомейни до Хаменени – взяли на вооружение важнейшие элементы традиционализма и попытались – накануне революции – замаскировать его недемократическое содержание. В общем, притворились демократами. Почитайте, что писал аятолла Хомейни, когда жил в Париже. Тогда его слово звучало, как слово Махатмы Ганди. А вот в Тегеране оно зазвучало, как слово Сталина. Десяти лет не прошло…