5 мая завершился Вашингтонский международный кинофестиваль, на котором впервые в США была показана документальная лента «Дело Собчака». Фильм, на протяжении которого Ксения Собчак ищет ответы на вопросы, связанные с политической судьбой и наследием ее отца, первого мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, полон редких кадров из 1990-х. Но есть в ней и нечто еще более редкое: эксклюзивное интервью президента России Владимира Путина, записанное осенью 2017 года специально для этого фильма.
В фильме Путин, говорит, что находит поведение Собчака на посту мэра второго по величине российского города «ошибочным»: тяга одного из наиболее ярких политиков времен перестройки к публичным выступлениям и дискуссиям была общеизвестной, и нынешний президент России считает, что Собчак был слишком открытым.
Фильм заканчивается рассказом Ксении Собчак о найденных в кабинете ее отца заметках, в которых сказано, что для государственного деятеля важно понять момент, когда нужно уйти самому. Дочь Анатолия Собчака говорит об этом на кадрах инаугурационного кортежа Владимира Путина, проезжающего по обезлюдевшей Москве. Режиссер «Дела Собчака» Вера Кричевская в своем интервью Русской службе «Голоса Америки», записанном сразу после показа фильма в Вашингтоне, объясняет, что это было за послание.
Данила Гальперович: На обсуждении фильма со зрителями после показа вы сказали, что фраза Собчака, процитированная его дочерью в фильме, – это фактически сигнал, послание Владимиру Путину. Что это за послание? И почему вы решили, что его нужно отправить?
Вера Кричевская: На самом деле, Собчак писал о Горбачеве, о том, что Горбачев нашел в себе силы и ушел добровольно в отставку. Горбачев в своем выступлении, когда он заявил об отставке, сказал, что мог бы «поцарствовать» несколько лет, но решил этого не делать. И это «поцарствовать», возможно, вызвало у Собчака ассоциацию с игрой в «царя горы», которую он там приводит – что нужно скатиться с этой снежной горки, когда пришло время. Когда я это прочла, то я поняла, что это и есть финал нашего фильма. Я абсолютно убеждена, что и сам Собчак не держался за власть. Мы же бесконечно говорим о том, что это уже фактически пятый срок Владимира Путина, и что власть должна меняться. И это послание об этом тоже! И я считаю, что Владимир Путин – это мое персональное мнение – каждым своим новым сроком загонял себя в угол. Давно уже красная линия осталась позади, он стал заложником этих пяти сроков. И цитата про то, что «надо вовремя схватить салазки и съехать с горки вниз, пока тебя не скинули» … Мне показалось, что она бы тронула Владимира Путина. Поэтому я подумала, что это такое персональное послание Собчака из прошлого своему ближайшему товарищу.
Д.Г.: Вы считаете, в Путине осталось это прошлое? Весь ваш фильм показывает его как человека, до сих пор переживающего те события, которые сложили его жизнь. Он во всех фрагментах интервью, приведенных в вашем фильме, подчеркивает свою живую связь с тем временем, он чертит эту линию в прошлое, он ее для себя не отрезал. Это так, по-вашему?
В.К.: Я очень много последние 19 лет думаю о Владимире Путине, и после опыта работы над этим фильмом я считаю, что он с огромным уважением относится к своему прошлому. Он очень это прошлое ценит. И он с таким интересом говорил про это свое прошлое, про 1990-е... Его давным-давно уже про это никто не спрашивал, у него же такая бесконечная пластинка, он все время говорит одни и те же вещи, и ему скучно, я уверена в этом. И он, конечно, с огромным трепетом относится к этим своим опытам юности, зрелости, ну, ему все-таки 30 с лишним лет всего было.
Д.Г.: Как можно относиться с уважением к чему-то, что потом (и это тоже показывает ваш фильм) полностью отринуто, и даже, скорее, выбран совершенно противоположный курс – о чем, как можно понять из цитат самого Путина, он догадывается? Он, собственно, прямо говорит, что так себя вести, как Собчак, было красиво, но не стоило.
В.К.: Да, он говорит об этом открыто: «Для меня это была большая школа» – это прямая цитата, которая звучит в фильме. Я это вижу так: Собчак был человек идеологии, идеи, а у Владимира Путина его личные, человеческие взаимоотношения с людьми доминируют над любыми идеологиями. И поэтому я уверена, что у него нет никакого внутреннего ощущения, что он предал ценности своего учителя, человека, который привел его в политику – Собчака – потому что он никогда их и не разделял при Собчаке. При Собчаке он был верным менеджером, помощником, товарищем, но это все было не про идеологию – это было про человеческие взаимоотношения. И поскольку Владимир Путин из «понятийного» мира, для него человеческие отношения всегда будут доминировать над всем остальным. Собчак много раз проявлял к нему лояльность, и он ему отвечал взаимностью. И это для него намного важнее, чем все остальное. Поэтому, я уверена, что среди окружения Владимира Путина могут быть люди с совершенно разными, даже противоположными политическими взглядами. Его это совершенно не волнует. Его волнует лояльность, преданность – такие «понятийные» питерские дворовые ценности.
Д.Г.: Можно ли сказать, что сам факт огромного интервью Ксении Собчак с Владимиром Путиным показал тому, кому надо, что если кто-то и будет принимать какое-либо негативное решение по поводу политического будущего или настоящего Ксении Собчак, то это будет Путин, и никто другой?
В.К.: Я так считаю и без этого интервью. Я считаю, что, конечно, между ними есть связь. Но это не такая связь, когда люди часто встречаются, общаются – они лично не виделись долгое время, несколько лет точно. В июле 2017 года мы написали с Ксенией короткое письмо Владимиру Путину. Там было, может быть, пять строчек о том, что мы хотим попытаться реконструировать, в основном, события 1996-1997 года, сделать максимально приближенный к реальной истории фильм. И, безусловно, без его участия эту историю рассказать невозможно, и мы очень просим об интервью. Это письмо передала Людмила Нарусова ему лично на каком-то государственном приеме, который был летом 2017-го года. И у меня не было никаких надежд, я собиралась делать совсем другое кино, потому что я была уверена, что этого интервью не будет. А потом, абсолютно внезапно, по-моему, 17 сентября, потому что интервью было 19 сентября, мне раздался звонок. Девушка из администрации президента представилась и сказала: «У вас во вторник съемка».
Д.Г.: Стал ли, по-вашему, сам факт такого интервью для Ксении Собчак своего рода охранной грамотой в той избирательной кампании, которую она потом начала?
В.К.: Я не могу ответить на этот вопрос. Может быть, да, может быть, нет – я не знаю. Я действительно считаю, что Владимир Путин испытывает к Анатолию Собчаку определенное чувство, что он, может быть, и без всей этой кампании Ксении согласился бы дать интервью. Я вполне это допускаю. Было ли это какой-то охранной грамотой – я не знаю, мне трудно сказать. Сам факт разговора, с точки зрения календаря – похоже, что может быть и так. Я могу сказать, что, конечно, факт нашей встречи вызвал бурю всяких разговоров среди наших коллег. Как-то было принято, что к Владимиру Путину допускаются, условно, Владимир Соловьев, Сергей Брилев с Екатериной Андреевой, ну, очень понятные персонажи, «солдаты» в широком смысле, не журналисты. А тут мы. Это вызвало, конечно, бурю ревности, каких-то разговоров.
Д.Г.: Как вы считаете, ваш фильм Путину помог?
В.К.: То есть?
Д.Г.: Владимир Путин имеет некоторые проблемы с человеческой стороной своего образа. Мы знаем про охоту и рыбалку с голым торсом, про полеты со стерхами, и так далее. Ему, возможно, хочется проявлять себя по-человечески, в том числе, и потому, что когда в человеке обнаруживается человеческое, то довольно много людей задумываются о том, что, может быть, этот человек еще договороспособен, что он, возможно, еще реагирует на какие-то общечеловеческие доводы, и с ним не надо воевать.
В.К.: Я вообще категорически против того, чтобы смотреть на него плоским и однозначным взглядом. История о том, как он спасал Собчака, действительно, очень его очеловечивает. Надо здесь сказать одну вещь – все-таки это было в 1997 году, очень давно, 22 года назад. И за эти 22 года в нем, безусловно, какие-то фундаментальные вещи не изменились, но много чего поменялось. Была ли это какая-то помощь ему – я не знаю. Но действительно очень многие опять же с обеих сторон посмотрели на него по-другому, и я на него посмотрела по-другому. Знаете, интересно, что ведь на протяжении последних 19 лет несколько раз у него журналисты спрашивали: «Что вы делали 6 ноября 1997 года в Петербурге?» Об этом его спрашивал Андрей Колесников для книги «От первого лица», которую писали Колесников, Тимакова, и Геворкян к выборам 2000-го года. Он всякий раз отвечал, что «это были ноябрьские праздники, выходные, я поехал и в Петербург повидаться с семьей», что-то вроде этого. И я настолько была уверена, что он нам на этот вопрос ответит ровно также, что мы даже его с Ксенией не пытались задать. И как-то совершенно неожиданно в рамках этого разговора он начал про это рассказывать, мы даже прямого вопроса ему не задали – я уже не помню, как мы на это вышли. И он первый раз об этом сказал, он никогда публично ничего подобного не рассказывал. Может быть, у него возникла внутренняя потребность, не нами продиктованная. В этом смысле, может быть, да, у него появилась возможность себя очеловечить или, наконец, рассказать то, что он никогда раньше не рассказывал.