МОСКВА. После убийства Бориса Немцова и деклараций российской власти о недопущении подобных преступлений многие наблюдатели ожидали, по крайней мере, снижения числа нападок в России на тех, кто относится к политике Кремля критически, или просто пытается предоставлять россиянам сбалансированную информацию.
Однако именно после того, как был убит известный оппозиционер, стали поступать новости о прямых угрозах многим общественным активистам: уже на похоронах Бориса Немцова неизвестный пригрозил журналистке Ксении Собчак, что «она –следующая», а вскоре «Новая газета» опубликовала сообщение о том, что существует некий «расстрельный список», в который, по данным издания, помимо погибшего Бориса Немцова входят главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, бывший глава компании ЮКОС Михаил Ходорковский и, вероятно, журналистка Ксения Собчак.
10 марта члены прокремлевских молодежных организаций вывесили в Москве на Новом Арбате огромный плакат, на котором с надписью «Эти люди создают атмосферу нетерпимости» были напечатаны портреты литераторов Дмитрия Быкова и Виктора Шендеровича, оппозиционного блогера Алексея Навального и его соратника Леонида Волкова, а также рок-певца Андрея Макаревича. Плакат был выполнен в той же стилистике, что и уже предыдущий, появлявшийся на Новом Арбате некоторое время назад — тогда на плакате были портреты Бориса Немцова, Алексея Венедиктова, Михаила Ходорковского и других общественных деятелей.
11 марта пресс-секретарь Михаила Ходорковского Ольга Писпанен обнаружила около двери своей квартиры в Москве траурный венок. Ольга Писпанен уже заявила, что может обратиться в полицию.
Русская служба «Голоса Америки» попросила прокомментировать все более гнетущую атмосферу вокруг российских общественных активистов одного из них – обозревателя «Эха Москвы» и создателя проектов «Диссернет» и «Последний адрес» Сергея Пархоменко, который недавно обратился в полицию из-за прямых угроз, которые он стал получать по телефону.
Данила Гальперович: Прямые угрозы – это что-то новое, или они были и раньше?
Сергей Пархоменко: Я думаю, что не открою большого секрета, если скажу, что много людей в России, которые заняты каким-то в той или иной мере заметным делом, которые высказываются или ведут публичную профессиональную работу – вообще имеют шанс кому-то нравиться, а кому-то не нравиться, вызывать у кого-то одобрение, а у кого-то осуждение, что, в общем, неизбежно при любой более или менее активной жизненной позиции. Огромное количество людей живут просто годами в условиях такого психологического давления. У кого-то это принимает такой серьезный, прямо, проблемный оборот.
Тот же Борис Немцов — я просто хорошо знаю, что он вынужден был построить такую специальную систему общения по телефону, потому что бесконечно ему звонили, бесконечно что-то ему говорили, я уж не говорю про бесконечную прослушку, про которую мы хорошо знаем. Это было важным фактором жизни, что он не мог нормально общаться по телефону. То же самое, кстати, происходит и у Алексея Навального, как я знаю, там у него большие с этим проблемы. Наверное, не такие проблемы, но довольно существенные проблемы много лет были у меня — я живу на фоне того, что мне звонят какие-то люди и говорят разные вещи. Иногда говорят просто гадости, а иногда говорят вещи, серьезно угрожающие. Серьезность этой угрозы подчеркивается тем, что видно, что они много знают.
Д.Г.: А откуда они это знают?
С.П.: Интернет такая вещь, что, в общем, нет большой проблемы разыскать там все, разыскать любые телефоны – домашние, рабочие, мобильные, любые адреса, телефоны моей жены, имена моих детей, номера школы, где учатся эти дети, абсолютно все, что угодно. Мы живем в совершенно прозрачной стеклянной витрине. И поэтому все разговоры о том, что «вы смените номер телефона»… Ну, хорошо, я сменю номер телефона, через неделю он будет ровно также висеть в Интернете в сотне мест.
Д.Г.: Но когда интенсивность этих угроз начала меняться?
С.П.: Да, вопрос в интенсивности. Я бы сказал, что степень остервенения, степень ожесточенности угроз, совсем не шуточных, она, конечно, очень сильно выросла с началом войны. И, начиная с осени, с началом серьезных военных действий, это стало исключительным по концентрации. Ну, а уж что началось после убийства Немцова, последние две недели – это вообще нечто особенное.Я ведь несколько раз на протяжении последних лет ходил в полицию и оставлял там заявления, потому что я считаю, что существуют некие формальные демарши, которые мы должны делать – пока я свои шаги не предпринял, пока я свою часть не сделал, я не могу никого, никакие так называемые правоохранительные органы ни в чем упрекнуть.
Раньше заявления не имели никакого эффекта – их отказывались регистрировать, теряли, куда-то они пропадали, потом мне как-то вяло говорили, типа, «вас же еще не убили, вот убьют – и приходите». В этот раз я написал точно такое же заявление, как и прежде, но вся разница заключается в том, что в этот раз на него кто-то отреагировал. Уже на следующий день мне перезвонили и сказали: «По вашему заявлению возбуждено уголовное дело по статье такой-то, номер дела такой-то». И еще новое– это густота, концентрированность этих угроз на протяжении последнего времени, особенно после убийства Немцова.
Д.Г.: Это несколько странно, что люди, ненавидящие по убеждениям или по работе оппозиционно настроенных активистов, не опасаются того, что их угрозы отследят спецслужбы, а, наоборот, заявляют о себе еще громче, разве нет?
С.П.: Есть разные, как я понимаю, категории людей, которые вообще участвуют в этом движении ненависти, в этом движении подъема истерического напряжения в России. Какое-то количество просто сумасшедших — эти люди вообще не обращают внимания ни на что. Какое-то количество людей очень глупых – агрессивных, но глупых. Лишняя агрессия часто является формой глупости, формой интеллектуальной недоразвитости по разным причинам, начиная от причин медицинских и кончая причинами социальными. Этим как раз кажется, что наступило такое время, что сейчас правильно поступать так, сейчас нужно, сейчас вовремя. Ну, это такая подлая, но глупость все-таки, не более того.
И есть какое-то количество расчетливых подлецов, которые считают, что они этим выражают свое верноподданное пристрастие к тому, что они сами считают победившей властной линией, к тому, что они сами считают полезным для – употреблю в общем смысле это слово – государя. Они так себе это понимают. Они делают это вполне осознанно. И, может быть, кто-то из них не задумывается о том, что он может оказаться известен в связи с этим, что кто-то там это услышит какой-то посторонний человек. А кто-то, наоборот, на это рассчитывает, кто-то, может быть, считает, что это будет еще одной его заслугой. Такие люди тоже есть.
Д.Г.: При этом можно сказать, что у многих пользователей социальных сетей в России реальные угрозы и само словосочетание «атмосфера ненависти» вызывают некую иронию, как будто дело идет о чем-то нереальном?
С.П.: Вообще, как-то много стало разных анекдотов, шуток и кривляний по поводу словосочетания «атмосфера ненависти». В России в последнее время есть такая тенденция, когда появляется какое-то очень важное понятие, важный социальный феномен, который именно в связи с его важностью становится предметом насмешек. Например, есть такое слово «нерукопожатный». Это важное очень и нужное слово. Люди должны думать всерьез, кому они пожимают руку, а кому не пожимают, кому они готовы выразить свое почтение, а кому не готовы.
В этом нет ничего смешного, это форма проявления репутации. Это серьезная смысловая вещь, но над ней принято смеяться, принято хихикать по поводу самого этого термина. А вот вы там рукопожатная публика, нерукопожатная публика – ха-ха! Примерно то же самое произошло с этой самой «атмосферой ненависти». Ой, ха-ха, как смешно – оказывается, есть какая-то атмосфера ненависти, которая, видите ли, тут кого-то убивает. Вообще – не смешно. Вообще –действительно так. То, что касается этих венков у дверей и этих плакатов многометровых, которые висят на больших домах в центре города, и открыток, нарисованных той же рукой…
Д.Г.: Да, а были и открытки?
С.П.: Вот у меня, например, есть целая коллекция открыток с моим лицом, которые раздавали на Пушкинской площади. Вообще, не очень смешно, потому что это действительно атмосфера ненависти. Это действительно создание ситуации, в которой ненависть, агрессия, бесчеловечность, злоба становятся главными, становятся в некотором роде добродетелями. «Правильный гражданин – это злобный гражданин». Это и есть атмосфера ненависти, в этой атмосфере происходят разные эксцессы, один из них, например — это убийство Немцова. Когда дело доходит до убийства человека демонстративного такого, а оно демонстративное несомненно – по самому месту, на котором оно произошло, – это означает, что атмосфера такова, что в ней начали проскакивать эти электрические разряды.
Д.Г.: А эти «электрические разряды» – они носят организованный характер, или это, что называется, «от души»?
С.П.: Ну, например, само это действие с Ольгой Писпанен: какой-то человек пошел – а на самом деле, поехал, это же еще вручную не донесешь — куда-то, заказал этот венок, заплатил за него, упаковал, привез, поставил. Это целая работа, не бывает такого порыва чувств. Венок к дверям – это не бывает спонтанно, это надо придумать и сделать. Это бывает тогда, когда атмосфера серьезно сгущается. В этой атмосфере я верю и в списки из трех человек, четырех человек, десяти человек и какого-то там еще количества человек. Про того же самого Венедиктова я помню историю о том, как он обнаружил у дверей своей квартиры топор окровавленный. Про это как-то все забыли, а я помню. И он, я думаю, тоже помнит, и семья его помнит, и ребенок его помнит. Так что, все серьезно, по-моему. А раз это серьезно, значит, есть кто-то, кто в этом виноват. Потому что серьезные вещи всегда в конечном итоге обнаруживают какого-нибудь ответственного за это. Кого-нибудь, кто устроил так, что это стало возможным.
