В последние недели перед датой, еще недавно бывшей «красным днем календаря», оживились споры о роли вождей революции, и о том, был ли у России в 1917-м шанс избежать кровавой диктатуры.
С другой стороны, на волне протестного движения, охватившего Россию с декабря прошлого года, заметно окрепло левое движение, включая самые радикальные его направления. Это дает повод приверженцам коммунистической идеологии говорить о том, что «юный Октябрь» снова «впереди».
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Анна Плотникова побеседовала с петербургским историком, заместителем главного редактора военно-исторического журнала «Новый Часовой» Кириллом Александровым о том, почему спустя 95 лет после Октябрьской революции 1917 года в российском обществе не достигнуто национального согласия по поводу собственного прошлого?
Анна Плотникова: До конца 1920-х годов сами большевики назвали свой захват власти в октябре 1917-го года «переворотом». Термин «Великая Октябрьская социалистическая революция» возник позже.
Какое название – «революция» или «переворот» уместнее с точки зрения исторической справедливости?
Кирилл Александров: С моей точки зрения — конечно, переворот. В период с 25 октября по 20 ноября 1917 года одна политическая партия, которая имела по всей России примерно 620 красногвардейских отрядов в 160 тысяч «штыков», планомерно захватывала власть в 48 губернских и уездных центрах страны. Вооруженное сопротивление большевикам было оказано в Астрахани, Вятке, Воронеже, Иркутске, Казани, Калуге, Киеве, Москве, Омске, Ташкенте… Из 97 крупных городов — в 17.
Техническими штабами по захвату власти в провинции стали революционные комитеты (ревкомы). За период с октября 1917 года до марта 1918 года в российских губерниях возник 261 ревком. Ревкомы создавались местными партийными организациями большевиков, эмиссарами, присланными из столичных центров. Опирались ревкомы на красногвардейцев, большевизированных солдат тыловых гарнизонов, а зачастую — на хулиганов и городских маргиналов. Иногда революционные комитеты создавались по решению большевистских фракций в Советах.
В свою очередь Советы быстро стали послушными органами, маскировавшими установление ленинцами однопартийной диктатуры. Формально переворот происходил от имени Советов, но Советы-то контролировались ленинцами. Если представители других социалистических партий в Совете начинали сопротивляться большевикам, то большевики от неугодного Совета быстро освобождались. Они либо изгоняли оппонентов из Совета, либо «переизбирали» его с нужными для себя результатами. Так было в Кустанае, Ливнах, Севастополе, Туле, Череповце и некоторых других городах.
А.П.: Существует расхожая формула: «к октябрю 1917 года власть в России «валялась под ногами» и ее мог «поднять» кто угодно. Большевики просто первыми рискнули это сделать». Так ли обстояло дело в действительности?
К.А.: Такая точка зрения не лишена справедливости, но лишь отчасти. Она верно указывает на политическую слабость Временного правительства. Однако ведь лишь ленинская партия не просто рвалась к единоличной власти, но и претендовала на то, чтобы захватить и удерживать её в полном объёме, используя любые средства, вплоть до террора.
Россия в октябре ожидала выборов во Всероссийское Учредительное Собрание, назначенных на 12 ноября (старого стиля) 1917 года. Реально они состоялись уже в несвободных условиях между 15 и 26 ноября. В целом ряде округов выборы вообще не состоялись, включая особенно те области, где уже начиналась вооруженная борьба. Либеральные избиратели были запуганы, голосовали плохо, умеренно-правые и крайне правые – не голосовали принципиально, считая всё происходившее фарсом.
И, тем не менее, большевики выборы проиграли. Распространённая точка зрения о том, что победу, дескать, одержала «социалистическая альтернатива» представляется лукавой. «Социализм» Ленина, Троцкого, Сталина – и «социализм», например, Чернова, Савинкова или Антонова – это принципиально разные «социализмы». И объединять эти партии в один «социалистический блок» нельзя.
А.П.: Как Вы оцениваете личность Ленина и его роль в событиях Октября 1917 года?
К.А.: Роль Ленина колоссальна. Этот политик, прежде чем одержать победу в масштабах России, сначала добился победы над собственной партией, заставив её в апреле 1917 года взять курс на «социалистическую революцию» – то есть на однопартийный переворот, на «пролетарскую» революцию в крестьянской стране.
Мне импонирует фраза Георгия Федотова о том, что история – это мистерия человеческих поступков. Революция – мистерия поступков Ульянова. Без Ленина, даже при наличии такого пассионарного революционера как Троцкий, никакой Октябрьской революции не было бы. С 10-х чисел сентября и до 10-х чисел октября 1917 года Ленин вел упорную борьбу против ЦК собственной партии. ЦК не хотел устраивать переворот. Ленин требовал брать власть немедленно.
Троцкий предлагал дождаться открытия II съезда Советов и замаскировать переворот «решением съезда», а Зиновьев и Каменев считали захват власти авантюрой и гибелью для революции. На историческом заседании ЦК 10 октября 1917 года, когда решался вопрос о восстании, присутствовала лишь половина его членов – 12 из 24. Решение о восстании принималось меньшинством членов ЦК – 10 «за», 2 «против», 12 отсутствовали. Тем не менее, воля Ленина победила.
А.П.: В таком случае, является ли Сталин всего лишь «продолжателем дела Ленина», либо, как утверждают некоторые историки, он «исказил светлые идеалы Октября»?
К.А.: Сталин не был каким-то случайным «наследником» или «продолжателем» дела Ленина. Дескать, ему достался лишь инструмент... Помните, в конце 1980-х годов шёл отчаянный спор о Сталине – погубил ли он великое дело Ленина, успешно продолжил или трансформировал его в новый имперский проект..?
В известной степени спор продолжается и сегодня. Но это, на мой взгляд, результат непонимания роли и места Сталина в истории большевистской партии. Результат заурядной неосведомлённости о том, к чему привела сталинская социальная политика. Сталин не был «наследником» Ленина – он изначально был персонифицированной и неотъемлемой частью «ленинского проекта» и большевизма в целом. С момента организации уголовных преступлений по пополнению партийной кассы в 1906-1907 годах, с ведома и по поручению Ленина, Сталин олицетворял криминальное течение в большевизме, неразрывное сочетание уголовщины с политикой.
Этим специфическим признаком большевизм стал резко отличаться от традиционной социал-демократии. И то, что после смерти Ленина Сталин, будучи мастером власти, практиковал уголовные методы управления страной или очищения партийной номенклатуры – в этом нет ничего удивительно. Это – «пахан» криминального сообщества. В какой-то момент он надел мундир генералиссимуса. Но что в нём изменилось по существу? Об этом не нужно спорить. В большевистской партии Сталин родился почти сразу вслед за Лениным, прочно заняв уготовленное ему место. Этот человек, его методы и практика, стали важной и органичной частью большевизма. Ни Ленин, ни партия без Сталина и сталинщины, как политического и духовного феномена, не смогли бы существовать.
В предвоенное десятилетие, с 1930 по 1940 годы жертвами сталинской социальной политики стало примерно 8-9 млн. человек (жертвы Голодомора, расстрелянные за «контрреволюционные преступления», погибшие в лагерях, умершие на этапах и в спецпоселениях раскулаченные крестьяне, жертвы внесудебных репрессий, жертвы подавления крестьянских восстаний 1930-1932 годов). Это результат реализации доктрины большевизма в том виде, в котором она зародилась в начале ХХ века.
А.П.: С чем, по-вашему, связан глубокий идеологический раскол в российском обществе по отношению к событиям октября 1917-го года и к личности Ленина?
К.А.: Раскол связан с глубокой психологической и духовной травмой, которую большевизм нанес российскому обществу в ХХ веке. В начале 1990-х годов существовали иллюзии, что Церковь поможет обществу преодолеть этот посттравматический синдром. Но оказалось, что само духовенство Московской Патриархии настолько морально искалечено наследием советской власти, что ему бы самому ленинско-сталинское наследие преодолеть – где там исцелять мирян...
А как его можно преодолеть? Только через осознание, понимание, знание произошедшего, и совершенно ясного, внятного самоопределения по отношению к нему. Ведь церковное покаяние предполагает не только проговаривание кающимся конкретного греха на исповеди. Но и перемену отношения к совершённому поступку. У нас же этого не произошло. Поступков мы не проговорили. Общество в целом не переменило своего отношения к национальной катастрофе, которую пережила Россия в ХХ веке – а национальной катастрофой, в первую очередь, я считаю гибель миллионов людей в результате большевистской политики, воспитание целых поколений в духе лжи, принудительного лицемерия, цинизма.
Простой пример. По официальной статистике в Российской империи за 87 лет, с 1826 по 1913 годы по всем делам, включая уголовное судопроизводство и приговоры военно-полевых, военно-окружных судов, было вынесено 8268 смертных приговоров, а казнены 3875 человек. В СССР только за период «ежовщины» (1 октября 1936 – 1 ноября 1938) за «контрреволюционные преступления» были расстреляны 681 692 человека.
В Российской империи по состоянию на 1 января 1911 года во всех местах лишения свободы находились 174 733 человека (0,11 % от численности населения страны), в том числе 1331 «политический». В СССР на 1 января 1939 года в местах лишения свободы, считая спецпоселения для раскулаченных, находилось примерно 3 млн. человек (1,8 % от численности населения страны), в том числе «политических», включая раскулаченных в спецпоселениях, 1,6 млн.
В Третьем Рейхе в то же время в местах лишения свободы находилось примерно 30 тысяч человек (0, 04 % населения), в том числе политических – примерно 10 тысяч. Как можно после этого спорить: Ленин – хороший, средний или плохой? Сталин – великий или просто выдающийся? Противоречивый или не очень?
А.П.: А что, с Вашей точки зрения, нужно для достижения национального консенсуса по этим вопросам? И достижимо ли общее примирение над могилами Гражданской войны?
К.А.: Национального консенсуса, вероятно, не будет никогда. Потому что всегда есть и будут люди, которым симпатичны исторические людоеды, добивавшиеся государственного «величия». И ради государственного «величия» они будут готовы пожертвовать каким угодно количеством человеческих жизней – лишь бы выполнить «идеологический» проект. Ведь для них «величие» важнее человеческой жизни.
И вы никогда не сможете примирить Колчака со Сталиным, как это пытаются сделать сегодня. Всегда будут те, для кого такое примирение или сочетание будет выглядеть кощунством. Однако, полагаю, что вполне возможно воспитать правильное отношение и к Ленину, и к Сталину, и к большевизму в целом, например, у российских школьников и студентов. Для этого нужна только государственная и политическая воля власти.
Начинать следует с малого – с исключения из топонимических названий имен откровенных палачей и убийц, например, Бела Куна. Причём во всех средствах массовой информации должно быть чётко и внятно сказано: кто такой Бела Кун, чем он знаменит, и почему его именем не может называться улица в городе, который, в свою очередь, носит имя святого апостола Петра.
А.П.: Ряд российских политических и общественных деятелей левого толка предрекают России «новый Октябрь» не позже 2017 года? Насколько обоснованы такие пророчества, и что будет сулить России вторая «Великая социалистическая революция»?
К.А.: Не исключаю. Общество, которое равнодушно к собственной истории, тем более к собственной национальной трагедии, обречено пережить её вновь. Только на этот раз наше демографическое состояние выглядит настолько плачевным, что нового социального эксперимента – в любой идеологической упаковке – Россия не переживёт. Новая социалистическая революция – это распад Российской Федерации и окончательное самоистребление. Без шансов на восстановление. Российское культурно-историческое пространство станет пространством для других народов и цивилизаций.
Проблема при этом заключается в том, что даже при самом неблагоприятном развитии событий, никто из нас не избежит личной ответственности за происходящее и своё поведение. Тем не менее – я не пессимист. Христианин не имеет права быть пессимистом. Каждый на своём месте должен приложить все силы, чтобы изменить ситуацию к лучшему, чем, например, успешно занимаются добровольцы Мемориально-просветительского и историко-культурного центра «Белое Дело». Сейчас нужны дела, а не слова. Даже если эти дела малые, но они должны быть направлены к обществу, к нашим современникам.
С другой стороны, на волне протестного движения, охватившего Россию с декабря прошлого года, заметно окрепло левое движение, включая самые радикальные его направления. Это дает повод приверженцам коммунистической идеологии говорить о том, что «юный Октябрь» снова «впереди».
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Анна Плотникова побеседовала с петербургским историком, заместителем главного редактора военно-исторического журнала «Новый Часовой» Кириллом Александровым о том, почему спустя 95 лет после Октябрьской революции 1917 года в российском обществе не достигнуто национального согласия по поводу собственного прошлого?
Анна Плотникова: До конца 1920-х годов сами большевики назвали свой захват власти в октябре 1917-го года «переворотом». Термин «Великая Октябрьская социалистическая революция» возник позже.
Какое название – «революция» или «переворот» уместнее с точки зрения исторической справедливости?
Кирилл Александров: С моей точки зрения — конечно, переворот. В период с 25 октября по 20 ноября 1917 года одна политическая партия, которая имела по всей России примерно 620 красногвардейских отрядов в 160 тысяч «штыков», планомерно захватывала власть в 48 губернских и уездных центрах страны. Вооруженное сопротивление большевикам было оказано в Астрахани, Вятке, Воронеже, Иркутске, Казани, Калуге, Киеве, Москве, Омске, Ташкенте… Из 97 крупных городов — в 17.
Техническими штабами по захвату власти в провинции стали революционные комитеты (ревкомы). За период с октября 1917 года до марта 1918 года в российских губерниях возник 261 ревком. Ревкомы создавались местными партийными организациями большевиков, эмиссарами, присланными из столичных центров. Опирались ревкомы на красногвардейцев, большевизированных солдат тыловых гарнизонов, а зачастую — на хулиганов и городских маргиналов. Иногда революционные комитеты создавались по решению большевистских фракций в Советах.
В свою очередь Советы быстро стали послушными органами, маскировавшими установление ленинцами однопартийной диктатуры. Формально переворот происходил от имени Советов, но Советы-то контролировались ленинцами. Если представители других социалистических партий в Совете начинали сопротивляться большевикам, то большевики от неугодного Совета быстро освобождались. Они либо изгоняли оппонентов из Совета, либо «переизбирали» его с нужными для себя результатами. Так было в Кустанае, Ливнах, Севастополе, Туле, Череповце и некоторых других городах.
А.П.: Существует расхожая формула: «к октябрю 1917 года власть в России «валялась под ногами» и ее мог «поднять» кто угодно. Большевики просто первыми рискнули это сделать». Так ли обстояло дело в действительности?
К.А.: Такая точка зрения не лишена справедливости, но лишь отчасти. Она верно указывает на политическую слабость Временного правительства. Однако ведь лишь ленинская партия не просто рвалась к единоличной власти, но и претендовала на то, чтобы захватить и удерживать её в полном объёме, используя любые средства, вплоть до террора.
Россия в октябре ожидала выборов во Всероссийское Учредительное Собрание, назначенных на 12 ноября (старого стиля) 1917 года. Реально они состоялись уже в несвободных условиях между 15 и 26 ноября. В целом ряде округов выборы вообще не состоялись, включая особенно те области, где уже начиналась вооруженная борьба. Либеральные избиратели были запуганы, голосовали плохо, умеренно-правые и крайне правые – не голосовали принципиально, считая всё происходившее фарсом.
И, тем не менее, большевики выборы проиграли. Распространённая точка зрения о том, что победу, дескать, одержала «социалистическая альтернатива» представляется лукавой. «Социализм» Ленина, Троцкого, Сталина – и «социализм», например, Чернова, Савинкова или Антонова – это принципиально разные «социализмы». И объединять эти партии в один «социалистический блок» нельзя.
А.П.: Как Вы оцениваете личность Ленина и его роль в событиях Октября 1917 года?
К.А.: Роль Ленина колоссальна. Этот политик, прежде чем одержать победу в масштабах России, сначала добился победы над собственной партией, заставив её в апреле 1917 года взять курс на «социалистическую революцию» – то есть на однопартийный переворот, на «пролетарскую» революцию в крестьянской стране.
Мне импонирует фраза Георгия Федотова о том, что история – это мистерия человеческих поступков. Революция – мистерия поступков Ульянова. Без Ленина, даже при наличии такого пассионарного революционера как Троцкий, никакой Октябрьской революции не было бы. С 10-х чисел сентября и до 10-х чисел октября 1917 года Ленин вел упорную борьбу против ЦК собственной партии. ЦК не хотел устраивать переворот. Ленин требовал брать власть немедленно.
Троцкий предлагал дождаться открытия II съезда Советов и замаскировать переворот «решением съезда», а Зиновьев и Каменев считали захват власти авантюрой и гибелью для революции. На историческом заседании ЦК 10 октября 1917 года, когда решался вопрос о восстании, присутствовала лишь половина его членов – 12 из 24. Решение о восстании принималось меньшинством членов ЦК – 10 «за», 2 «против», 12 отсутствовали. Тем не менее, воля Ленина победила.
А.П.: В таком случае, является ли Сталин всего лишь «продолжателем дела Ленина», либо, как утверждают некоторые историки, он «исказил светлые идеалы Октября»?
К.А.: Сталин не был каким-то случайным «наследником» или «продолжателем» дела Ленина. Дескать, ему достался лишь инструмент... Помните, в конце 1980-х годов шёл отчаянный спор о Сталине – погубил ли он великое дело Ленина, успешно продолжил или трансформировал его в новый имперский проект..?
В известной степени спор продолжается и сегодня. Но это, на мой взгляд, результат непонимания роли и места Сталина в истории большевистской партии. Результат заурядной неосведомлённости о том, к чему привела сталинская социальная политика. Сталин не был «наследником» Ленина – он изначально был персонифицированной и неотъемлемой частью «ленинского проекта» и большевизма в целом. С момента организации уголовных преступлений по пополнению партийной кассы в 1906-1907 годах, с ведома и по поручению Ленина, Сталин олицетворял криминальное течение в большевизме, неразрывное сочетание уголовщины с политикой.
Этим специфическим признаком большевизм стал резко отличаться от традиционной социал-демократии. И то, что после смерти Ленина Сталин, будучи мастером власти, практиковал уголовные методы управления страной или очищения партийной номенклатуры – в этом нет ничего удивительно. Это – «пахан» криминального сообщества. В какой-то момент он надел мундир генералиссимуса. Но что в нём изменилось по существу? Об этом не нужно спорить. В большевистской партии Сталин родился почти сразу вслед за Лениным, прочно заняв уготовленное ему место. Этот человек, его методы и практика, стали важной и органичной частью большевизма. Ни Ленин, ни партия без Сталина и сталинщины, как политического и духовного феномена, не смогли бы существовать.
В предвоенное десятилетие, с 1930 по 1940 годы жертвами сталинской социальной политики стало примерно 8-9 млн. человек (жертвы Голодомора, расстрелянные за «контрреволюционные преступления», погибшие в лагерях, умершие на этапах и в спецпоселениях раскулаченные крестьяне, жертвы внесудебных репрессий, жертвы подавления крестьянских восстаний 1930-1932 годов). Это результат реализации доктрины большевизма в том виде, в котором она зародилась в начале ХХ века.
А.П.: С чем, по-вашему, связан глубокий идеологический раскол в российском обществе по отношению к событиям октября 1917-го года и к личности Ленина?
К.А.: Раскол связан с глубокой психологической и духовной травмой, которую большевизм нанес российскому обществу в ХХ веке. В начале 1990-х годов существовали иллюзии, что Церковь поможет обществу преодолеть этот посттравматический синдром. Но оказалось, что само духовенство Московской Патриархии настолько морально искалечено наследием советской власти, что ему бы самому ленинско-сталинское наследие преодолеть – где там исцелять мирян...
А как его можно преодолеть? Только через осознание, понимание, знание произошедшего, и совершенно ясного, внятного самоопределения по отношению к нему. Ведь церковное покаяние предполагает не только проговаривание кающимся конкретного греха на исповеди. Но и перемену отношения к совершённому поступку. У нас же этого не произошло. Поступков мы не проговорили. Общество в целом не переменило своего отношения к национальной катастрофе, которую пережила Россия в ХХ веке – а национальной катастрофой, в первую очередь, я считаю гибель миллионов людей в результате большевистской политики, воспитание целых поколений в духе лжи, принудительного лицемерия, цинизма.
Простой пример. По официальной статистике в Российской империи за 87 лет, с 1826 по 1913 годы по всем делам, включая уголовное судопроизводство и приговоры военно-полевых, военно-окружных судов, было вынесено 8268 смертных приговоров, а казнены 3875 человек. В СССР только за период «ежовщины» (1 октября 1936 – 1 ноября 1938) за «контрреволюционные преступления» были расстреляны 681 692 человека.
В Российской империи по состоянию на 1 января 1911 года во всех местах лишения свободы находились 174 733 человека (0,11 % от численности населения страны), в том числе 1331 «политический». В СССР на 1 января 1939 года в местах лишения свободы, считая спецпоселения для раскулаченных, находилось примерно 3 млн. человек (1,8 % от численности населения страны), в том числе «политических», включая раскулаченных в спецпоселениях, 1,6 млн.
В Третьем Рейхе в то же время в местах лишения свободы находилось примерно 30 тысяч человек (0, 04 % населения), в том числе политических – примерно 10 тысяч. Как можно после этого спорить: Ленин – хороший, средний или плохой? Сталин – великий или просто выдающийся? Противоречивый или не очень?
А.П.: А что, с Вашей точки зрения, нужно для достижения национального консенсуса по этим вопросам? И достижимо ли общее примирение над могилами Гражданской войны?
К.А.: Национального консенсуса, вероятно, не будет никогда. Потому что всегда есть и будут люди, которым симпатичны исторические людоеды, добивавшиеся государственного «величия». И ради государственного «величия» они будут готовы пожертвовать каким угодно количеством человеческих жизней – лишь бы выполнить «идеологический» проект. Ведь для них «величие» важнее человеческой жизни.
И вы никогда не сможете примирить Колчака со Сталиным, как это пытаются сделать сегодня. Всегда будут те, для кого такое примирение или сочетание будет выглядеть кощунством. Однако, полагаю, что вполне возможно воспитать правильное отношение и к Ленину, и к Сталину, и к большевизму в целом, например, у российских школьников и студентов. Для этого нужна только государственная и политическая воля власти.
Начинать следует с малого – с исключения из топонимических названий имен откровенных палачей и убийц, например, Бела Куна. Причём во всех средствах массовой информации должно быть чётко и внятно сказано: кто такой Бела Кун, чем он знаменит, и почему его именем не может называться улица в городе, который, в свою очередь, носит имя святого апостола Петра.
А.П.: Ряд российских политических и общественных деятелей левого толка предрекают России «новый Октябрь» не позже 2017 года? Насколько обоснованы такие пророчества, и что будет сулить России вторая «Великая социалистическая революция»?
К.А.: Не исключаю. Общество, которое равнодушно к собственной истории, тем более к собственной национальной трагедии, обречено пережить её вновь. Только на этот раз наше демографическое состояние выглядит настолько плачевным, что нового социального эксперимента – в любой идеологической упаковке – Россия не переживёт. Новая социалистическая революция – это распад Российской Федерации и окончательное самоистребление. Без шансов на восстановление. Российское культурно-историческое пространство станет пространством для других народов и цивилизаций.
Проблема при этом заключается в том, что даже при самом неблагоприятном развитии событий, никто из нас не избежит личной ответственности за происходящее и своё поведение. Тем не менее – я не пессимист. Христианин не имеет права быть пессимистом. Каждый на своём месте должен приложить все силы, чтобы изменить ситуацию к лучшему, чем, например, успешно занимаются добровольцы Мемориально-просветительского и историко-культурного центра «Белое Дело». Сейчас нужны дела, а не слова. Даже если эти дела малые, но они должны быть направлены к обществу, к нашим современникам.
