«Запад был обеспокоен: если с Грузией произойдет то, на что рассчитывала Россия, то следующие на очереди – Украина и страны Балтии», – так (в интервью «Голосу Америки») охарактеризовал августовский конфликт 2008 года советник по национальной безопасности в администрации Джорджа Буша-младшего Стивен Хэдли.
Руководство РФ видит события пятилетней давности иначе. «Мы были вынуждены, – сказал в интервью грузинскому телеканалу «Рустави 2» премьер-министр (в 2008-м – президент) России Дмитрий Медведев, – … ответить на… агрессивные действия, которые были тогда предприняты грузинскими вооруженными силами… И все последующее развитие событий было предопределено… фактом гибели мирных людей и необходимостью вмешаться в ситуацию…. Российская Федерация в соответствии со статьей 51 Устава Организации Объединенных Наций реализовала свое право на самооборону, после того как военному удару были подвергнуты наши миротворческие формирования, погибли люди … которые были гражданами Российской Федерации…»
Главный редактор грузинской газеты «Резонанси» Лаша Тугуши не находит это объяснение убедительным. «Говорят, – сетует журналист, – что и войны между странами вроде бы не было. Что военные действия вели, чтобы защитить несколько сот российских миротворцев, стоявших в Цхинвали. Если так, то почему российские войска вошли в Абхазию? Почему российский флот двинулся из Севастополя?»
В самом деле – почему?
«На мой взгляд, – ответил на вопрос корреспондента «Голоса Америки» Стивен Хэдли, – в первую очередь Россия хотела нанести удар по Саакашвили – личные отношения грузинского и российского лидера оставляли желать лучшего. Ну, а вторым вектором приоритетов были Абхазия и Южная Осетия».
Итак, Абхазия и Южная Осетия. По мнению заведующего Сектором Кавказа Института этнологии и антропологии РАН Сергея Арутюнова, «и», объединяющее эти два названия, – тоже предмет дискуссии. «Из Тбилиси, – считает Арутюнов, – эти два случая выглядят как аналогичные. А на самом деле они совершенно разные. Южная Осетия может принимать суверенные решения, но чтобы подкрепить эти решения финансовым вспомоществованием, она должна просить дотаций у Москвы. У Южной Осетии нет никаких ресурсов. Объективно это действительно часть Грузии. Абхазия тоже просит дотаций, но у Абхазии есть решимость утверждать свою самостоятельность – по возможности, и на деле. Существенно и другое: практически Абхазия перестала быть частью Грузии еще в сентябре 1993-го – в результате Абхазской войны…»
«Тогда, после развала Союза, стреляли везде, – вспоминает Лаши Тугуши. – Для Грузии это было страшное время. Конечно, мы тоже допускали ошибки. Мудрой тогдашняя политика Тбилиси не была. В начале девяностых мы не были хорошо подготовлены к независимости – не хватало опыта, не хватало знаний. Ну, а позиции Москвы и Тбилиси в абхазском вопросе были разные…»
Кому же пришлось эти позиции отстаивать? Сергей Арутюнов указывает на один из ключевых факторов – северокавказский. «Там было, – рассказывает российский этнолог, – много сил, много группировок. Каждая из них преследовала свои цели. Но все они в какой-то момент сошлись на том, что Абхазия должна выйти из-под грузинского диктата». Лаша Тугуши констатирует: «Многие жители Северного Кавказа участвовали в той войне – и участвовали серьезно».
Кто же участвовал? «Больше всего воевали адыгейцы, – продолжает свой рассказ Сергей Арутюнов. – Я вам скажу даже так: люди, считающие себя наследниками адыгского (преимущественно западно-адыгского, прикубанского) дворянства (кстати сказать, одним из самых знатных его представителей является актриса Лия Ахеджакова) – вот эти люди и сражались с оружием в руках. Сражались против грузин за независимость Абхазии. Совершенно искренне, совершенно благородно и честно – так же, как и грузинские ребята сражались искренне, благородно и честно – за целостность неделимой Грузии. Одни идеалы противостояли другим. А где-то на заднем плане дергали за ниточки представители более высоких политических кругов. Разумеется, преследовавшие свои интересы».
С одной стороны – идеалы, с другой – интересы. Какие же именно? «В начале девяностых, – считает московский политолог Дмитрий Шушарин, – Москва сделала ставку на поддержание сепаратизма. Кремль использовал прием, по существу, разработанный при Сталине. Ни у кого не могло быть сомнений в том, что различного рода автономии в рамках союзных республик зачастую создавались из стратегических соображений – в расчете на то, что эти республики в какой то момент смогут стать источником напряженности. И в конце восьмидесятых этот план стала осуществлять группа «Союз», созданная с опорой на автономные республики и области внутри союзных республик. Кстати, Россия тоже пострадала от этой стратегии, поскольку все мы знаем какую роль играли эти образования на северном Кавказе и в Поволжье».
Результаты стратегии зависели от местных обстоятельств. «Абхазию, – констатирует Сергей Арутюнов, – можно сравнить с козочкой, вырвавшей ножку из зубов грузинской лисы, чтобы сразу же оказаться в лапах русского медведя. Уже в 1993-м».
Минуло пятнадцать лет. Развал СССР стал историей. Чем были обусловлены действия Москвы в августе 2008-го? «Цели менялись, – считает Стивен Хэдли. – Безусловно, имело место стремление нанести удар по администрации Саакашвили, и, как мне кажется, это было главным мотивирующим фактором. Но, я полагаю, что как только россияне начали побеждать, их намерения пошли дальше: от сведения счетов – к активным попыткам сместить законно избранное правительство в Тбилиси. И тогда территориальная проблема и проблема недовольства населения превратились в вопрос жизни и смерти для грузинской демократии».
«Эти цели, – продолжает Хэдли, – прояснились в ходе беседы министра иностранных дел России с госсекретарем Кондолизой Райс. С российской стороны было заявлено: «Кстати, Саакашвили должен уйти». И Райс публично сообщила об этом, чем добилась серьезной поддержки Грузии европейскими правительствами». По словам дипломата, «было необходимо четко дать понять российским властям, что в двадцать первом веке поведение по стандартам девятнадцатого недопустимо и нетерпимо». Правда, уточняет Стивен Хэдли, «российские войска остановились очень близко от поставленной цели…» И все же, подчеркивает бывший помощник президента по национальной безопасности, «достичь поставленных стратегических целей России не удалось. Отношения с США и Евросоюзом ухудшились. В общем, цена, которую Россия заплатила за тот конфликт, была высока – и не без оснований. Повторяю, в двадцать первом веке нельзя вести себя как в девятнадцатом. Надеюсь, что Россия это поняла».
Философы прошлого различали подчас «понимание» и «объяснение».
Журналист Лаша Тугуши вновь возвращается к интервью Дмитрия Медведева. «Господин премьер-министр говорит, что мы должны перевернуть эту страницу истории. Выходит, – констатирует Тугуши, – что мы должны смириться с решением РФ признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Признать эту колючую проволоку, используемую «для обустройства административной границы». Признать, что это, дескать, решение не Москвы, а местной власти. Признать этот, так сказать, раздел имущества – и это в двадцать первом веке! Это, конечно, позитивно, что «Боржоми» и грузинские вина вновь появились на российском рынке. Но… выход из тупика пока не виден. Тем более что ни одного политика, который был бы согласен с решением Москвы, я в Грузии не знаю. В этом вопросе все политики – прозападные, не прозападные, антироссийские, пророссийские – едины».
Разделяет эту мысль и московский политолог. «При любом руководстве, – убежден Дмитрий Шушарин, – нынешнем или будущем – все будет упираться в этот вопрос». «Тем не менее, – продолжает аналитик, – война пятилетней давности – в российской традиции. Для меня очевидно, что целеполагание в данном случае надо искать не только в национальных процессах, но в общем стремлении власти РФ поддерживать напряженность на постсоветском пространстве, чиня препятствия формированию новой государственности».
Итоги? «Война, – признает Тугуши, – помешала развитию страны. Стала препятствием на пути интеграции Грузии в западные структуры. Есть и другие итоги. Во-первых – жертвы. Во-вторых – беженцы. Были у людей дом, а теперь нет. Нет собственности. А есть травма, хотя эти люди, возможно, и обустроены. Если вы едете из Тбилиси в западную Грузию, то проезжаете эти селения с одинаковыми домами, напоминающими о тех трагических днях. И, конечно, оккупация. Скажем, я живу в Тбилиси и знаю, что войска чужой страны – очень близко».
Этнограф Сергей Арутюнов отмечает в этой связи: отношение к «чужой стране» – амбивалентно. «Тут в Грузии, – убежден Арутюнов, – тоже своего рода консенсус, и мы его чувствуем, когда приезжаем в Грузию… скажем, на конференции. Российские правящие круги – это одно. А русские интеллигенты, русские ученые – это очень хорошие люди. В числе прочего – потому, что они – тоже в оппозиции к последышам империи».
Руководство РФ видит события пятилетней давности иначе. «Мы были вынуждены, – сказал в интервью грузинскому телеканалу «Рустави 2» премьер-министр (в 2008-м – президент) России Дмитрий Медведев, – … ответить на… агрессивные действия, которые были тогда предприняты грузинскими вооруженными силами… И все последующее развитие событий было предопределено… фактом гибели мирных людей и необходимостью вмешаться в ситуацию…. Российская Федерация в соответствии со статьей 51 Устава Организации Объединенных Наций реализовала свое право на самооборону, после того как военному удару были подвергнуты наши миротворческие формирования, погибли люди … которые были гражданами Российской Федерации…»
Главный редактор грузинской газеты «Резонанси» Лаша Тугуши не находит это объяснение убедительным. «Говорят, – сетует журналист, – что и войны между странами вроде бы не было. Что военные действия вели, чтобы защитить несколько сот российских миротворцев, стоявших в Цхинвали. Если так, то почему российские войска вошли в Абхазию? Почему российский флот двинулся из Севастополя?»
В самом деле – почему?
«На мой взгляд, – ответил на вопрос корреспондента «Голоса Америки» Стивен Хэдли, – в первую очередь Россия хотела нанести удар по Саакашвили – личные отношения грузинского и российского лидера оставляли желать лучшего. Ну, а вторым вектором приоритетов были Абхазия и Южная Осетия».
Итак, Абхазия и Южная Осетия. По мнению заведующего Сектором Кавказа Института этнологии и антропологии РАН Сергея Арутюнова, «и», объединяющее эти два названия, – тоже предмет дискуссии. «Из Тбилиси, – считает Арутюнов, – эти два случая выглядят как аналогичные. А на самом деле они совершенно разные. Южная Осетия может принимать суверенные решения, но чтобы подкрепить эти решения финансовым вспомоществованием, она должна просить дотаций у Москвы. У Южной Осетии нет никаких ресурсов. Объективно это действительно часть Грузии. Абхазия тоже просит дотаций, но у Абхазии есть решимость утверждать свою самостоятельность – по возможности, и на деле. Существенно и другое: практически Абхазия перестала быть частью Грузии еще в сентябре 1993-го – в результате Абхазской войны…»
«Тогда, после развала Союза, стреляли везде, – вспоминает Лаши Тугуши. – Для Грузии это было страшное время. Конечно, мы тоже допускали ошибки. Мудрой тогдашняя политика Тбилиси не была. В начале девяностых мы не были хорошо подготовлены к независимости – не хватало опыта, не хватало знаний. Ну, а позиции Москвы и Тбилиси в абхазском вопросе были разные…»
Кому же пришлось эти позиции отстаивать? Сергей Арутюнов указывает на один из ключевых факторов – северокавказский. «Там было, – рассказывает российский этнолог, – много сил, много группировок. Каждая из них преследовала свои цели. Но все они в какой-то момент сошлись на том, что Абхазия должна выйти из-под грузинского диктата». Лаша Тугуши констатирует: «Многие жители Северного Кавказа участвовали в той войне – и участвовали серьезно».
Кто же участвовал? «Больше всего воевали адыгейцы, – продолжает свой рассказ Сергей Арутюнов. – Я вам скажу даже так: люди, считающие себя наследниками адыгского (преимущественно западно-адыгского, прикубанского) дворянства (кстати сказать, одним из самых знатных его представителей является актриса Лия Ахеджакова) – вот эти люди и сражались с оружием в руках. Сражались против грузин за независимость Абхазии. Совершенно искренне, совершенно благородно и честно – так же, как и грузинские ребята сражались искренне, благородно и честно – за целостность неделимой Грузии. Одни идеалы противостояли другим. А где-то на заднем плане дергали за ниточки представители более высоких политических кругов. Разумеется, преследовавшие свои интересы».
С одной стороны – идеалы, с другой – интересы. Какие же именно? «В начале девяностых, – считает московский политолог Дмитрий Шушарин, – Москва сделала ставку на поддержание сепаратизма. Кремль использовал прием, по существу, разработанный при Сталине. Ни у кого не могло быть сомнений в том, что различного рода автономии в рамках союзных республик зачастую создавались из стратегических соображений – в расчете на то, что эти республики в какой то момент смогут стать источником напряженности. И в конце восьмидесятых этот план стала осуществлять группа «Союз», созданная с опорой на автономные республики и области внутри союзных республик. Кстати, Россия тоже пострадала от этой стратегии, поскольку все мы знаем какую роль играли эти образования на северном Кавказе и в Поволжье».
Результаты стратегии зависели от местных обстоятельств. «Абхазию, – констатирует Сергей Арутюнов, – можно сравнить с козочкой, вырвавшей ножку из зубов грузинской лисы, чтобы сразу же оказаться в лапах русского медведя. Уже в 1993-м».
Минуло пятнадцать лет. Развал СССР стал историей. Чем были обусловлены действия Москвы в августе 2008-го? «Цели менялись, – считает Стивен Хэдли. – Безусловно, имело место стремление нанести удар по администрации Саакашвили, и, как мне кажется, это было главным мотивирующим фактором. Но, я полагаю, что как только россияне начали побеждать, их намерения пошли дальше: от сведения счетов – к активным попыткам сместить законно избранное правительство в Тбилиси. И тогда территориальная проблема и проблема недовольства населения превратились в вопрос жизни и смерти для грузинской демократии».
«Эти цели, – продолжает Хэдли, – прояснились в ходе беседы министра иностранных дел России с госсекретарем Кондолизой Райс. С российской стороны было заявлено: «Кстати, Саакашвили должен уйти». И Райс публично сообщила об этом, чем добилась серьезной поддержки Грузии европейскими правительствами». По словам дипломата, «было необходимо четко дать понять российским властям, что в двадцать первом веке поведение по стандартам девятнадцатого недопустимо и нетерпимо». Правда, уточняет Стивен Хэдли, «российские войска остановились очень близко от поставленной цели…» И все же, подчеркивает бывший помощник президента по национальной безопасности, «достичь поставленных стратегических целей России не удалось. Отношения с США и Евросоюзом ухудшились. В общем, цена, которую Россия заплатила за тот конфликт, была высока – и не без оснований. Повторяю, в двадцать первом веке нельзя вести себя как в девятнадцатом. Надеюсь, что Россия это поняла».
Философы прошлого различали подчас «понимание» и «объяснение».
Журналист Лаша Тугуши вновь возвращается к интервью Дмитрия Медведева. «Господин премьер-министр говорит, что мы должны перевернуть эту страницу истории. Выходит, – констатирует Тугуши, – что мы должны смириться с решением РФ признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Признать эту колючую проволоку, используемую «для обустройства административной границы». Признать, что это, дескать, решение не Москвы, а местной власти. Признать этот, так сказать, раздел имущества – и это в двадцать первом веке! Это, конечно, позитивно, что «Боржоми» и грузинские вина вновь появились на российском рынке. Но… выход из тупика пока не виден. Тем более что ни одного политика, который был бы согласен с решением Москвы, я в Грузии не знаю. В этом вопросе все политики – прозападные, не прозападные, антироссийские, пророссийские – едины».
Разделяет эту мысль и московский политолог. «При любом руководстве, – убежден Дмитрий Шушарин, – нынешнем или будущем – все будет упираться в этот вопрос». «Тем не менее, – продолжает аналитик, – война пятилетней давности – в российской традиции. Для меня очевидно, что целеполагание в данном случае надо искать не только в национальных процессах, но в общем стремлении власти РФ поддерживать напряженность на постсоветском пространстве, чиня препятствия формированию новой государственности».
Итоги? «Война, – признает Тугуши, – помешала развитию страны. Стала препятствием на пути интеграции Грузии в западные структуры. Есть и другие итоги. Во-первых – жертвы. Во-вторых – беженцы. Были у людей дом, а теперь нет. Нет собственности. А есть травма, хотя эти люди, возможно, и обустроены. Если вы едете из Тбилиси в западную Грузию, то проезжаете эти селения с одинаковыми домами, напоминающими о тех трагических днях. И, конечно, оккупация. Скажем, я живу в Тбилиси и знаю, что войска чужой страны – очень близко».
Этнограф Сергей Арутюнов отмечает в этой связи: отношение к «чужой стране» – амбивалентно. «Тут в Грузии, – убежден Арутюнов, – тоже своего рода консенсус, и мы его чувствуем, когда приезжаем в Грузию… скажем, на конференции. Российские правящие круги – это одно. А русские интеллигенты, русские ученые – это очень хорошие люди. В числе прочего – потому, что они – тоже в оппозиции к последышам империи».
