«Всего до конца я вам не расскажу», – предупредил общественность (в тот момент еще формально могущую именоваться советской) Михаил Горбачев, вернувшись из своего трехдневного форосского заточения. Президент СССР как в воду глядел: не только он сам, но и все бесчисленные свидетели и мемуаристы, все введенные в оборот источники вот уже почти два десятилетия «не рассказывают всего» о трех августовских днях, в течение которых перестала существовать советская система. Виной тому не одна лишь склонность к умолчаниям и прочие несовершенства человеческой природы. Нет, дело и в другом: немного наберется в современной истории событий, с такой наглядностью продемонстрировавших, как неожиданно велико бывает порой расстояние между обычным ходом событий и глубинными процессами, их определяющими и лишь изредка вырывающимися на поверхность.
Прокомментировать августовские события и их исторические последствия Русская служба «Голоса Америки» попросила британского историка и политолога Арчи Брауна – почетного профессора Оксфордского университета и автора книг «Фактор Горбачева» и «Взлет и падение коммунизма».
Алексей Пименов: Профессор Браун, тогда – в августе девяносто первого – как вы восприняли известие о путче в Москве?
Арчи Браун: Я сразу же воспринял случившееся как переворот, направленный против Горбачева. Мне было ясно, что люди, желавшие повернуть время вспять, решили использовать благоприятный момент. И поначалу мне показалось, что они могут в этом преуспеть – по крайней мере временно. И что все положительные изменения – с точки зрения качества жизни, демократизации, внешней политики – все, сделанное Горбачевым, – может быть перечеркнуто.
А.П.: И тем не менее, едва ли не на следующий день после возвращения Горбачева из Фороса зазвучали утверждения, что его отношения с путчистами были не так уж однозначны. Какова, по вашему мнению, истинная роль президента СССР в тогдашних событиях?
А.Б.: Я не знаю ни одного серьезного специалиста, полагающего, что Горбачев был как-то замешан в подготовке путча. Да, такое мнение высказывалось, но ведь никаких серьезных аргументов при этом не приводилось: одни лишь ссылки на несоответствия и противоречия в рассказах очевидцев. Все это очень тривиально… В дополнении к американскому изданию своих мемуаров Анатолий Черняев весьма убедительно опроверг все эти рассуждения о возможной причастности Горбачева к подготовке путча. Еще более существенно то, что перед этим советский президент на протяжении многих месяцев работал над новым Союзным договором – а по возвращении Горбачева в Москву должно было состояться подписание договора. Кроме того, как он мог принимать участие в путче, находясь далеко от происходящего? К тому же – действуя заодно с людьми, по утверждениям которых, он поставил страну на грань распада? Мог ли он быть настолько глуп, чтобы поверить утверждениям, что его отстранение от власти – сугубо временное, и что впоследствии он вновь займет свой пост? Да ведь и сами заговорщики признали, что Горбачев отверг их требования, а, по словам генерала Варенникова – даже прибегнул при этом к непарламентским выражениям. И вот еще одно интересное свидетельство: 22 августа Владимир Крючков – бывший председатель КГБ – принес Горбачеву свои извинения за содеянное. Правда, потом некоторые участники путча начали утверждать, что Горбачев был волен покинуть Форос, когда ему вздумается… Но не забудем: в свое время эти же люди утверждали, что Горбачев болен. Одним словом, Горбачев был жертвой августовского путча, и ничем другим.
А.П.: И все же, вернувшись в Москву, президент СССР заявил, что никогда не расскажет всей правды о случившемся.
А.Б.: Знаете, я бы не стал слишком строго оценивать заявления человека, не спавшего несколько суток. А кроме того: ну посудите сами, стал ли бы Горбачев своими руками разрушать все, что строил на протяжении предыдущих семи лет? Да и характер заговора не вызывает никаких сомнений: здесь и начальник КГБ, и военный министр, и другие, чьи интересы были бы ущемлены в случае претворения горбачевских планов в жизнь…
А.П.: Мог ли путч увенчаться успехом?
А.Б.: Если бы они действовали жестче, то, возможно, да. Конечно – в краткосрочном плане. Правда, никогда не известно, что слово «краткосрочный» может означать в каждом конкретном случае… И все же надо признать: хотя они и упрекали Горбачева в нерешительности, нечто подобное можно сказать о них самих: они не штурмовали Белый дом, не арестовали Ельцина, даже не отключили телефоны Белого дома. Их некомпетентность сказалась и в том, что они не учли, насколько изменилась сама атмосфера в советском обществе. Но, повторяю, если бы они действовали более жестко и решительно, все могло бы кончиться иначе. Ведь отправился же генерал Варенников в Киев, чтобы побеседовать с Кравчуком – сразу же признавшим новое руководство. И лишь несколько дней спустя – уже в изменившейся ситуации – выступившим в роли националиста и демократа. В общем, преуспеть они могли. Другой вопрос – сколько времени они продержались бы? Но об этом можно только гадать.
А.П.: Профессор Браун, вы много писали о «факторе Горбачева» в современной политической истории. А можно ли, по вашему мнению, говорить о «факторе Ельцина»?
А.Б.: Разумеется, Ельцин был значительной политической фигурой, но – далеко не такого масштаба, как Горбачев. К тому же он действовал в политическом пространстве, созданном Горбачевым. Не введи Горбачев свободных выборов, возвращение Ельцина в политику было бы невозможно. Представьте себе: как снятый партийный чиновник мог бы вернуться на вершины власти, если бы не выборы? Несомненно, Ельцин сыграл большую роль – поддержав рыночные реформы. И все же сравните: Горбачев был тем человеком, благодаря которому стала возможна мирная трансформация Восточной Европы! Это благодаря ему восточноевропейские страны вернули себе независимость и сбросили коммунистические режимы. Не говоря уже о введении политического плюрализма в самом Советском Союзе. На мой взгляд, Горбачев – намного более крупная политическая фигура. Может быть, это вообще самый крупный политический деятель второй половины двадцатого века.
А.П.: Возвращаясь к августу девяносто первого: кто тогда выиграл, и кто проиграл?
А.Б.: В те дни общественное мнение было явно против путчистов и на стороне демократов. А если взглянуть на результаты сегодняшних опросов общественного мнения, то вырисовывается иная картина. Люди сожалеют о судьбе России. Россияне в большинстве своем сожалеют о распаде СССР. Правда, одновременно они, как правило, сознают, что восстановить его невозможно. А ведь путчисты в свое время пытались предотвратить его распад силой. И в этом была их ошибка. Но была возможность сохранить единство большинства республик – разумеется, без Прибалтики. Причем на добровольной основе. И это было то, к чему стремился Горбачев.
А.П.: Иными словами, горбачевский план – реформировать союз – мог осуществиться?
А.Б.: Да, если бы Ельцин не использовал против Горбачева «российскую карту», заявив о преимуществе российских законов над союзными на территории Российской Федерации. После этого проект обновленного союза меньших размеров уже не мог воплотиться в жизнь.
А.П.: Куда привел Россию путь, на который она вступила в августе девяносто второго?
А.Б.: Конечно, сегодняшняя Россия – намного более свободная страна, чем СССР до перестройки. Но верно и другое: сегодня – спустя почти два десятилетия после тех событий – как в России, так и в некоторых других постсоветских государствах, идет движение вспять – коль скоро речь идет о демократических свободах. В наши дни на постсоветском пространстве царят менее демократические порядки, чем в последние годы существования СССР. А августовский путч? Он ускорил распад Советского Союза. А между тем это был уже другой, меняющийся Советский Союз. Уже не являвшийся коммунистическим государством. И речь шла не о коммунизме, а о том, есть ли возможность сохранить единство? Такой вариант существовал. И, вероятно, он был лучше, чем то, что произошло потом.
