В Нью-Йорке в рамках только что завершившейся Недели российского кино (RFWNY) показали фильм-дебют Александра Горчилина «Кислота». На Неделе, проходившей в четырех кинозалах города, демонстрировались 18 игровых и анимационных фильмов. Их представили приехавшие для участия в Неделе российские актеры, режиссеры и продюсеры.
«Кислота» рассказывает о молодых ребятах, друзьях-музыкантах Саше (Филипп Авдеев) и Пете (Александр Кузнецов), которых гнетет чувство одиночества и неприкаянности. Хаотичная, в ритме музыки техно, череда событий, иногда грустных и трагических, похоже, заставляет героев пересматривать приоритеты и задумываться о будущем. Название фильма апеллирует к кислоте, которую для «художественной» обработки гипсовых скульптур советского времени использует молодой скульптор-концептуалист, на буйную вечеринку к которому попадают Саша и Петя. Уместны, видимо, и другие ассоциации – с направлением музыки эйсид-техно и сильным наркотиком ЛСД, который на жаргоне называют «кислотой».
Александр Горчилин родился в Москве. Окончил Школу-студию МХАТ (курс Кирилла Серебренникова). Актер театра «Гоголь-центр». Сыграл в фильмах «Да и да», «Ученик», «Лето», в сериалах «Папины дочки», «Атлантида» и других. Дебютировал как режиссер полнометражного фильма картиной «Кислота», в 2018 году получившей приз в конкурсе дебютов на кинофестивале «Кинотавр».
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» встретился с Александром Горчилиным в Нью-Йорке.
Олег Сулькин: Александр, как вам Нью-Йорк?
Александр Горчилин: Ад капитализма.
О.С.: Максим Горький называл его «Городом желтого дьявола». У вас солидные предшественники в таких вот формулировках. А в чем ад, по-вашему, проявляется?
А.Г.: Я не могу точно сказать, но по дороге из аэропорта в Сохо, где наша гостиница, увидел классовую разницу. В принципе, я все эти картинки видел в кино, но в кино Нью-Йорк как бы романтизируют. Когда я из машины увидел эти надземные переходы, закрытые рабицей, школы в гетто – ведь Квинс это же как бы полугетто, да? – то представил себя там в разных обстоятельствах. Когда я увидел на горизонте небоскребы (Манхэттена), то понял, что там идет гонка, как бы это сказать, твоей состоятельности. Мы потом сидели с друзьями, тоже приехавшими на Неделю русского кино, и делились своими впечатлениями. Здесь есть суета представления себя. Они зашли в обувной магазин, и уже через пять минут знали все о продавце, о том, что он музыкант, что он пишет музыку.
О.С.: Может, это просто проявление общительности?
А.Г.: Нет, это скорее продажа себя. Город большой, американская мечта, погоня за успехом. Я расскажу вам о себе, мало ли что, вдруг что-то из этого выйдет.
О.С.: Вы знаете, по своему опыту скажу – американцы в массе своей искренние люди. Они, как правило, простодушно о себе рассказывают первому встречному. Я бы, например, не стал так о себе рассказывать – из соображений врожденной пугливости, настороженности... Давайте поговорим о фильме. Как картину приняли на показах?
А.Г.: Я уже не оцениваю эти вещи. Ну, хорошо смотрели.
О.С.: А что говорили?
А.Г.: В основном говорил я, люди задавали вопросы. В основном русские, живущие здесь, так сказать, соотечественники.
О.С.: Они удивлялись тому, что вы сняли такое кино?
А.Г.: Что вы имеете в виду?
О.С.: Откровенный показ молодежной субкультуры – музыка, наркотики, суицид, сексуальная свобода. То есть, все то, что здесь, в Америке, традиционно никак не ассоциируется с Россией.
А.Г.: Мне так это режет ухо, то, что вы говорите. Мне хотелось снять все гораздо жестче, но мешает законодательство Российской Федерации... Относительно закона мы рискнули.
О.С.: Вам пришлось что-то убирать?
А.Г.: Нет, не пришлось.
О.С.: Не было никаких замечаний?
А.Г.: Дело в том, что у министерства культуры был сценарий, они его читали. Они не могут делать замечания, потому что они сами одобряли сценарий. Одну вещь попросили: затемнить кадр оргии, когда камера показывает голые тела сверху. Мы, по сути, не нарушили ни одного закона. Очень аккуратно подошли к этому вопросу.
О.С.: Скажите, Александр, что предшествовало этой картине?
А.Г.: Я снимал документальные фильмы, такие вот самоделки. «Кому на Руси жить хорошо» и «Русские сказки». Мы же с Кириллом Серебренниковым делали в «Гоголь-центре» большой спектакль по Некрасову. И перед тем, как его делать, поехали в 2015 году в экспедицию по некрасовским местам, повторили путь мужиков из поэмы, но уже в наше время, задавая людям тот же вопрос – кому на Руси сегодня жить хорошо? Получился противоречивый, в чем-то циничный фильм. Он рассказан от лица нас, московских хипстеров, ребят-актеришек, которых насильно вывезли в русскую деревню и которые цинично шутят, встречая в большинстве своем несчастных людей. Мне кажется, здесь, в Америке, было бы интересно показать этот фильм. Это как фильм телевидения BBC про африканские племена, только вместо них - русская деревня.
О.С.: Вы упомянули Кирилла Серебренникова. Вы с ним дружите?
А.Г.: У нас никакой дружбы быть не может. У нас с ним отношения мастера и ученика. Он взял меня учиться, когда мне было 16 лет. Грубо говоря, он меня воспитывал.
О.С.: Сколько вам лет?
А.Г.: Мне 27. И вот уже 11 лет я пребываю в состоянии ученика. Нарушать эту субординацию мне, честно говоря, не хочется.
О.С.: Кирилл (Серебренников) к вам хорошо относится?
А.Г.: Ну, конечно!
О.С.: А вы к нему?
А.Г.: Естественно! Я вот сейчас на днях ходил в суд, выступал свидетелем по поводу его дела. Это ад, все, что происходит уже третий год.
О.С.: В Америке – ад, и в России тоже ад?
А.Г.: В Америке ад капитализма, а в России ад судебной системы и затыкания ртов.
О.С.: Есть шанс, что его (Серебренникова) оправдают?
А.Г.: Уже непонятно. Они очень клево делают. Дают шанс надежды, это часть пытки.
О.С.: Серебренникова же отпустили под домашний арест...
А.Г.: В том-то и дело! И вот когда надежда появилась и все выдохнули, в тот же момент дело вернули обратно в суд. И, естественно, это очень сильно бьет по морали. С этими испытаниями надо справляться.
О.С.: Вы не один, у вас там группа актеров.
А.Г.: Целый театр. Да что театр, целая страна ребят лет на десять моложе меня, которых сажают в СИЗО, судят просто за то, что высказывают свое мнение, на Ютубе выкладывают какие-то ролики. Егору Жукову дали три года условно.
О.С.: А людей, так сказать, с улицы это волнует?
А.Г.: В Москве – да, волнует. Ну и в провинции в светских кругах. Это уже насущная проблема. Пытаются посадить детей. Молодые ребята, студенты, подключаются, ходят, протестуют. Все это, к сожалению, заканчивается плачевно. Вышестоящим людям на.рать, что будут выходить (на акции протеста) сто, двести человек, двести тысяч. Как они решат, так и будет...
О.С.: О героях вашего фильма. Кто они? Это суммированные образы ваших друзей и знакомых?
А.Г.: Да, это концентрат из моих знакомых ребят, за которыми я наблюдал одно время. Это люди бесполезные, не нашедшие себя. Я сейчас, правда, уже по-другому смотрю на них.
О.С.: Почему?
А.Г.: Я уже сомневаюсь, что все они апатичны и безвольны. Видите, находятся же люди, которые говорят что-то, выходят на улицы, у которых есть цели и надежды.
О.С.: Почему ваши герои асоциальны?
А.Г.: Среда вокруг них так выстроена, что она обезоруживает, делает из человека амебу. Такое протестное пренебрежение. Мне хотелось показать средний класс. Нам обычно показывают либо очень богатых, либо социальный низ – гопников, пацанов с района. Я же хотел показать обычных ребят.
О.С.: А таких много?
А.Г.: Много. Полстраны. Никчемушники. Очень умные, обаятельные. Ходят по тусовкам, у них мамы, бабушки, котлеты им готовят.
О.С.: Вы очень колоритно показали старшее поколение. Особенно экстравагантна бабушка Саши (актриса Роза Хайруллина).
А.Г.: У меня привязанность к этим бабушкам. Для меня портрет России – одинокие матери и бабушки, которые воспитывают детей, когда матери работают.
О.С.: А отцы?
А.Г.: Отцов нет. Они в могилах, они в тюрьмах, они путешествуют. Такие Томы Сойеры, у меня даже нет к ним негативных чувств. Они существуют для того, чтобы зачать новую жизнь и уйти в какое-то плавание. Мы снимаем квартиру с ребятами, нас там пять человек живет. Ни у кого нет отцов. Я прихожу в театр – там один-два человека, у кого есть полноценные семьи.
О.С.: Вы снимаете жилье вскладчину? Почему?
А.Г.: Не могу позволить себе снять отдельную квартиру. Я выбрал путь, как я хочу работать, и этот путь не подразумевает больших денег. Мы снимаем вскладчину бывшую советскую коммуналку в ужасном состоянии. Старый дореволюционной постройки дом в арбатском переулке.
О.М.: Чем отличается новое поколение от предыдущего?
А.Г.: То есть от поколения наших родителей? Может я ошибаюсь и глупости говорю, но старшее поколение это люди с постсоветским синдромом, у которых в 90-е годы были насущные жизненные проблемы из серии «что мы будем завтра есть». Все, что мы имеем сейчас, создавалось ими.
О.С.: Почему это надо отрицать?
А.Г.: Потому что нам ничего не дают создать. Они выстроили систему жизни так, что ты чувствуешь себя бесполезным. А у нас изначально аллергия на их совковую ментальность. Нам не хочется жить в окружении врагов, нам не хочется ощущать своего соседа стукачом.
О.С.: Гомосексуальная тема в России как бы под запретом. У вас в фильме эта тема заявлена, ведь так?
А.Г.: Она есть, но о ней не говорится вслух. Это хитрость русского кинематографа, начиная со сталинских времен. То, чем занимаются наши несчастные режиссеры. Показывают какие-то вещи, но при этом не проговаривают их вслух.
О.С.: Эзопов язык.
А.Г.: На самом деле это ужасно. Вот пишут: чем больше запретов, тем интереснее творить. Это все оправдание собственной несостоятельности. Все должно быть свободным, на свободном языке и в свободном доступе. Если ты хочешь рассказать про гея, будь добр, не стесняйся сказать, что он гей.
О.С.: Вы сознательно занимались самоцензурой?
А.Г.: Я сознательно снимал кино в стране, где я живу. Это часть моего языка. Я существую внутри команды, это не то, что я взял айфон и снимаю кино, которое никто никогда не увидит.
О.С.: Что у вас сейчас в планах? Период собирания аплодисментов на показах «Кислоты» заканчивается?
А.Г.: Да уже давно закончился. Сейчас какая-то вторая небольшая волна показов. Вот я съездил в Лондон и сюда (в Нью-Йорк) приехал.
О.С.: И что дальше?
А.Г.: Честно говоря, у меня ступор какой-то. Я не понимаю, что я хочу. Я начал «Кислоту», когда мне было 24 года, три года назад. Я был другой, время было другое. Я встретился со сценаристом, мы пытаемся думать, по какой дороге пойти было бы правильно.
О.С.: А театр?
А.Г.: Он всегда со мной. Завтра с самолета пойду на сцену. Буду играть Альцеста в «Мизантропе».
