Молодого немецкого режиссера Себастьяна Меца можно отчасти уподобить Сталкеру из знаменитого фильма Андрея Тарковского. Он побывал в зоне радиационного заражения в Челябинской области и снял там документальный фильм «Метаморфозы» (Metamorphosen). Запечатленные им виды зимней омертвелой природы исполнены пугающей красоты. Правда, на тамошнюю почву он остерегался ложиться, поскольку уровень радиации заметно повышался по мере приближения к земле. Больше всего поразило Меца то, что в непосредственной близости к сильным источникам радиации до сих пор живут люди.
Немецко-российская копродукция «Метаморфозы» демонстрируется в субботу, 19 октября, в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке в рамках проходящего там ежегодно документального кинофестиваля имени Маргарет Мид. Представляет 84-минутную картину американская общественная организация CEC ArtsLink, продвигающая и поддерживающая финансово международные художественные проекты творцов из разных стран, включая Россию, Восточную Европу, Среднюю Азию и Кавказ.
Объектом кинонаблюдения в фильме стал район возле озера Карачай и реки Теча в непосредственной близости к ядерному объекту «Маяк» в закрытом городе Озерске Челябинской области. Там в сентябре 1957 года произошла крупнейшая техногенная катастрофа, критически ухудшившая экологическую обстановку на Южном Урале. Мощный взрыв ядерных радиоактивных отходов получил название Кыштымской аварии -- по названию ближайшего к засекреченному Озерску открытого города Кыштым.
Долгие годы катастрофа замалчивалась советскими властями. И лишь в пору перестройки обстоятельства и роковые последствия аварии стали достоянием прессы и общественности. Кыштымская авария считается третьей по силе радиационного воздействия катастрофой после Чернобыля и Фукусимы.
Режиссер-документалист Себастьян Мец родился в 1982 году в городе Эссен. В 2007 году снял свой первый документальный фильм «Поступай правильно» (Do the Right Thing) о применении смертной казни в Техасе. Учился в Киноакадемии земли Баден-Вюртемберг, которая стала производственной базой для съемки «Метаморфоз». Живет в Берлине.
Себастьян Мец ответил по телефону на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Почему вы решили снимать в черно-белом варианте?
Себастьян Мец: Этот вопрос мне очень часто задают. Меня вдохновляет фотография как искусство. Мне попались на глаза удивительные снимки, сделанные одним уральским фотографом лет пять назад. Черно-белые портреты жителей этого района, которые стали для меня толчком для работы над проектом. Мне очень захотелось поехать в эти края, встретиться с живущими здесь людьми. Я уже использовал черно-белый формат в своих предыдущих фильмах. Увы, сегодня он не очень популярен из-за того, что телевидение отдает предпочтение фильмам, снятым в цвете.
О.С.: Вы используете прием статичных планов, которые долго стоят на экране, почти как фотографии, медленно сменяя друг друга. Так вы показываете и виды природы, и самих людей, которые смотрят прямо в кадр. Что вас подвигло на такой способ работы с визуальным материалом?
С.М.: Я снимал интервью с людьми классическим способом. Мы сидели в их домах на стульях или диванах и беседовали. Потом я просил их позировать камере неподвижно в течение нескольких минут. По-моему, в эти мгновения они воспринимали видеокамеру как фотоаппарат. А композиционные решения я принимал уже в студии, при монтаже материала. Конечно, такие статичные портреты могут восприниматься как нечто искусственное. Да и сами портретируемые часто чувствовали себя неловко, и эта неловкость отражена в их поведении и мимике. Но это меня и подкупало, создавало реализм на сущностном уровне.
О.С.: Почему вы заинтересовались этой темой?
С.М.: Я учился на последнем курсе киношколы, когда произошла катастрофа в Фукусиме. В Германии она стала предметом оживленных дискуссий. В Токио живет мой друг, и я решил поехать в Японию, чтобы все увидеть своими глазами и снять увиденное на камеру. Я пробыл в Японии десять дней. Мне было трудно понять все детали происходящего, поскольку я не знаю японского языка.
Вернувшись домой, я углубился в изучение материалов о Чернобыле и о других радиационных катастрофах. Так я натолкнулся на сообщения о мощном выбросе радиации на ядерном объекте «Маяк» в Челябинской области в 1957 году. И хотя материалы о челябинской катастрофе были в конечном счете обнародованы, до сих пор в мире мало кто знает об этом инциденте. Сравнивают Фукусиму с Чернобылем, но крайне редко упоминают «Маяк». Когда же я узнал, что в зоне челябинской катастрофы живут люди и сегодня, я решил поехать туда и сделать этот фильм.
О.С.: Как вам удалось получить разрешение российских властей на съемку?
С.М.: Хорошо, скажу: я не получал разрешения. Вначале я старался об этом не распространяться. Я поехал туда с русской переводчицей Ренатой Косенко. Она живет в Италии. Она приезжала на Урал лет пять назад со съемочной группой. Они делали сюжет для телевидения и получили официальное разрешение. Им говорили, что можно снимать и кого можно снимать. Я хотел всего этого избежать.
Я получил обычную туристическую визу, что позволило мне находиться там четыре недели. На «Маяк» и в закрытый город Озерск никого не пускают. Там и сегодня режимная зона. Не пускают даже местных жителей, живущих от объекта в непосредственной близости. Но для пребывания в близлежащей деревне Муслюмово никаких разрешений не нужно.
О.С.: То есть фактически люди продолжают жить в зоне высокой радиации?
С.М.: В фильме я показываю озеро Карачай и речку Течу, расположенные рядом с деревней Муслюмово. Они страшно загрязнены. Мы замерили уровень радиации, он очень, очень высок. Там есть предупреждающие знаки, но фактически никаких строгих ограничений нет. Мы побывали там в ноябре 2011 года. Жители рассказали, что летом, в жару, дети вопреки запретам родителей бегают на озеро купаться, а в реке ловят рыбу. Солнце сияет, все вокруг зеленое, ландшафт выглядит очень мирно.
О.С.: Вы лично замеряли уровень радиации?
С.М.: Да, у меня был с собой радиационный счетчик. В отдельных местах он показывал уровень радиации, в триста раз превышающий норму. То есть примерно уровень, регистрируемый в 30-километровой зоне отчуждения вокруг Фукусимы. Я старался долго не находиться рядом с Карачаем. У меня не было маски и защитного костюма. Я не хотел выглядеть как инопланетянин и отпугивать своим видом местных жителей, с которыми мне хотелось поближе познакомиться.
О.С.: То, что вы показываете в фильме, очень напоминает Зону из «Сталкера». Жить там невозможно, но люди живут. Занимаются сельским хозяйством, растят детей. Полная видимость нормальной жизни. Как местные жители воспринимали ваши вопросы, как реагировали на них?
С.М.: Разговорить их непросто. Им, наверное, надоело любопытство приезжих, которые что-то спрашивают, что-то снимают. Но для них ничего в их жизни не меняется. Мне очень помогла Рената. Я не говорю по-русски, она все переводила. Мы жили в Челябинске, там в гостинице оставили все съемочное оборудование, и в первые дни приезжали в Муслюмово налегке. Потом, когда люди поняли, что мы здесь дольше, чем другие, и прониклись к нам доверием, мы взяли с собой аудиорекордер, и записывали только звуковые интервью, без видеокамеры. Это не напрягало наших собеседников, они были более откровенны. Мы пили с ними чай и водку, так что обстановка для разговора была располагающей.
О.С.: Самая шоковая, на мой взгляд, сцена – музыкальный праздник в поселковом детском саду. Детишки в красивых костюмах поют и танцуют под задорную мелодию «Чунга-Чанга». Но мы-то, зрители, понимаем, какой страшной угрозе они подвергаются, просто потому, что живут здесь, в этой зоне.
С.М.: Да, дети, как известно, особенно восприимчивы к радиации. Это самая эмоционально заряженная сцена в моем фильме. Дети чисты и невинны. Они лишены знаний и осторожности взрослых. Мы ничего не организовывали. Мы просто попали на утренник в детском саду и включили камеру. Вернувшись в Германию, я попросил перевести мне слова песни про Чунга-Чангу. Меня потрясла горькая ирония: дети в зараженной зоне поют про то, как весело живут, что едят они кокосы и бананы и что лучше места в мире нет.
О.С.: Вы не знаете, будет ли фильм показываться в России?
С.М.: Увы, два фестиваля, на которые я его заявлял, отклонили мой фильм, -- «Послание к человеку» и «Флаэртиана» (международные фестивали документального кино, соответственно, в Петербурге и Перми – О.С.). Я был очень огорчен. Но мне -- пока неофициально -- сообщили, что его включил в свою программу кинофестиваль «Артдокфест» в Москве. Я воодушевлен возможностью показать мой фильм в России.
Немецко-российская копродукция «Метаморфозы» демонстрируется в субботу, 19 октября, в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке в рамках проходящего там ежегодно документального кинофестиваля имени Маргарет Мид. Представляет 84-минутную картину американская общественная организация CEC ArtsLink, продвигающая и поддерживающая финансово международные художественные проекты творцов из разных стран, включая Россию, Восточную Европу, Среднюю Азию и Кавказ.
Объектом кинонаблюдения в фильме стал район возле озера Карачай и реки Теча в непосредственной близости к ядерному объекту «Маяк» в закрытом городе Озерске Челябинской области. Там в сентябре 1957 года произошла крупнейшая техногенная катастрофа, критически ухудшившая экологическую обстановку на Южном Урале. Мощный взрыв ядерных радиоактивных отходов получил название Кыштымской аварии -- по названию ближайшего к засекреченному Озерску открытого города Кыштым.
Долгие годы катастрофа замалчивалась советскими властями. И лишь в пору перестройки обстоятельства и роковые последствия аварии стали достоянием прессы и общественности. Кыштымская авария считается третьей по силе радиационного воздействия катастрофой после Чернобыля и Фукусимы.
Режиссер-документалист Себастьян Мец родился в 1982 году в городе Эссен. В 2007 году снял свой первый документальный фильм «Поступай правильно» (Do the Right Thing) о применении смертной казни в Техасе. Учился в Киноакадемии земли Баден-Вюртемберг, которая стала производственной базой для съемки «Метаморфоз». Живет в Берлине.
Себастьян Мец ответил по телефону на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Почему вы решили снимать в черно-белом варианте?
Себастьян Мец: Этот вопрос мне очень часто задают. Меня вдохновляет фотография как искусство. Мне попались на глаза удивительные снимки, сделанные одним уральским фотографом лет пять назад. Черно-белые портреты жителей этого района, которые стали для меня толчком для работы над проектом. Мне очень захотелось поехать в эти края, встретиться с живущими здесь людьми. Я уже использовал черно-белый формат в своих предыдущих фильмах. Увы, сегодня он не очень популярен из-за того, что телевидение отдает предпочтение фильмам, снятым в цвете.
О.С.: Вы используете прием статичных планов, которые долго стоят на экране, почти как фотографии, медленно сменяя друг друга. Так вы показываете и виды природы, и самих людей, которые смотрят прямо в кадр. Что вас подвигло на такой способ работы с визуальным материалом?
С.М.: Я снимал интервью с людьми классическим способом. Мы сидели в их домах на стульях или диванах и беседовали. Потом я просил их позировать камере неподвижно в течение нескольких минут. По-моему, в эти мгновения они воспринимали видеокамеру как фотоаппарат. А композиционные решения я принимал уже в студии, при монтаже материала. Конечно, такие статичные портреты могут восприниматься как нечто искусственное. Да и сами портретируемые часто чувствовали себя неловко, и эта неловкость отражена в их поведении и мимике. Но это меня и подкупало, создавало реализм на сущностном уровне.
О.С.: Почему вы заинтересовались этой темой?
С.М.: Я учился на последнем курсе киношколы, когда произошла катастрофа в Фукусиме. В Германии она стала предметом оживленных дискуссий. В Токио живет мой друг, и я решил поехать в Японию, чтобы все увидеть своими глазами и снять увиденное на камеру. Я пробыл в Японии десять дней. Мне было трудно понять все детали происходящего, поскольку я не знаю японского языка.
Вернувшись домой, я углубился в изучение материалов о Чернобыле и о других радиационных катастрофах. Так я натолкнулся на сообщения о мощном выбросе радиации на ядерном объекте «Маяк» в Челябинской области в 1957 году. И хотя материалы о челябинской катастрофе были в конечном счете обнародованы, до сих пор в мире мало кто знает об этом инциденте. Сравнивают Фукусиму с Чернобылем, но крайне редко упоминают «Маяк». Когда же я узнал, что в зоне челябинской катастрофы живут люди и сегодня, я решил поехать туда и сделать этот фильм.
О.С.: Как вам удалось получить разрешение российских властей на съемку?
С.М.: Хорошо, скажу: я не получал разрешения. Вначале я старался об этом не распространяться. Я поехал туда с русской переводчицей Ренатой Косенко. Она живет в Италии. Она приезжала на Урал лет пять назад со съемочной группой. Они делали сюжет для телевидения и получили официальное разрешение. Им говорили, что можно снимать и кого можно снимать. Я хотел всего этого избежать.
Я получил обычную туристическую визу, что позволило мне находиться там четыре недели. На «Маяк» и в закрытый город Озерск никого не пускают. Там и сегодня режимная зона. Не пускают даже местных жителей, живущих от объекта в непосредственной близости. Но для пребывания в близлежащей деревне Муслюмово никаких разрешений не нужно.
О.С.: То есть фактически люди продолжают жить в зоне высокой радиации?
С.М.: В фильме я показываю озеро Карачай и речку Течу, расположенные рядом с деревней Муслюмово. Они страшно загрязнены. Мы замерили уровень радиации, он очень, очень высок. Там есть предупреждающие знаки, но фактически никаких строгих ограничений нет. Мы побывали там в ноябре 2011 года. Жители рассказали, что летом, в жару, дети вопреки запретам родителей бегают на озеро купаться, а в реке ловят рыбу. Солнце сияет, все вокруг зеленое, ландшафт выглядит очень мирно.
О.С.: Вы лично замеряли уровень радиации?
С.М.: Да, у меня был с собой радиационный счетчик. В отдельных местах он показывал уровень радиации, в триста раз превышающий норму. То есть примерно уровень, регистрируемый в 30-километровой зоне отчуждения вокруг Фукусимы. Я старался долго не находиться рядом с Карачаем. У меня не было маски и защитного костюма. Я не хотел выглядеть как инопланетянин и отпугивать своим видом местных жителей, с которыми мне хотелось поближе познакомиться.
О.С.: То, что вы показываете в фильме, очень напоминает Зону из «Сталкера». Жить там невозможно, но люди живут. Занимаются сельским хозяйством, растят детей. Полная видимость нормальной жизни. Как местные жители воспринимали ваши вопросы, как реагировали на них?
С.М.: Разговорить их непросто. Им, наверное, надоело любопытство приезжих, которые что-то спрашивают, что-то снимают. Но для них ничего в их жизни не меняется. Мне очень помогла Рената. Я не говорю по-русски, она все переводила. Мы жили в Челябинске, там в гостинице оставили все съемочное оборудование, и в первые дни приезжали в Муслюмово налегке. Потом, когда люди поняли, что мы здесь дольше, чем другие, и прониклись к нам доверием, мы взяли с собой аудиорекордер, и записывали только звуковые интервью, без видеокамеры. Это не напрягало наших собеседников, они были более откровенны. Мы пили с ними чай и водку, так что обстановка для разговора была располагающей.
О.С.: Самая шоковая, на мой взгляд, сцена – музыкальный праздник в поселковом детском саду. Детишки в красивых костюмах поют и танцуют под задорную мелодию «Чунга-Чанга». Но мы-то, зрители, понимаем, какой страшной угрозе они подвергаются, просто потому, что живут здесь, в этой зоне.
С.М.: Да, дети, как известно, особенно восприимчивы к радиации. Это самая эмоционально заряженная сцена в моем фильме. Дети чисты и невинны. Они лишены знаний и осторожности взрослых. Мы ничего не организовывали. Мы просто попали на утренник в детском саду и включили камеру. Вернувшись в Германию, я попросил перевести мне слова песни про Чунга-Чангу. Меня потрясла горькая ирония: дети в зараженной зоне поют про то, как весело живут, что едят они кокосы и бананы и что лучше места в мире нет.
О.С.: Вы не знаете, будет ли фильм показываться в России?
С.М.: Увы, два фестиваля, на которые я его заявлял, отклонили мой фильм, -- «Послание к человеку» и «Флаэртиана» (международные фестивали документального кино, соответственно, в Петербурге и Перми – О.С.). Я был очень огорчен. Но мне -- пока неофициально -- сообщили, что его включил в свою программу кинофестиваль «Артдокфест» в Москве. Я воодушевлен возможностью показать мой фильм в России.
