Николай Усков: «Америка, честно, – великая страна»

Я вырос в том поколении, которое считало Америку центром мира, светочем и т.д. Я и по сей день так считаю…

Но первый раз я поехал туда лишь в 1996 году.

Первым городом, как водится, был Нью-Йорк. Я там был несколько дней и жил у парня, который работал в известном издательстве «Ардис». Они издавали русских писателей, запрещенных в России, не только современных, но и классиков – многие классики были запрещены в России, так что можно сказать, что я вырос на книгах издательства «Ардис».

Этот сотрудник был другом моей мачехи. Я у него жил на Манхэттене, в малюсенькой квартирке, с его кошками, но всякий раз, когда выходил по делам из квартиры, да и даже находясь в ней, я чувствовал фантастическую энергию жизни интеллектуальной, предприимчивой, физической… На улице были люди, которые хотели и хотят чего-то достигнуть, что-то сломать, что-то изменить в этой жизни, доказать кому-то что-то…

Потом я приехал в город Сиракузы, штат Нью-Йорк, на Конгресс экономического права. Я историк по средним векам, и в то время был достаточно известным специалистом по истории монашеского, в том числе, права.

Город Сиракузы не произвел на меня никакого впечатления – это обычный американский университетский город, спокойный… В гостиницах произносили наши доклады, для меня это было, конечно, ужасно важно, большая исследовательская работа, такой серьезнейший доклад, и я к этому особенно относился, у меня дрожал голос…

После этого я отправился к своим родителям, которые в 1989 году эмигрировали в США. Они жили под Бостоном, я приехал к ним – и это был совершенно удивительный месяц жизни.

Я встретился с людьми, с которым и не чаял увидеться, честно говоря. Мы играли в карты с моей мачехой, она картежник, замечательный художник. Потом мы поили водкой скунса, который захаживал на наш участок…

Все было удивительно: я бегал по утрам – это была какая-то тихая провинциальная Америка, с сериалами по вечерам и жужжанием газонокосилок. Все это было как-то фантастично: у меня было ощущение абсолютного «сюра». Я оказался в совершенно невозможной реальности: днем я произношу какие-то доклады по истории канонического права, а потом я приезжаю и пою скунса водкой – все это странно, не так ли?

Однако в результате мне это много дало, я ужасно благодарен судьбе за то, что часть моей семьи уехала в Америку, и я увидел другую жизнь.

Америка – она разная для людей, которые оказались в эмиграции, ибо у самих этих людей разная судьба. Есть те, кто невероятно тяготеет к успехам, а есть люди, которые живут обычной жизнью, потому что и бежали они, на самом деле, от нашего всего этого кошмара, когда ты не можешь просто элементарно нормально спокойно жить – а это именно то, что для большинства людей, наверное, самое важное.

Просто спокойно жить – нам не нужны идеалы, нам нужно просто спокойно жить!

Америка это дает.

У меня родители считались диссидентами, они как-то противостояли режиму. Мой отец сильно пострадал, хотя лично он не диссидент. Он просто пострадал потому, что был женат на человеке, который был более свободных взглядов, чем советская номенклатура. Отец был высокопоставленным ученым, который занимался полетами в космос, готовил космонавтов. Но у него была жена других взглядов – более свободная, – она встречалась с разными людьми, в том числе теми, которые казались диссидентами, агентами ЦРУ. И отцу сломали карьеру, довели до инфаркта, облекли на довольно жалкое существование… Конечно, для них отъезд в Америку – это был способ дожить красиво, хорошо и спокойно свою жизнь.

В принципе, это им в той или иной степени удалось: когда я первый раз приехал к ним, я увидел и почувствовал в них ощущение спокойствия.

При этом, знаете, не дай Бог никому пережить эмиграцию – это тяжело психологически, ведь это не колбасная, это идеологическая эмиграция. Ты не за колбасой приехал туда, ты приехал за свободой.

Конечно, они мучились, они, может быть, нашли не совсем то, что они ожидали найти, но они помолодели на очень много лет, и я, конечно, ужасно за них рад! Когда я к ним приехал первый раз, я встретился не со старым папой и старой мачехой, а встретился с молодыми ребятами, которые меня самого во многом зарядили энергией.

Мои родители, когда жили в Советском Союзе, встречались со всей российской культурной элитой: это были Фазиль Искандер, Лев Копелев, это был Войнович, это был Довлатов, Гафт, Высоцкий – можно долго перечислять.

Что меня потрясло и в их новом круге общения – там были очень простые люди, но удивительно яркие, интересные, сложные.

И я, если честно, потом много раз думал о том, зачем мы живем – ради того, чтобы встречаться с великими и испытывать экстаз по этому поводу, или просто ради хорошего разговора, ради бокала вина.

В их новом американском кругу я никогда не видел людей, которые были сколько-нибудь сопоставимы с персонами, которые окружали нашу семью, когда они жили здесь. В СССР – это были действительно сливки общества советской интеллигенции, все великие актеры, режиссеры, музыканты и т.д. А в Америке это обычные люди, но, с моей точки зрения, очень яркие, интересные.

Я очень доволен, что у них другой круг общения.

Америка, честно, – великая страна.

Она великая не потому, что это империя, не потому, что это страна, которая диктует, как жить, всем странам мира.

Мне в Америке дороже всего фантастическое сознание каждого конкретного гражданина того, что это его страна.

Мы страшно иногда ругаемся с папой и с мачехой: и я ругаюсь с ними, как русский с американцами, то есть они – американцы! При этом они родились в СССР, они прожили в нем огромную жизнь, но они американцы, у них американские интересы.

Это, конечно, меня потрясает: как эта страна смогла людей таких разных культур, происхождения и социальных градаций соединить и внушить им идею, что они граждане одной страны.

Удивительно совершенно. Я помню, отец был противником Обамы – он республиканец, – и мы с ним ругались, спорили реально. При этом отец со мной абсолютно соглашается во всем: если я ему скажу, что небо синее, а при этом идет дождь, то он скажет: «Да, синее, Колечка, как ты хочешь…».

Но когда я ему говорил, что Обама – это «наш президент», папа со мной спорил, ругался, доказывал мне, что Обама не прав в своем медицинском законодательстве. То есть мой папа – американец, при том, что 20 лет назад он был советским человеком.

В Америке меня больше всего потрясает удивительный патриотизм, который люди приобретают мгновенно.

Другие статьи читайте в нашей рубрике Матвей Ганапольский: «Открывая Америку»