В свои 24 года канадец Ксавье Долан пользуется репутацией успешного и даровитого режиссера не только у себя на родине, но и в мире. Прокатная компания Breaking Glass Pictures выпустила на американские экраны его третью игровую ленту «И все же Лоранс» (Laurence Anyways). В России эта лента демонстрируется с 30 мая. Две первые картины Долана «Я убил свою маму» и «Воображаемая любовь» (в американском прокате – Heartbeats) показывались на кинофестивале в Канне, где получили большой резонанс и приглашения на многие международные киносмотры.
Картина «И все же Лоранс» также получила премьеру в Канне – в программе «Особый взгляд» – и премию Queer Palm от имени ЛГБТ-сообщества. Видный режиссер Гас Ван Сент («Умница Хантинг», «Слон», «Милк») выступил в качестве исполнительного продюсера ленты и оказывает ей всемерную поддержку.
Лоранс (актер Мелвиль Пупо), учитель французского языка в школе и подающий надежды поэт, живет в неофициальном браке с со своей подружкой Фредерик (Сюзан Клеманн, получившая премию за лучшую женскую роль в программе «Особый взгляд»). Но через день после празднования своего 35-летия Лоранс открывает Фредерик свое сокровенное желание. Он решил сменить пол и прожить остаток дней в женском обличье. Метаморфоза Лоранса становится шоком не только для его возлюбленной, но также для его матери (Натали Бэй) и для коллег-преподавателей.
С режиссером Ксавье Доланом, приехавшим на премьеру в Нью-Йорк, встретился корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ваш первый фильм «Я убил свою маму», показанный в Канне, вы сняли в 20 лет. Вы так молоды, но все три ваших фильма показывались в Канне и получили по большей части позитивные рецензии. Считаете ли вы, что вам повезло?
Ксавье Долан: Везение здесь не при чем. Я очень много работал. Никто не хотел продюсировать мой дебют. Мне пришлось вложить в проект все свои деньги и остаться без гроша на целый год. Когда меня впервые пригласили в Канн, я воспринял это как заслуженную награду, как хороший старт, как новый этап жизни. Везение? Нет.
О.С.: Вы решили снимать вторую картину, «Воображаемая любовь», на волне успеха дебюта?
К.Д.: Нет, не на волне успеха. Меня заразила атмосфера съемочной площадки, адреналин, который она впрыскивает в твою кровь. Это как сильнодействующий наркотик.
О.С.: Во всех ваших проектах вы и сценарист, и режиссер, и продюсер, и монтажер, и художник по костюмам. Любите все держать под контролем? А, может, делаете это в целях экономии?
К.Д.: Нет, не в целях экономии. Я хочу быть уверен, что фильм получится именно таким, каким я его задумал, каким он визуализировался в моем воображении. Я вижу фильм, когда пишу сценарий. Я люблю все, что делаю, люблю монтировать, люблю придумывать костюмы.
Кроме того, лучше все делать самому, чем объяснять кому-то другому, преодолевать чье-то сопротивление или непонимание. Я вовсе не control freak, я просто считаю, что режиссура предполагает стремление к совершенству, к максимальному воплощению замысла. Изображение, звук, музыка, костюмы, построение кадра – все имеет значение.
О.С.: Но разве не оптимальней собрать вокруг себя команду людей, кому вы, как режиссер, могли бы доверять?
К.Д.: У меня есть такая команда – оператор, художник-постановщик, звуковики и другие ребята. Мы все прекрасно понимаем друг друга.
О.С.: Как родился замысел необычной истории, положенной в основу «И все же Лоранс»? Основан ли он на случае из реальной жизни?
К.Д.: Один из моих коллег рассказал как-то, что его знакомый парень решил сменить пол и стать женщиной.
О.С.: И вы стали изучать такие случаи?
К.Д.: У меня не было в этом необходимости. Мой фильм не о трансгендерных операциях. Он о любви. Изучение проблем транссексуалов было с моей стороны весьма формальным и поверхностным. Меня куда больше интересовала психологическая реакция окружающих Лоранса людей на его решение.
О.С.: Лоранса увольняют из школы, когда он заявляет, что собирается менять пол. Вы основывались на чьем-то конкретном опыте?
К.Д.: Да, такие случаи с транссексуалами происходили. В 60-80-е годы подобным же образом увольняли открытых геев. Люди в принципе боятся непохожих на себя. В обществе культивируется мнение, что транссексуальность, как и гомосексуализм – это психическая болезнь, при этом заразная. Детей держат в отдалении от геев и транссексуалов, опасаясь их влияния.
О.С.: В своих первых двух режиссерских работах вы выступили как актер, исполнив главные роли. Почему вы решили не сниматься в истории Лоранса?
К.Д.: Я очень хотел поработать как режиссер с Сюзан Клеманн, играющей Фредерик. А кроме того, я слишком молод для роли Лоранса, этот персонаж должен быть лет на десять постарше.
О.С.: Как зрители реагируют на фильм?
К.Д.: В Канаде и США публика воспринимает его как love story. Что же касается проблем ЛГБТ-сообщества, то они служат в моем фильме, по известному выражению Хичкока, чем-то вроде «макгаффина» (условный сюжетный манок в сценарии, помогающий в драматургическом построении фильма). Главное в этой истории – проверка на прочность любовных отношений Лоранса и Фредерик, которые длятся уже 12 лет. Зрители реагируют именно на этот, общечеловеческий аспект. Я получил совсем немного откликов от представителей трансгендерной общины.
О.С.: Вас это огорчило?
К.Д.: Ни в коем случае! Я снимал кино не для общины транссексуалов, а для всемирной общины синефилов. Мой фильм - метафора различий между людьми, что является непостижимой загадкой и вечной интригой для искусства.
О.С.: Вы привержены теме гомоэротики, альтернативных сексуальных практик, причем делаете это открыто, без камуфляжа. Полагаете ли вы, что откровенное отражение этой тематики поможет росту толерантности в обществе?
К.Д.: Я смотрю на это иначе. Вы считаете, что я откровенен. Разве? На протяжении всего фильма «И все же Лоранс» слово «транссексуал» произносится лишь один раз. Повторяю: я фокусируюсь на теме любви больше чем на чем-нибудь другом. И в «Я убил мою маму», и в «Воображаемой любви», и в этой картине стараюсь не концентрироваться на физиологических деталях.
Очень часто не называю вещи своими именами, потому что эти имена воспринимаются осуждающими ярлыками. Ведь вы же не называете братьев Коэн «еврейскими режиссерами». Почему же тогда вы, по сути, называете меня «режиссером-геем»? В слове «гей» не должно быть осуждающего смысла, как и в слове «еврей». Я презираю приклеивание любых ярлыков. Я отношусь к своим фильмам просто как к фильмам. Они либо эффективны, либо нет.
О.С.: Но ведь вам вручили приз в Канне – «Пальмовую ветвь в категории гей-кино».
К.Д.: Я был раздражен, чтобы не сказать больше. И не пришел на церемонию. Хотя очень уважаю членов жюри, принявших решение меня наградить, и благодарен им. Но само существование такой награды меня не радует.
О.С.: Из-за многолетней враждебности и нетерпимости общества к ЛГБТ-общине она выработала своего рода кодекс солидарности и взаимовыручки для «своих». Можно ли отнести к этому разряду поддержку и покровительство, которые вам оказывает Гас Ван Сент?
К.Д.: Гас меня поддержал вовсе не потому, что он, как и я, гей, а потому, что он замечательный кинематографист, обладатель высшей награды Каннского фестиваля. Гас служит для меня источником вдохновения. Его сексуальная ориентация не имеет значения.
О.С.: Могу предположить, что если следующий фильм вы посвятите любой другой тематике, для многих это станет знаком и подтверждением, что вы просто режиссер, без каких-либо «ярлыков».
К.Д.: Меня такая постановка вопроса не устраивает. Герой моего следующего фильма (это экранизация пьесы Мишеля Марка Бушара «Том на ферме») – молодой человек, потерявший своего бойфренда. Он приезжает на ферму в Квебеке, где живет семья умершего, и тут обнаруживается, что они ничего не знали о том, что он был геем.
Семья стремится сохранить в тайне эту новую информацию, и приехавший становится фактически их заложником. Мой новый фильм – о глубоком водоразделе, разделяющем ментальность людей городской культуры и ментальность сельских жителей. Разве нужно прилеплять к моему фильму ярлык «гей-кино»? Если это все же произойдет, значит, общество еще не готово к полной толерантности.
О.С.: Ваш оригинальный визуальный стиль с элементами сюрреализма одних восхищает, других раздражает. Как вы относитесь к критике?
К.Д.: Все эти элементы чистой фантазии, сюрреализма в духе Феллини и братьев Коэн, я прописываю в деталях на стадии работы над сценарием. Из-за моего возраста некоторые критики воспринимают себя учителями, читают мне нотации. Уверен, что это скоро пройдет. Я сильно не переживаю, пускай развлекаются за мой счет.
Картина «И все же Лоранс» также получила премьеру в Канне – в программе «Особый взгляд» – и премию Queer Palm от имени ЛГБТ-сообщества. Видный режиссер Гас Ван Сент («Умница Хантинг», «Слон», «Милк») выступил в качестве исполнительного продюсера ленты и оказывает ей всемерную поддержку.
Лоранс (актер Мелвиль Пупо), учитель французского языка в школе и подающий надежды поэт, живет в неофициальном браке с со своей подружкой Фредерик (Сюзан Клеманн, получившая премию за лучшую женскую роль в программе «Особый взгляд»). Но через день после празднования своего 35-летия Лоранс открывает Фредерик свое сокровенное желание. Он решил сменить пол и прожить остаток дней в женском обличье. Метаморфоза Лоранса становится шоком не только для его возлюбленной, но также для его матери (Натали Бэй) и для коллег-преподавателей.
С режиссером Ксавье Доланом, приехавшим на премьеру в Нью-Йорк, встретился корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ваш первый фильм «Я убил свою маму», показанный в Канне, вы сняли в 20 лет. Вы так молоды, но все три ваших фильма показывались в Канне и получили по большей части позитивные рецензии. Считаете ли вы, что вам повезло?
Ксавье Долан: Везение здесь не при чем. Я очень много работал. Никто не хотел продюсировать мой дебют. Мне пришлось вложить в проект все свои деньги и остаться без гроша на целый год. Когда меня впервые пригласили в Канн, я воспринял это как заслуженную награду, как хороший старт, как новый этап жизни. Везение? Нет.
О.С.: Вы решили снимать вторую картину, «Воображаемая любовь», на волне успеха дебюта?
К.Д.: Нет, не на волне успеха. Меня заразила атмосфера съемочной площадки, адреналин, который она впрыскивает в твою кровь. Это как сильнодействующий наркотик.
О.С.: Во всех ваших проектах вы и сценарист, и режиссер, и продюсер, и монтажер, и художник по костюмам. Любите все держать под контролем? А, может, делаете это в целях экономии?
К.Д.: Нет, не в целях экономии. Я хочу быть уверен, что фильм получится именно таким, каким я его задумал, каким он визуализировался в моем воображении. Я вижу фильм, когда пишу сценарий. Я люблю все, что делаю, люблю монтировать, люблю придумывать костюмы.
Кроме того, лучше все делать самому, чем объяснять кому-то другому, преодолевать чье-то сопротивление или непонимание. Я вовсе не control freak, я просто считаю, что режиссура предполагает стремление к совершенству, к максимальному воплощению замысла. Изображение, звук, музыка, костюмы, построение кадра – все имеет значение.
О.С.: Но разве не оптимальней собрать вокруг себя команду людей, кому вы, как режиссер, могли бы доверять?
К.Д.: У меня есть такая команда – оператор, художник-постановщик, звуковики и другие ребята. Мы все прекрасно понимаем друг друга.
О.С.: Как родился замысел необычной истории, положенной в основу «И все же Лоранс»? Основан ли он на случае из реальной жизни?
К.Д.: Один из моих коллег рассказал как-то, что его знакомый парень решил сменить пол и стать женщиной.
О.С.: И вы стали изучать такие случаи?
К.Д.: У меня не было в этом необходимости. Мой фильм не о трансгендерных операциях. Он о любви. Изучение проблем транссексуалов было с моей стороны весьма формальным и поверхностным. Меня куда больше интересовала психологическая реакция окружающих Лоранса людей на его решение.
О.С.: Лоранса увольняют из школы, когда он заявляет, что собирается менять пол. Вы основывались на чьем-то конкретном опыте?
К.Д.: Да, такие случаи с транссексуалами происходили. В 60-80-е годы подобным же образом увольняли открытых геев. Люди в принципе боятся непохожих на себя. В обществе культивируется мнение, что транссексуальность, как и гомосексуализм – это психическая болезнь, при этом заразная. Детей держат в отдалении от геев и транссексуалов, опасаясь их влияния.
О.С.: В своих первых двух режиссерских работах вы выступили как актер, исполнив главные роли. Почему вы решили не сниматься в истории Лоранса?
К.Д.: Я очень хотел поработать как режиссер с Сюзан Клеманн, играющей Фредерик. А кроме того, я слишком молод для роли Лоранса, этот персонаж должен быть лет на десять постарше.
О.С.: Как зрители реагируют на фильм?
К.Д.: В Канаде и США публика воспринимает его как love story. Что же касается проблем ЛГБТ-сообщества, то они служат в моем фильме, по известному выражению Хичкока, чем-то вроде «макгаффина» (условный сюжетный манок в сценарии, помогающий в драматургическом построении фильма). Главное в этой истории – проверка на прочность любовных отношений Лоранса и Фредерик, которые длятся уже 12 лет. Зрители реагируют именно на этот, общечеловеческий аспект. Я получил совсем немного откликов от представителей трансгендерной общины.
О.С.: Вас это огорчило?
К.Д.: Ни в коем случае! Я снимал кино не для общины транссексуалов, а для всемирной общины синефилов. Мой фильм - метафора различий между людьми, что является непостижимой загадкой и вечной интригой для искусства.
О.С.: Вы привержены теме гомоэротики, альтернативных сексуальных практик, причем делаете это открыто, без камуфляжа. Полагаете ли вы, что откровенное отражение этой тематики поможет росту толерантности в обществе?
К.Д.: Я смотрю на это иначе. Вы считаете, что я откровенен. Разве? На протяжении всего фильма «И все же Лоранс» слово «транссексуал» произносится лишь один раз. Повторяю: я фокусируюсь на теме любви больше чем на чем-нибудь другом. И в «Я убил мою маму», и в «Воображаемой любви», и в этой картине стараюсь не концентрироваться на физиологических деталях.
Очень часто не называю вещи своими именами, потому что эти имена воспринимаются осуждающими ярлыками. Ведь вы же не называете братьев Коэн «еврейскими режиссерами». Почему же тогда вы, по сути, называете меня «режиссером-геем»? В слове «гей» не должно быть осуждающего смысла, как и в слове «еврей». Я презираю приклеивание любых ярлыков. Я отношусь к своим фильмам просто как к фильмам. Они либо эффективны, либо нет.
О.С.: Но ведь вам вручили приз в Канне – «Пальмовую ветвь в категории гей-кино».
К.Д.: Я был раздражен, чтобы не сказать больше. И не пришел на церемонию. Хотя очень уважаю членов жюри, принявших решение меня наградить, и благодарен им. Но само существование такой награды меня не радует.
О.С.: Из-за многолетней враждебности и нетерпимости общества к ЛГБТ-общине она выработала своего рода кодекс солидарности и взаимовыручки для «своих». Можно ли отнести к этому разряду поддержку и покровительство, которые вам оказывает Гас Ван Сент?
К.Д.: Гас меня поддержал вовсе не потому, что он, как и я, гей, а потому, что он замечательный кинематографист, обладатель высшей награды Каннского фестиваля. Гас служит для меня источником вдохновения. Его сексуальная ориентация не имеет значения.
О.С.: Могу предположить, что если следующий фильм вы посвятите любой другой тематике, для многих это станет знаком и подтверждением, что вы просто режиссер, без каких-либо «ярлыков».
К.Д.: Меня такая постановка вопроса не устраивает. Герой моего следующего фильма (это экранизация пьесы Мишеля Марка Бушара «Том на ферме») – молодой человек, потерявший своего бойфренда. Он приезжает на ферму в Квебеке, где живет семья умершего, и тут обнаруживается, что они ничего не знали о том, что он был геем.
Семья стремится сохранить в тайне эту новую информацию, и приехавший становится фактически их заложником. Мой новый фильм – о глубоком водоразделе, разделяющем ментальность людей городской культуры и ментальность сельских жителей. Разве нужно прилеплять к моему фильму ярлык «гей-кино»? Если это все же произойдет, значит, общество еще не готово к полной толерантности.
О.С.: Ваш оригинальный визуальный стиль с элементами сюрреализма одних восхищает, других раздражает. Как вы относитесь к критике?
К.Д.: Все эти элементы чистой фантазии, сюрреализма в духе Феллини и братьев Коэн, я прописываю в деталях на стадии работы над сценарием. Из-за моего возраста некоторые критики воспринимают себя учителями, читают мне нотации. Уверен, что это скоро пройдет. Я сильно не переживаю, пускай развлекаются за мой счет.
