В Нью-Йорке, в кинотеатре QUAD Cinema вчера состоялась мировая премьера документального фильма «Божественный скрипач: Яша Хейфец» (God’s Fiddler: Jascha Heifetz). На экране предстает история жизни выдающегося исполнителя, виртуоза скрипки, которого называют Паганини нашего времени. Яша Хейфец родился в 1901 году в Вильно, учился в Петербурге, в 1917 году эмигрировал в США. Фильм знакомит с разными этапами артистической карьеры музыканта посредством свидетельств друзей и коллег скрипача, архивных кадров хроники и любительской съемки самого Хейфеца, обнаруженной в Лос-Анджелесе, где он жил большую часть жизни и умер в 1987 году.
Режиссер фильма Питер Розен снял более ста полнометражных фильмов и телепрограмм, в том числе о выдающихся музыкантах и артистах, таких как Леонард Бернстейн, Пласидо Доминго, Ван Клиберн, Александр Годунов, Йо-Йо Ма, Арам Хачатурян. Он удостоен ряда престижных наград, включая премию Гильдии режиссеров Америки и «Эмми».
Питер Розен ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Откуда такой у всех нас неистребимый интерес к биографиям гениев? Разве недостаточно просто слушать потрясающего скрипача и наслаждаться музыкой?
Питер Розен: Для этого достаточно поставить компакт-диск. Но если вы смотрите документальный фильм о Яше Хейфеце, то многим наверняка интересно узнать о том, каким он был человеком. Это извечная проблема. На каждом проекте фильма о музыканте мы до хрипоты спорим между собой на съемках. Достаточно ли дать 20-секундный сегмент музыки и посвятить большую часть экранного времени рассказу о жизни героя? Или дать на экране большой кусок его концертного выступления, чтобы потрафить меломанам?
О.С.: Вы переворошили хронологию и начали фильм с американского триумфа Хейфеца после первого же его выступления в Карнеги-Холл. А уже потом погрузили зрителя в детство и юность вундеркинда, проходившие в Вильно и Санкт-Петербурге.
П.Р.: Я так делаю практически в каждой кинобиографии. Например, в ленте о Хачатуряне я начинаю листать страницы его детства уже ближе к концу, когда Сталин обвинил его, Прокофьева и Шостаковича в «формализме», и Хачатурян уехал в Армению, припав, так сказать, к истокам. И здесь вознил очень логичный мостик в его детство, в начало жизни. Я всегда ищу такие сюжетные мостики. Выстраивать кинобиографию в соответствии с хронологией довольно скучно и для авторов, и для зрителей. Мне же интересно держать зрителя в напряжении...
О.С. ...и тем самым стирать грань между документальным жанром и игровым?
П.Р.: А я не признаю границ между ними. Особенно когда делаю кино для кинотеатров и DVD. Телевизионный документализм – иного плана, он строже, суше и предполагает, что в кадре все время маячит ведущий типа Уолтера Кронкайта, сжимающий в руке микрофон. Я тяготею к более художественной структуре нарратива с развитием характера героя и конфликта, определяющего смысл и нерв его жизни.
О.С.: В музыкальной школе Колбурн в Лос-Анджелесе вы обнаружили архив любительской киносъемки, осуществленной самим Хейфецом на протяжении почти всей его жизни, с 1917 до 1985 года. Так вы получили интереснейший визуальный материал. Признайтесь, взялись ли бы за этот проект, не будь этой сенсационной находки?
П.Р.: Наверное, нет. Имейте в виду, идея фильма о Хейфеце принадлежала не мне, а людям из школы Колбурн. Именно там воссоздана студия Хейфеца, его укромное святилище, в котором он провел четыре десятилетия. Там сейчас организованы мастер-классы для студентов скрипичного отделения. Мне показалось интересным снимать именно там, где еще жив дух маэстро, хотя практически студия была пуста. Как мне сказали, мебель Хейфеца почти всю продали на аукционе, какие-то отдельные вещи хранятся в подвале. Мы туда спустились, я увидел десяток пыльных коробок, о содержимом которых никто, похоже, не знал. Оказалось, что это рулоны любительской киносъемки. Хейфец был страстным кинолюбителем и снимал себя, своих друзей, всякие шутливые инсценировки, многочисленные гастрольные поездки по свету. Мы были так воодушевлены! Ведь к нам в руки попало истинное сокровище.
О.С.: Можно было, наверное, снять фильм «Мир глазами Яши Хейфеца»....
П.Р.: Да-да, но это совсем другое кино. Мне же в тот момент нужно было найти человека, через которого я бы пропустил поздний, калифорнийский период жизни Хейфеца. И я нашел этого человека. Айки Агус, бывшая его студентка, ученица, ставшая многолетней спутницей маэстро. Я прочитал ее мемуарную книгу и понял: она – то, что нам нужно. Когда они встретились, ей было 20 лет, ему 60. Они были вместе последние 17 лет его жизни. Собственно, мы смотрим на личность и студию Хейфеца глазами Айки, и это делает эту часть истории особенно трогательной и интимной.
О.С.: Как вы выбирали остальных комментаторов?
П.Р.: Это люди, лично знавшие Хейфеца, его коллеги и друзья, выдающиеся скрипачи Ицхак Перлман, Иври Гитлис, Ида Гендель, биографы Хейфеца Джон Энтони Малтиз и Артур Веред. Но мы старались не злоупотреблять «говорящими головами». Ведь у нас под рукой оказались интереснейшие домашние съемки самого маэстро.
О.С.: Вы снимали в Санкт-Петербурге и Вильнюсе. Как проходили съемки? И как к Хейфецу относятся в России и Литве?
П.Р.: Я хотел показать имперское великолепие Петербурга во всей красе. Ведь сюда мальчиком попал принятый в петербургскую консерваторию еврейский вундеркинд Яша Хейфец, приехавший из окраинного Вильно. Мы смотрим на величественную архитектуру глазами маленького Яши, для которого годы интенсивной учебы и общение с выдающимся ментором Леопольдом Ауэром стали ключевыми. К ним он возвращался как к самым сокровенным воспоминаниям всю жизнь. Кстати, впервые зритель увидит Ауэра на экране в домашней съемке Хейфеца, когда учитель приехал в Америку к ученику. Увы, нам пришлось оставить за бортом большую часть отснятого в Вильнюсе, иначе фильм бы непропорционально разросся. Но там, как и в Петербурге, было много интересного и забавного. В частности, несколько местных жителей спорили по поводу местонахождения дома, где родился и жил Хейфец. Тянули меня за рукав в разные стороны, доказывая, что именно они знают точно, где находится дом. Это ли не подтверждение уважения и любви к знаменитому земляку?
О.С.: Когда я смотрел русскую часть фильма, меня не оставляла мысль: что было бы с Хейфецом, останься он в России?
П.Р.: Скорее всего он вошел бы в когорту признанных и именитых музыкантов, осыпанных государственными почестями, таких, как Рихтер, Ойстрах и Гилельс. Переехав в Америку, он оказался в Калифорнии, в Голливуде, что позволило ему, несмотря на все его затворничество, стать общеамериканской знаменитостью. Под псевдонимом Джим Хойл он сочинял эстрадные песни, о чем мало кто знает сегодня. Его имя постоянно на слуху, оно стало притчей во языцех, вошло в лексикон массовой культуры. Его упоминают в Маппет-шоу, в фильмах Вуди Аллена, в выступлениях комиков. «Нет, не Хейфец». Так говорят, когда выступление какого-либо исполнителя не дотягивает до высокого уровня.
О.С.: И еще не выходит из головы кажущаяся бесстрастность Хейфеца во время концертных выступлений...
П.Р.: Поэтому его сравнивают с Бастером Китоном. У него лицо игрока в покер. Но эта бесстрастность мнимая. Как говорит Гитлис, закройте глаза, и вы услышите самое страстное исполнение музыки. Внешне Хейфец холоден, но внутри бушует пламя. Сдержанным сценическим стилем он разительно отличается от многих скрипачей, которые любое публичное выступление преподносят как эффектное шоу. Тут я на днях был на концерте Пинкаса Цукермана. Тот ни секунды не стоял неподвижно, даже когда оркестр играл tutti. Заметно позировал, ходил по сцене, вытирал скрипку платком.
О.С.: Любопытен эпизод, относящийся к 1921 году, когда, в разгар славы, Хейфец прочитал разгромную рецензию на свое выступление критика газеты The New York Sun Хендерсона. Заметно, что вы делаете акцент на этом факте. Почему?
П.Р.: Критика ужалила музыканта в самое сердце. Он впал в депрессию и даже стал подумывать о самоубийстве. Ведь Хендерсон обвинил скрипача в поверхностности исполнения и нежелании совершенствовать мастерство. Но Хейфец сумел преодолеть хандру и коренным образом изменил подходы к профессии. Главным стала музыка, все остальное ушло на второй план. Каждый день, до самой смерти, он по два-три часа репетировал, причем в обязательном порядке играл гаммы. Хейфец понял, что полученный им свыше дар требует истового и бережного поддержания. Хороший урок для некоторых музыкантов, которые, добившись признания, безмятежно дрейфуют на волне первого успеха и останавливаются в профессиональном развитии.
