Юристы, которые защищают интересы организаций, пострадавших от действия закона “об иностранных агентах” в России, в марте представят совместный Меморандум правозащитников и представителей гражданского общества. Их жалобу принял к рассмотрению Европейский суд по правам человека. Юристы считают, что признание закона дискриминационным вполне вероятно. О том, могут ли отменить закон, и о том, что произошло за 5 лет с момента его принятия, в интервью “Голосу Америки” рассказала координатор клуба юристов НКО Мария Каневская.
Ксения Туркова. Сейчас история с иностранными агентами развивается: иноагентами признают СМИ, кроме того, рассматривается законопроект, который позволит признавать таковыми физических лиц. Кто все эти пять лет обращался к вам за помощью?
Мария Каневская. Этой проблеме уже пять лет в России, и, к сожалению, этот закон принес очень много проблем. Некоммерческие организации создавали рабочие места в регионах, и в условиях кризиса люди потеряли работу. А там работали семьями, выпускали книги, проводили конференции, все это была очень хорошая деятельность. Организация моего коллеги, например, была признана иностранным агентом за то, что мы организовали велопробег из России в Грузию. Мы объявили в интернете сбор велосипедистов, они доехали до Владикавказа, мы взяли велосипеды, раздали спортивную форму и поехали в Грузию. Мы хотели этим показать, что Грузия — приятная страна, гостеприимная, и туристов там ничего плохого не ожидает. Это нам вменили в вину как политическую деятельность. Еще один пример — экологическая вахта по Сахалину. Они получили деньги от фонда Леонардо Ди Каприо и вынуждены были от этих денег отказаться, не стали делать очень важный экологический проект по сохранению морской фауны. Им сказали, что они будут признаны иностранными агентами, если в течение трех месяцев не вернут обратно деньги. Они решили вернуть. Но в итоге все равно стали иностранными агентами. И сейчас их деятельность уже не такая заметная, как была раньше.
К.Т. Интересно, как на это отреагировал фонд Ди Каприо… А как вообще реагируют в других странах на то, как в России относятся к таким организациям?
М.К. Я недавно была в Европе, посетила много конференций и встречалась с разными дипломатами, и я была удивлена, потому что европейцы очень мало информированы об этой проблеме. В основном об этом знают в странах Балтии. А так мало кто знает, что происходит в области правозащиты. К сожалению, если мы посмотрим на то, какие организации признавались иностранными агентами, мы увидим, что это были социального плана организации, которые помогали бороться с ВИЧ/СПИД, раздавали бесплатные шприцы и занимались проектами в области здравоохранения. Одна из крупнейших организаций — ее название “Этос”, она из Москвы — получала средства от Всемирного фонда ООН. Это межправительственная структура, и Россия ее является донором и поддерживает этот фонд, и часть денег, соответственно, идет обратно в Россию. Так вот, они были признаны иностранными агентами, хотя деятельность их лежит в области здравоохранения. А это тоже может быть политической деятельностью, потому что они хотят менять качество наших законов и качество оказания медицинских услуг в России. У них было 34 региона, в которых они работали. И Минюст стал проводить проверки по их получателям грантов, и одна из маленьких организаций, “Серебряная тайга” в республике Коми, была признана иностранным агентом и оштрафована на 300 тысяч рублей за то, что она получала гранты от российской организации “Сфера”, а те, в свою очередь, получали деньги из иностранных источников. К сожалению, в России сейчас вообще низкое качество законов. И этот закон был написан так, чтобы в нем невозможно было разобраться. Но Конституционный суд РФ уточнил, что такое политическая деятельность, и теперь под политическую деятельность попадает абсолютно все. Одну из организаций в Сибири, например, обвинили в политической деятельности за то, что они занимались чисткой озера Байкал.
К.Т. А как это объясняется, почему это политическая деятельность?
М.К. Сейчас идет большая дискуссия между политологами и юристами. Политологи говорят: давайте по-честному, вы все занимаетесь политической деятельностью, потому что вы хотите перемен. Мы же, как некоммерческие организации, как правозащитники, говорим о том, что политической деятельностью мы не занимаемся, потому что политика — это борьба за власть, это участие в выборах и так далее. Мы же занимаемся тем, что мы хотим улучшить ситуацию, в которой мы находимся. Улучшить через законы, улучшить качество услуг и так далее. И вот эти разночтения в переводе, путаница с policy и politics, она в российском переводе сохранена. Большинство организаций были внесены в реестр на основании политологических экспертиз, которые в каждом случае эту политическую деятельность устанавливали. Вот мы сейчас сидим в прекрасной библиотеке. Если бы эта библиотека принадлежала некоммерческой организации и здесь была бы книга, которая критикует современный политический режим, то такая организация была бы признана иностранным агентом. Я сейчас говорю об ассоциации “Голос”, это реальный пример, в их работе нашли политическую деятельность из-за наличия определенных книг в библиотеке. Наши власти говорят: любой может взять эту книгу, прочитать, и его понимание ситуации может измениться.
К.Т. Вам известны случаи, когда в регионах этот закон использовали конкуренты для сведения счетов с той или иной организацией?
М.К. Да, я бы хотела в связи с этим рассказать историю о Калининграде. Там всегда очень хорошо развивались некоммерческие организации — видимо, играла роль близость Европы. Мы там очень любили работать, у нас там было много коллег и партнеров. И вот нужно было в том регионе найти иностранного агента. Там искали, кого бы “назначить”, и выбрали самых безобидных — организацию “Женщины Калининградской области”, которая борется с насилием в семье, за права женщин. Их руководитель была вхожа во все советы при губернаторе, ее принимали очень хорошо, многие благотворительные акции проходили с ее участием. Очень интересная и яркая фигура. И вот ее фактически “назначили” иностранным агентом.
К.Т. Вы хотите сказать, что был какой-то план по регионам — сколько иностранных агентов найти?
М.К. Да, нужно было хотя бы одного-двух “агентов” найти в каждом регионе, в Калининграде они были первыми. И в тот же день, когда организацию “Женщины Калининградской области” признали иностранным агентом, их руководителя сразу исключили из всех структур, она стала нерукопожатной. Если раньше они прекрасно работали с властями, то тут в один момент от них все отвернулись. Были суды, мы помогали, мы выиграли эти суды, сейчас организацию исключили из реестра иностранных агентов, и они возвращаются. Но все эти три года они как существовали? Коллега руководителя потеряла работу, она дополнительно работала в госучреждении — ее оттуда уволили, создали такие условия, что она там больше не смогла работать. И все из-за того, что организация, в которой она состояла, — иностранный агент. Но эта организация занималась проблемами насилия в семье, борьбой за права женщин — где здесь политическая деятельность? Но политологи нам говорят обратное: если вы хотите изменений, вы занимаетесь политической деятельностью, таков контекст этого российского закона.
К.Т. А откуда известно о том, что существовал такой план? Его кто-то видел, или это просто логические выводы?
М.К. Это логические выводы. Если мы посмотрим на карту России, то мы увидим, что в каждом регионе есть 1-2 иностранных агента. в Москве и Петербурге их больше. В 2017 году в список было включено всего 17 организаций, и на сегодняшний день, если посчитать общее количество включенных в реестр организаций, их там должно быть 170. Но в последнее время из этого реестра стали активно исключать, и сейчас там 84 организации.
К.Т. Тем не менее вы сказали, что серьезный удар пришелся по регионам — многие люди лишились работы. Что за собой вообще повлек этот закон и чего он лишил людей?
М.К. Российские власти говорят о том, что такой проблемы вообще не существует. В качестве доказательства они приводят процент от общего количества некоммерческих организаций в России, и процент там действительно получается очень маленький. Но давайте посмотрим, кого включали в реестр? Это были самые активные, самые сильные некоммерческие организации с уверенной позицией, убежденные в том, что они делают важное дело. Часть организаций были закрыты, часть находится в состоянии ликвидации, а те, кто не закрылся, получили огромное количество штрафов. О штрафах, кстати, мне бы хотелось сказать отдельно. Всего на некоммерческие организации возложили штрафов на 530 тысяч долларов. И часть из них была уплачена, часть судов были выиграны. В 2015-2016 годах этот процесс шел особенно активно. Мы получали звонки на нашу горячую линию, которая каждый день работает в России, и люди плакали, они реально плакали! То есть мы как юристы оказывали еще и психологическую помощь, потому что женщины рыдали и говорили: “Как же мы теперь с этим ярлыком?” Например, когда мы получили ярлык — а я тогда представляла в то время Ресурсно-правозащитный центр, и нас включили в реестр 31 декабря 2014 года, как подарок перед Новым годом — нам звонили наши юристы, с которыми мы сотрудничали в регионах, и организации, с которыми мы работали, и говорили: “Как же так? Вы же такую полезную деятельность осуществляете, как же мы теперь с вами будем работать, раз вы иностранный агент?” То есть вот это шельмование, оно, конечно, в регионах достигло максимальной точки. От этих людей и организаций отворачивались их друзья, коллеги, партнеры. Кроме того, сотрудничество с государственными органами вообще прямо запрещено законом. А 80% организаций, которые состояли в реестре, сотрудничали с госорганами. Потому что, если вы хотите делать что-то эффективно, вы обязаны сотрудничать с властями. Все, для них это значит конец деятельности.
К.Т. А все-таки общество чего лишилось с уходом этих организаций?
М.К. Примерно 2-3% ВВП приносили некоммерческие организации в Россию. Это большая сумма на самом деле. И если мы посмотрим на регионы, там очень низкие зарплаты. То есть за 200-300 долларов можно было делать очень хорошие проекты. Это были библиотеки, кружки, конференции, обмен опытом, все это прекратилось. Многие организации лишились рабочих мест, закрылись. Но что мы видим? Появилось огромное количество ГОНГО-организаций, то есть организаций, формально неправительственных, но на самом деле созданных с государственным участием. Они часто берут те же самые наименования, что и были у их предшественников, чтобы запутать общество. Они получают российские деньги и имитируют деятельность. Да, они занимаются пенсионерами, ветеранами, но их деятельность не приносит таких плодов и таких изменений, какие могли принести некоммерческие инновационные организации, которые работали в области здравоохранения, социального развития, благотворительности, развития программ, связанных с улучшением качества законодательства и так далее. Всех этих качественных проектов мы так или иначе лишились или лишаемся.
К.Т. Получается, что, если в регионе была организация, которая борется за права женщин, а потом она закрылась, местным жителям больше некуда обратиться?
М.К. 13.58 Да, вы абсолютно правы. И на фоне того, что у нас были приняты законы о декриминализации семейного насилия, все это выглядит совсем не радужно.
К.Т. А местные, региональные СМИ подпадали под этот закон?
М.К. Что касается медиа, то их сейчас тоже могут признать иностранными агентами, после того как 15 ноября 2017 года был принят соответствующий закон. Пока там 8 организаций. Сейчас уже, как вы знаете, идут дискуссии о том, включать ли туда блогеров. 14.50 Закон об иностранных агентах-некоммерческих организациях все-таки своей цели достиг. Потому что организации закрылись, инфраструктура так или иначе разрушена. Кто-то продолжает работать на добровольных началах, но костяк в основном разрушен. Сейчас идут в сторону блогеров и СМИ, мы увидим в этом году много кейсов, связанных с этим. Но есть и еще одна проблема — статус не иностранного агента, а нежелательной организации. Там большинство американских фондов, американских организаций. И это очень опасный тренд. Если вы “иностранный агент”, вы будете платить штрафы, вы можете выигрывать суды. Нельзя доказать, что не было политической деятельности — по крайней мере, таких случаев в России пока не было. Но тем не менее — сейчас Европейский суд по правам человека начал рассматривать общую жалобу некоммерческих организаций. Мы координируем эту работу. И до 12 марта 2018 года мы представим Меморандум от гражданского общества, от юристов, представляющих интересы 49 некоммерческих организаций. Так что решение через полтора-два года мы получим. А что касается нежелательных организаций — достаточно два раза получить штраф (по 50 тысяч рублей), а после этого наступает уголовная ответственность в отношении руководителя и срок до двух лет. Вот это очень страшная тенденция. Сейчас в России больше десяти кейсов, но мы ведем мониторинг, связанный с организациями, а не физическими лицами.
Сейчас в России около пяти дел, связанных с применением этой статьи в отношении некоммерческих организаций. И в большинстве этих дел эта статья была применена в отношении организаций, которые уже были признаны “иностранными агентами”. Такая связка получается — если они “иностранные агенты” и продолжают работать, к ним приходят и говорят: “Вы еще работаете? Вы что, еще не поняли, что ваша деятельность тут нежелательна? Тогда будете отвечать”. И с чем были связаны эти кейсы? С тем, что на сайтах организаций от 2009 года или 2010 года была информация о том, что они получали деньги от Open Society Foundation, от Сороса. А его структуры есть в этом реестре. Всё! Две организации получили штрафы. Я говорю сейчас, в частности, о петербургском Центре независимых социологических исследований — это научная организация, которая занимается серьезными исследованиями, уважаемый центр, они сейчас отметили 25 лет деятельности. Они действительно делают очень качественные социологические исследования. Они получили штраф как нежелательная организация — и для них это уже красный сигнал. А вторая организация — это фонд Андрея Рылькова. Они занимаются проектами в области здравоохранения, предотвращения ВИЧ-инфекций в Москве. И хотя закон о нежелательных организациях существует не так давно, их наказали за то, что было раньше. Это российские реалии, у нас возможно все.
К.Т. Возвращаясь к иску в Европейский суд. Вы добиваетесь полной отмены закона об иностранных агентах?
М.К. Если нам удастся доказать дискриминацию — а это, безусловно, дискриминационный закон — то следующим шагом должна быть отмена закона. Начиная с 2017 года, мы видим снижение количества организаций, которые включают в реестр. За прошлый год включили всего 17 организаций. Это делается намеренно, чтобы показать очень хорошую картинку. Ведь за пять лет закон, в общем, своей цели достиг. Конечно, Европейский суд по правам человека очень долго рассматривает дела. Средний срок рассмотрения дел — это 7-8 лет. В нашем случае мы ждали почти 5 лет, и еще года полтора-два будем ждать решения.
К.Т. Но все-таки “закон Димы Яковлева”, который тоже был принят 5 лет назад, Европейский суд год назад признал дискриминационным.
М.К. В случае с “иностранными агентами” понадобилось 4 года только на то, чтобы принять жалобу к рассмотрению. Это и не быстро, и не долго. Может быть, и по нашей жалобе будет принято такое же решение, но мы пока не можем комментировать позицию суда, потому что это не этично. Об ожиданиях мы сможем говорить после 12 марта.
К.Т. Если представить, что “закон об иностранных агентах” отменили. Смогут ли организации, которые были закрыты, вернуться в свои регионы и заполнить те же ниши? Насколько трудно это будет сделать?
М.К. К сожалению, 42 организации закрыты, еще 5 в процессе ликвидации. А если организация ликвидирована, ее создать с таким же названием уже невозможно. Но что-то подобное сделать можно. Но я бы сказала, что законодательство о некоммерческих организациях в России — дискриминационное. Сроки регистрации — месяц и выше, а коммерческие организации открывают за 5 дней. Экспертиза устава, 17 контролирующих органов и много других сложностей.
К.Т. Как бы вы сформулировали: каков итог этих пяти лет, которые прошли после принятия закона?
М.К. Итог очень печальный. Мы потеряли очень хорошие организации. Организации были разделены на “хорошие” и “плохие”. А когда идет деление на своих и чужих — это всегда плохо. Например, одна из наших коллег, эколог Надежда Кутепова, была вынуждена покинуть страну, потому что по каналу “Россия” о ней показали репортаж, показали ее квартиру — и все это создавало угрозу ее безопасности. Она покинула Россию за один день с четырьмя детьми. Очень многие люди, которые возглавляли эти организации, уже не работают в России. И это печально, потому что их желание делать жизнь лучше оказалось невостребованным. Зато мы видим огромное количество президентских грантов, которые раздаются патриотическим организациям, и суммы с каждым годом увеличиваются. Есть удачные проекты, которые делаются на государственные деньги, но по большей части это имитационная деятельность. Кроме того, это еще и своеобразная ловушка. Например, вы за президентские деньги заказываете кофе-брейк и оплачиваете его. Счетная палата проводит аудит и узнает, что в соседнем магазине кофе на 50 копеек дешевле. Это будет “неэффективное расходование бюджета”, а это уже нарушение Бюджетного кодекса РФ, и даже за одну копейку может быть уголовная ответственность. Эти организации находятся под таким риском! Я, как юрист, не рекомендовала бы никому брать эти деньги. Это палка о двух концах: да, сейчас они получают эти средства, но мы не знаем, как аукнется им сотрудничество с государством. Когда организации получали иностранные деньги, у них было гораздо больше свободы в реализации собственных проектов.
