«Только здесь, и нигде больше, можно получить «уникальную информацию о происходящем в России – причем через магический кристалл кинематографа», – сказала профессор Питтсбургского университета Нэнси Конди, вернувшаяся с недавно завершившегося в Сочи 22-го по счету кинофестиваля «Кинотавр». В свое время он был задуман как альтернатива кинопрокату: в девяностых только здесь, и нигде больше, можно было увидеть российские фильмы. Для иностранных славистов фестиваль и сегодня остается почти уникальным источником информации о культуре постсоветской России.
Итак, что же произошло на этот раз? «Кризисный фестиваль отражает и кризисную систему кинопроизводства», – конститировал на церемонии вручения приза Гильдии кинокритиков ее президент Виктор Матизен, имея в виду вновь принятую модель финансирования кинематографа. О судьбах фестиваля – а заодно и о положении российского кино – корреспондент Русской службы побеседовал с ветераном «Кинотавра» – московским кинокритиком Дилярой Тасбулатовой.
Алексей Пименов: Итак, чем же нынешний «Кинотавр» отличался от прошлых?
Диляра Тасбулатова: Прежде всего – довольно слабой программой, которая сложилась не по вине отборщиков, в течение года рыскающих по всей стране в поисках качественных картин. Есть объективные причины, в числе которых – соперничество с Московским международным фестивалем, ни за что не желающим отдавать российские же картины, претендуя на право «первой ночи», из-за чего, скажем, на «Кинотавре» мы не смогли увидеть «Мишень» Александра Зельдовича – интересного и своеобразного художника. Точно также «пролетел» фильм Алексея Балабанова, одного из лучших режиссеров России. Не совсем понятно, почему «Елена» Андрея Звягинцева была показана в качестве фильма закрытия, а не участвовала в конкурсе… Из-за всего этого конкурс «Кинотавра» сильно пострадал: на фоне порой графоманских, неуклюжих опусов выделялось всего несколько картин.
А.П.: Каких именно?
Д.Т.: - В первую очередь – «Охотник» Бакура Бакурадзе, этнического грузина, живущего в Москве и снимающего фильмы в России и о России. Я очень огорчена тем, что «Охотник», этот молчаливый, аскетичный шедевр, достойный всех возможных и невозможных похвал, так и не попал в основной конкурс Каннского фестиваля. С подозрением относясь к нашей продукции, Каннская администрация все же предпочла отправить его в «гетто» параллельной программы, хотя и весьма престижной. А на «Кинотавре» этот фильм высился, как Монблан, над всеми остальными. Да и в Канне он мог бы посоревноваться с самим Ларсом фон Триером.
А.П.: О чем этот фильм?
Д.Т.: Повторяю, это настоящий шедевр. Не случайно критики присудили ему свой главный приз – с большим перевесом, «за» было процентов 80 критической братии. Это фильм о любви и смерти, о жизни естественного человека – хозяина свинофермы, вынужденного убивать (свиней, конечно, не людей), живущего монотонной и суровой жизнью и начинающего сомневаться в ее правильности лишь тогда, когда внезапно влюбляется. Причем в кого? В женщину, отбывающую срок; кстати, ее сыграла непрофессиональная актриса, словно живущая в кадре.
А.П.: В какой мере – на ваш взгляд – «Охотник» отражает нынешнюю социокультурную ситуацию в России?
Д.Т.: Отражает, как ни странно, в полной мере, несмотря на то, что говорит о вещах глобальных и универсальных, верных для любой страны. Видите ли, все последние сколько-нибудь выдающиеся российские картины: и «Счастье мое» Сергея Лозницы, и «Груз 200» Алексея Балабанова, – отражали скорее распад страны, ужас нашего существования, антропологическую катастрофу. «Охотник» же – и многие критики (в частности, автор книги о Тарковском, Ольга Суркова, ( сейчас живущая в Нидерландах) это заметили – повествует не о маргиналах и не о гуманитарной катастрофе, а об обычном человеке, о простом крестьянине, чья жизнь проходит в монотонном труде. О человеке, который не грабит, не убивает, не связан с КГБ, с мафией… Это нечто новое для нашего кино, обычно столь радикального. Первый фильм Бакурадзе, «Шультес», был как раз о воре-карманнике, жертве злой судьбы, чеченском ветеране, не нашедшем себя в обычной жизни и никому не нужном. О преступнике поневоле, так сказать. Здесь, в «Охотнике», – другое. Мы увидели и другую Россию – не ту, которую, по словам Говорухина, «мы потеряли».
А.П.: А были еще картины, сравнимые с «Охотником» по общечеловечности?
Д.И.: Знаете, было такое ощущение, что этот самый «гламур», глянец как-то переместился на задворки: теперь эдакие разудалые фильмы снимают про бандитов. «Бабло», например, фильм, получивший приз за лучший дебют, меня сильно удивил: это повесть о том, как украли большую сумму денег и за ней теперь весь город гоняется, от ментов с проститутками до бандитов и организованной мафии.
А.П.: Судя по описанию – обычное жанровое кино…
Д.Т.: В том-то и дело, что это не фестивальный формат. Скажем, Тарантино тоже делает как бы жанр – именно как бы, то есть это жанр понарошку. Ибо он его переосмысливает, он играет в него, отстраняется от своих бандитов, сохраняя ироническую дистанцию. А режиссер Константин Буслов – не сохраняет. К сожалению. Такое ощущение, что фильм снят одним из этих бандитов – настолько режиссер сам себя идентифицировал со своими малосимпатичными героями. И потом тот, кто живет в России, все же знает, что далеко не все здесь – проститутки и мафиози… Для этого необязательно даже смотреть фильм Бакурадзе, чтобы догадаться, что в стране еще остались нормальные люди.
А.П.: Возможен ли жанровый фильм о нормальных людях?
Д.Т.: Да, но только авторский… Или – я не знаю – надо таким талантом обладать, наподобие гоголевского, чтобы увидеть в маленьком человеке «большого»…
А.П.: Как вы думаете, фильмы, которые были показаны на «Кинотавре», дойдут до зрителя?
Д.Т.: Не факт. «Бабло» – дойдет, а вот «Охотник» – не знаю… Даже в Москве, не говоря уже о других городах России, нет кинотеатров со специализированным репертуаром – то есть кинотеатров авторского кино.
А.П.: А что, где-то есть?
Д.Т.: Разумеется. Во Франции, например. Вообще во Франции – потрясающая система поддержки отечественного кино: там существует квота на иностранные фильмы, предпочтение отдают собственным, французским. Гениально придумано. Ведь и «Кинотавр» был когда-то задуман Марком Рудинштейном, в своем роде гением (которого сейчас подзабыли и совершенно напрасно) чтобы показывать отечественное кино. Когда в России кинопрокат рухнул окончательно, Марк Григорьевич на собственные деньги (видали такое где-нибудь?) сделал огромный фестиваль на берегу моря, где бесплатно жили 2000 человек. И все – ради родного кинематографа! Однако с тех пор мало что сдвинулось: Марк мечтал, что российское кино начнут показывать в кинотеатрах, а потом махнул рукой, перестал бороться. Я не помню – он, кажется, лет 17 рулил фестивалем, довел до степени государственного (государство стало даже участвовать в финансировании), а потом взял и …продал бренд. «Не могу, - говорит, – больше. Устал смертельно…»
А.П.: А нынешний президент «Кинотавра» – Александр Роднянский?
Д.Т.: Нет, он тоже делает хороший фестиваль – более деловой, более бизнес-ориентированный. Стало даже, может, интереснее: нет этой бессмысленной суеты, пьянок этих бесконечных… Роднянский жестче… И, конечно, моложе Марка… Но мы не забываем, кто это придумал и ради чего…
Увы, в России все замыслы имеют свойство погибать, осуществившись лишь отчасти. В лучшем случае. Рудинштейн мечтал о том, что фестиваль станет стартовой площадкой для российского кино, которое выйдет на широкие просторы – из фестивального гетто в кинопрокат. Чтобы его широкие массы увидели… Так вот, первая часть его мечты осуществилась: фестиваль стартовой площадкой все-таки стал. Но на прокат повлиял мало. К сожалению.
