«Околоноля», спектакль режиссера Кирилла Серебренникова в Театре-студии Олега Табакова (Малая сцена МХТ им. А.П.Чехова), стал, по мнению критиков, одной из самых громких постановок нынешнего театрального сезона Москвы. История Егора Самоходова, ставшего воротилой полукриминального бизнеса в сфере книгоиздания, насыщена сочными подробностями жизни Москвы 90-х годов, гротескными сюжетными поворотами, причудливым смешением жанров мелодрамы, триллера, социальной сатиры, философской исповеди. Автором одноименной книги, по которой поставлен спектакль, значится некий «Натан Дубовицкий». Как считают осведомленные инсайдеры, за псевдонимом укрывается Владислав Сурков, первый замглавы администрации президента России. Пикантная интрига, несомненно, подстегнула интерес и к книге, и к спектаклю.
С режиссером Кириллом Серебренниковым по телефону побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Сейчас, когда пыль ажиотажа немного улеглась, может, вы откроете завесу тайны? Сурков или не Сурков?
Кирилл Серебренников: А я не знаю... Я ставил вещь, написанную Натаном Дубовицким. Я слышал самые разные оценки книги, от положительных до уничижительных, но сам я считаю ее талантливой и интересной. Она пробуждает театральную фантазию. Не каждый текст легко ложится в рот артистам, не каждый текст обрастает театральной плотью. Эта книга – бескомпромиссное высказывание о нашем времени. Околоноля – емкое словечко. Это и диагноз, и обозначение времени и места. А кто книжку написал по-настоящему, меня как-то не очень интересовало.
О.С.: Вот это странно. Всех интересовало, а вас не очень. В тексте книги оппозиционеры причислены к светской мелюзге. Еще цитаты: «Правящий сброд этой и не только этой страны». «Коррупция и оргпреступность – такие же несущие конструкции социального порядка». Разве это не проявления типичного кремлевского менталитета, склонного к самооправданию?
К.С.: Но почему вы считаете, что это мысли автора? Это фактура речи героя книги, Егора Самоходова. Книга вовсе не публицистический очерк, а ироничный памфлет, очерк нравов Зазеркалья, пронизанный черным сарказмом, своего рода цирк уродов. Страшные клоуны и прочее, прочее, прочее.
О.С.: Почему в подзаголовке «Околоноля» – gangsta fiction? Или это шутка?
К.С.: Понимаете, весь этот текст – литературная мистификация. По жанру – не роман, не повесть, а скорее игра в роман или повесть.
О.С.: Чтобы войти в зал, зритель вынужден шагать по торцам книг, которыми выложена «тропинка». Я в первый раз шел по книгам, надеюсь, в последний. Какой смысл вы закладываете в этот прием?
К.С.: У людей должно возникнуть неудобное, некомфортное ощущение. Будто они ходят по трупам. У зрителя должно быть ощущение, что он проникает в мир изнаночный, мир-перевертыш. Черный мир.
О.С.: Сильное впечатление оставляет фильм, который проецируется на задник сцены. Кто его сделал?
К.С.: Мой товарищ, актер Володя Епифанцев. Зная его склонность к «нуару» и арт-насилию, я ему предложил сделать этот вставной фильм об убийстве.
О.С.: Поразительно! Будучи по второй профессии кинорежиссером, вы отдали такой лакомый кусок другому...
К.С.: Это часть игровой природы проекта. Ведь книги, по которым идут зрители, это инсталляция Игоря Чиркина и Алексея Подкидышева. Черный латексный костюм Плаксы – отсылка к творчеству художника Саши Фроловой. Мне хотелось сделать цитатник современного искусства с некоторым уклоном в «трэш».
О.С.: Вы не собираетесь спектакль превращать в фильм, как это было с «Изображая жертву»?
К.С.: Пока нет. Но определенно сказать не могу. Жизнь странно устроена. Я получил много ударов за то, что связался с этой прозой и сделал этот спектакль. Меня обвинили во всех смертных грехах, хотя ни конформизма, ни заискивания перед властью там точно нет. И пока что я считаю этот спектакль одной из лучших своих работ.
О.С.: Но есть попытка оправдать сложившийся кошмар, придать ему надвечный характер. Наверное, это больше другого разъярило ваших критиков.
К.С.: Да, в книге есть попытка оправдать Егора, а в спектакле этого нет. Я не могу оправдывать героя, который совершает убийство. Я не оставляю Егору Самоходову ни одного шанса.
О.С.: Из ударов критики, наверное, самый страшный вот этот. За то, что вы сделали «Околоноля», власти вам будто бы дают театр и неслыханные возможности ставить спектакли.
К.С.: Ну да. Люди, которые такое пишут, просто по меньшей мере профессионально недобросовестны. Мне ничего не дают. Мы договорились с «Винзаводом», который является частным предприятием, о том, что они дают крышу над головой спектаклям моей мастерской в Школе-студии МХАТ. Если все пойдет хорошо, там я сделаю с «Винзаводом» проект «Платформа», который к репертуарному театру не имеет отношения. Мне хотелось бы знать адреса кремлевских кабинетов, где выдают театры, я, может быть, туда бы и сходил. Пока же, кроме пустого цеха с ужасной акустикой на «Винзаводе», где мы играем «Отморозки» по Захару Прилепину, ничего нет. Это я делаю практически за свои деньги и деньги людей, которые нам помогают не умереть.
О.С.: После фильма «Юрьев день», спектаклей «Околоноля» и «Отморозки», после вашей постановки оперы «Золотой петушок» на сцене Большого театра какие новые вершины вы намерены покорять? Ла Скала? Голливуд?
К.С.: В Комише-опер в Берлине я буду делать оперу «Лулу». Есть несколько предложений от хороших европейских оперных театров. В МХАТе я обещал сделать булгаковскую «Зойкину квартиру». Большой театр предложил мне поставить балет. В этом году заканчивают учебу студенты моего курса в Школе-студии МХАТ.
О.С.: Кино теперь будет обездолено?
К.С.: С продюсером Сабиной Еремеевой мы обсуждаем один достаточно серьезный проект. Но поле кинематографа в России размыто, и непонятно, для кого его снимать. Кино, которое мне нравится, не очень уместно в нынешней России. Я пока раздумываю.
О.С.: Сложный опыт постановки «Околоноля» и ожесточенная критика в ваш адрес не отбили охоту ставить острые спектакли?
К.С.: После «Околоноля» я поставил «Отморозки» о нацболах, радикальных борцах с нынешним режимом. Это политический театр, своего рода вторая часть дилогии, начатой «Околоноля». Питер Брук говорил, что политический театр отличается от реальной политики тем, что не дает ответы на вопросы, а только их ставит. Оба эти спектакля заставляют людей задуматься об обществе, в котором мы живем, о России, какой она сегодня стала, о путях выхода из сложившейся ситуации.
Интервью с режиссером самой сенсационной постановки нынешнего театрального сезона Москвы