10 ноября 1982 года смертью Леонида Брежнева началась «эпоха похорон» в советском Политбюро. В 1982-м Брежнева сменил Юрий Андропов, а уже в 1984-м ему на смену пришел Константин Черненко. Потом началась перестройка Михаила Горбачева.
Русская служба «Голоса Америки» продолжает цикл интервью о «советско-российском» переходном периоде. Корреспондент Василий Львов спросил у ведущего научного сотрудника Института проблем международной безопасности РАН Алексея Фененко о месте эпохи «пышных похорон» в российской истории.
Алексей Фененко: Стоит обратить внимание, что, кроме Горбачева, на пост генерального секретаря избирались уже, в общем-то, тяжелобольные люди.
В.Л.: Это было случайностью?
А.Ф.: Нет, партийный аппарат, конечно же, знал о здоровье этих людей и о том, сколько приблизительно им осталось жить. Для этого существовало специальное отделение, которым руководил главврач Кремлевской больницы, академик Евгений Чазов.
В.Л.: Для чего Политбюро выбирало таких людей?
А.Ф.: Думаю, для того, чтобы искусственно продлить эпоху Брежнева – так называемый период застоя, хотя, на мой взгляд, это был период жесточайшей политической борьбы.
В.Л.: Но долго удерживать ситуацию таким способом не сумели?
А.Ф.: Да, во время правления этих тяжелобольных людей в обществе нарастали негативные процессы, которые были запущены еще на рубеже 1960-70-х годов. В итоге к 1985-му стало понятно, что ситуация в стране может выйти из-под контроля. Все это побудило советское руководство начать перестройку.
В.Л.: А перестройка, на ваш взгляд, начинала уже совершенно новый этап?
А.Ф.: Я бы так не сказал, на мой взгляд, все принципиально новые процессы были запущены на рубеже 1960-70-х годов.
В.Л.: Какие это были процессы?
А.Ф.: Был достигнут ракетно-ядерный паритет с Соединенными Штатами – у советской элиты возникло беспрецедентное в истории России чувство внешней безопасности. Исчез консолидирующий фактор внешней угрозы. Значит ,теперь можно было спокойно сводить аппаратные счеты. Момент второй – начали сказываться пороки абсолютной плановой экономики. Управлять экономикой по сталинской системе 1940-х годов было фактически невозможно.
В.Л.: А реформа Косыгина, которая была, в частности, связана с повышением самостоятельности предприятий?
А.Ф.: Она была свернута. Но надо было что-то делать с пороками планового хозяйства. Поэтому брежневская элита допускает развитие теневого сектора в экономике. Хочу подчеркнуть, что у нас очень часто путают теневую экономику и коррупцию. Теневая экономика – это нечто большее, это система большого количества неучтенного выпуска товаров. Это было необходимо, чтобы перекрывать перебой планового хозяйства.
В.Л.: Давайте теперь обратимся непосредственно к эпохе пышных похорон и начнем с Юрия Андропова.
А.Ф.: Когда Андропов пришел к власти в конце 1982 года, первым делом он начал кампанию по борьбе с блатом. Блат – это возможность достать товары, неучтенные в официальной статистике. То есть это борьба с теневым сектором. А если есть сектор теневой, надо его прикрывать. Сначала он прикрывался на уровне республик. Республиканские лидеры или стремились получить гарантии от центра, что завтра он не обвинит их в коррупции, или получить максимальную независимость от центра. Вот будущий исток регионального сепаратизма. И отсюда, возможно, ключевой момент в судьбе Советского Союза – реформа КГБ 1976 года.
В.Л.: То есть еще при Брежневе?
А.Ф.: В 1976 году Брежнев впервые теряет контроль над политическими процессами. Он переживает клиническую смерть, после которой действительно становится недееспособным человеком. Происходит своего рода договоренность между Андроповым и лидерами республик. Андропов (возглавлявший КГБ – В.Л.) выводит КГБ в разряд полноценного союзно-республиканского министерства, до этого оно было при ЦК КПСС. То есть Андропов получает некую автономию, а лидеры добиваются создания КГБ в республиках. К моменту смерти Брежнева в стране стояла задача, по сути, восстановить систему управления экономикой и политикой.
В.Л.: И вот приходит Андропов. Как дальше развивалась ситуация?
А.Ф.: Андропов был руководителем КГБ, здесь заключались его сила и слабость. С одной стороны, это человек, который имеет неплохое представление о ситуации в советском обществе, с другой – он никогда не соприкасался с реальной экономикой. Поэтому главную проблему Андропов видел в том, чтобы восстановить систему политического контроля центра за республиками. Поэтому Андропов осуществляет несколько базовых мероприятий, которые подготовят перестройку. Во-первых, он запускает целую серию дел на партийный аппарат, прежде всего дело Чурбанова, зятя Брежнева.
В.Л.: Что значит: дело могут завести на каждого?
А.Ф.: А в условиях теневой экономики всегда есть, на кого завести дело. Момент второй – Андропов начинает заводить коррупционные дела на лидеров союзных республик, показывает, что на каждую республику завтра может быть заведено подобное уголовное дело. Далее Андропов резко увеличивает отчисления из республик в советский бюджет.
В.Л.: Этому не могли сопротивляться?
А.Ф.: Проблема в конституции 1977 года, по которой партия провозглашалась основным источником власти в стране. Произошло снижение влияния органов государственной власти – Совет министров СССР, Верховный Совет и прочие. То есть партийная номенклатура начинает постепенно отстранять от власти государственную номенклатуру. Вот первый источник конфликта.
В.Л.: А второй?
А.Ф.: Поскольку партия – это, прежде всего ЦК, власть от ЦК переходила к очень узкому органу – Политбюро ЦК КПСС. То есть именно отсюда, с 1977 года формируются политические расклады и становится понятным, что механизм принятия решений Политбюро неподконтролен остальным органам государственной власти. Отсюда и произошло замыкание системы управления, при том, что лидеры Политбюро в силу возраста уже не тянули функции управления государственной властью.
В.Л.: Но какое-то противодействие партии было?
А.Ф.: Да, во время знаменитых бесед в обкомовских (областных комитетов КПСС – В.Л.) курилках, курилках Госплана, Госснаба в 1970-х – уже тогда государственная бюрократия обсуждала вопрос о снижении роли КПСС в стране. Хотя на самом-то деле торможение развития шло вовсе не из КПСС, а из Госплана и из Госснаба, которые, естественно, были завязаны на теневую экономику.
В.Л.: Получается, при Андропове представители государственной номенклатуры были злы на него и напуганы. Можно было с ними расправиться?
А.Ф.: Но это была не сталинская элита, а элита людей, завязанных на хозяйство, имеющих опору в республиках. Повторить 1937 год в отношении такой элиты сложно, будет сопротивляться. Поэтому страх, что события выйдут из-под контроля, был характерной чертой андроповского периода.
В.Л.: При Константине Черненко это не изменилось, он повлиял на ход событий?
А.Ф.: Черненко повлиял и повлиял очень сильно – своей двойственной позицией. Приостановив процессы Андропова, он их не свернул и тем самым напугал партийных аппарат. У него постоянно было ощущение подвешенного состояния.
В.Л.: Получается, прогадали те, кто рассчитывал на Адропова и Черненко, потому что последствия оказались совершенно непредсказуемые.
А.Ф.: Да, я даже скажу больше, не только они. В период Андропова впервые после 50-х годов советское руководство говорит об опасности ядерной войны. Был сбит знаменитый гражданский корейский самолет фирмы «Боинг», думали, он прощупывает границы перед возможным нападением. Была истерика по поводу программы Рональда Рейгана – СОИ (Стратегическая оборонная инициатива).
В.Л.: И это также воспринималась как возможная подготовка к ядерной войне.
А.Ф.: Наконец, третий, ключевой момент – истерика из-за размещения американских ракет средней и малой дальности в Европе. Андропов – это первый лидер Советского Союза, который впервые, в 1983 году, заявил о том, что ядерная война может произойти в Европе. Вся советская система управления стратегическими силами была переведена в режим 5-минутной готовности к ядерному нападению.
В.Л.: Каков ваш вывод?
А.Ф.: Я подозреваю, что этот страх перед военной опасностью Андропов собирался использовать как фактор консолидации государственной элиты. Позднее, уже при Горбачеве, это приведет к просчетам в советской внешней политике. Когда страна переведена в состояние ожидания военного нападения, нужно как-то от него отходить, а любой отход от этого состояния естественно будет восприниматься обществом как уступка Горбачева Западу, что во многом предопределит ход его политики середины 80-х годов.
