Есть очень мало исторических моментов, которые воспринимаются спустя годы так же однозначно, как падение Берлинской стены. Даже самые радикальные популисты в Европе, настроенные против Евросоюза и глобальных связей в экономике, не подвергают сомнению позитивный характер события, изменившего европейский континент 30 лет назад.
Важным падение Берлинской стены считает и президент России Владимир Путин. В дни, когда началось объединение двух Германий в единое государство, подполковник КГБ Владимир Путин, как сам он потом скажет в книге-интервью «От первого лица», испытывал разочарование от того, что его донесения из Дрездена никто в Москве не читал, поскольку там были заняты своими интригами.
Позже Владимир Путин ссылался во многих интервью на падение Берлинской стены как на то, что должно было объединить, но, по его мнению, так и не объединило Европу. В интервью немецкому изданию Bild в январе 2016 года Путин заявил, что «Берлинская стена пала, но раскол Европы не был преодолен, невидимые стены просто были передвинуты на восток». Но, так или иначе, жизнь офицера КГБ, служившего в ГДР, была изменена этим событием – как и жизнь всего европейского континента.
Профессор Школы международных отношений в Университете Джорджа Вашингтона Хоуп Харрисон (Hope M. Harrison) 10 ноября 1989 года приземлилась в аэропорту Западного Берлина для того, чтобы работать там над своей книгой о возведении Берлинской стены. Когда она садилась на самолет в Нью-Йорке 9 ноября, она не знала, что летит прямиком в историю.
В интервью Русской службе «Голоса Америки» Хоуп Харрисон говорит, что советское руководство того времени действительно не держало руку на пульсе событий в Германии: «Москва совсем не контролировала ход событий в Германии, и мы помним, что говорил Горбачев – что, в отличие от предыдущих советских лидеров, он не собирался вмешиваться в дела его союзников в Восточной и Центральной Европе. Он очень ясно давал понять, что критически относится к долгое время руководившему ГДР Эрику Хонеккеру, и что в Германии также должны произойти реформы».
«Хонеккер был отстранен от власти в октябре, и Горбачев надеялся на то, что Германия станет более стабильной и реформированной, и при этом останется социалистической страной. Но когда Стена пала, Москва была вообще ни при чем – потому что, вообще-то, все это произошло из-за ошибки (секретаря ЦК СЕПГ по вопросам информации Гюнтера Шабовски, который 9 ноября объявил, что свободный выезд людей из ГДР возможен «немедленно» – Д.Г.). Никто не был и не мог быть готов к такому» – уверена Хоуп Харрисон, в 2019 году опубликовавшая свою вторую книгу – «После Берлинской стены: память и создание новой Германии с 1989 года по наше время».
По словам Харрисон, когда поздно вечером 9 ноября 1989 года проход людей из Восточного Берлина в Западный был открыт, новый лидер ГДР, генсек Социалистической единой партии Германии Эгон Кренц позвонил в Кремль, чтобы сообщить об этом, но «оператор заявил ему, что сейчас в Москве глубокая ночь, и он не станет его ни с кем соединять».
«Они в Москве попросту проспали падение Берлинской стены, и на следующий день Горбачев был несколько расстроен и обеспокоен. Он поговорил с Кренцем, но точно не пытался повернуть события вспять, послать танки или солдат - просто выразил надежду на то, что ситуация не выйдет из-под контроля. Но удержать все это «под контролем» уже не получилось. Так что к декабрю уже начался разговор об организации формата «2+4», и Горбачев вместе с Тэтчер с Миттераном серьезно беспокоились по поводу того, как пойдет процесс объединения, и даже пытались сделать так, чтобы все это шло помедленнее» - рассказывает Хоуп Харрисон.
Эксперт Вильсоновского центра в Вашингтоне и экс-дипломат Уильям Хилл (William H. Hill) в 1989 году работал на «Голосе Америки», и сейчас делится воспоминаниями о том, как он узнал о происходящем в Берлине: «Я тогда руководил Европейским отделом «Голоса Америки», и, как это часто бывало, 9 ноября засиделся в офисе за работой допоздна. У меня был включен телевизор, к моему везению, на канале NBC, и я видел, как корреспондент этого канала Том Брокау в прямом эфире стоял перед Берлинской стеной, на которую залезали люди. Это было выдающееся событие, которого никто из нас не ожидал».
«Я готовился всю жизнь прожить при Холодной войне, и все, что произошло летом и осенью 1989 года, было абсолютно неожиданно. Когда состоялся круглый стол в Польше, в результате которого там все поменялось, когда Венгрия и Чехословакия открыли границы, чтобы уезжающие из ГДР немцы могли проехать в Австрию, дальше все просто посыпалось – я помню, как я праздновал День ветеранов, и мне позвонили с Болгарской службы «Голоса Америки» сказать, что Тодор Живков отстранен, и так далее. Стена, построенная в 1961 году, была символом разделенной Европы, и когда она пала, это было зрелищно. И сделали это обычные люди на улицах» – вспоминает Уильям Хилл.
По словам экс-дипломата, дважды возглавлявшего миссию ОБСЕ в Молдове, 1989 и 1990 годы были временем больших надежд: «Тогда, например, представители США и СССР, госсекретарь Джеймс Бейкер и министр Эдуард Шеварднадзе, совместно работали над тем, чтобы выработать реакцию Совета Безопасности ООН на угрозу, исходившую от Саддама Хуссейна в связи с его агрессией против Кувейта. Главным тогда было ощущение, что конфликт между нами закончен, и мы сможем работать вместе».
Уильям Хилл также вспомнил историю о том, как зимой 1989 года в Дрездене Владимир Путин в форме и с оружием вышел из особняка КГБ на улицу предупредить демонстрантов о том, что не допустит их вторжения в здание: «Есть важная деталь в жизни Путина, связанная с его пребыванием в Германии – именно потому, что он служил там, он не был в России во время начала гласности и перестройки и пропустил эти изменения. А когда он вернулся в Ленинград, то у него была жуткая работа, и я это знаю не понаслышке, потому что годами раньше сталкивался в Ленинградском государственном университете с его предшественником в той же должности надзирающего за иностранцами. Он, конечно, вытянул козырную карту, попав к Собчаку, но в целом весь период политического обновления и начала политического диалога в России Путин пропустил».
По словам экс-дипломата, вполне возможно, что именно это потом повлияло на становление Путина как политика.
Если же говорить о том, почему в Европе на смену радости от падения Берлинской стены пришли рассуждения о необходимости строительства новых стен, то Уильям Хилл уверен, что на самом деле огорчаться рано: «Процессы в Венгрии и Польше сейчас несколько другие, чем 30 лет назад, но если вы посмотрите на результаты выборов, то видно, что общества там разделены примерно посередине, и непонятно, куда дальше они повернут в своем развитии. Я считаю, что жизнь в Центральной Европе в целом через 30 лет после падения Стены стала намного лучше. Некоторые страны разочаровывают сильнее по сравнению с другими, но соотношением я в целом доволен».
«События нас учат тому, что история никогда не заканчивается, и если ты прекращаешь работать над тем, чтобы она развивалась в нравящемся тебе направлении, то другие придут и повернут ее в том направлении, которое тебе может не понравиться. Те события, которые произошли в 1989 году, привели к тому, что мир в целом стал намного лучше» – убежден Уильям Хилл.
