Владислав Зубок – старший научный сотрудник Института США и Канады РАН и профессор истории в Университете Темпл в Филадельфии. В интервью Русской службе «Голоса Америки» он рассказал о своей последней книге, о фактах холодной войны, основанных на новых архивных данных, а также о том, возможна ли новая холодная война.
Юлия Аппел: Ваша новая книга «Неудавшаяся Империя: СССР в холодной войне от Сталина до Горбачева» попала в список бестселлеров газеты «Вашингтон пост». Вас это удивило?
Владислав Зубок: Честно говоря, удивило, особенно когда я увидел, какие основные книги по России вошли в этот список 2008 года – о гибели Александра Литвиненко, другая – тоже о советском шпионаже и третья, которую я, кстати, рецензировал – книга британского историка Орландо Файджеса о жизни простых людей при сталинизме. Эта книга действительно очень интересная, замечательная, и когда я нашел свою книгу рядом с ней, то был горд, что мне удалось попасть в эту группу.
Ю.А.: Для какой аудитории предназначена ваша книга?
В.З.: Я старался расширить потенциальный круг своих читателей, потому что считаю, что тема представляет общий интерес. Это – первая книга, в которой содержится попытка осмыслить всю историю холодной войны целиком. Эта книга не просто о внешней политике и дипломатии Советского Союза, а о том, к чему привела холодная война внутри общества, и что она означала для простых людей.
Ю. А.: Подзаголовок книги – «Новая история холодной войны». Новая – с точки зрения интерпретации фактов или с точки зрения самих фактов?
В.З.: Она названа новой, потому что теперь, после разрушения коммунистической системы, мы имеем доступ к архивам, и, как правило, книги, названные «новой историей», основаны на новых архивных данных, причем даже не одной страны. В моем случае там есть немецкие архивы, азербайджанские, грузинские, украинские… Это – многоархивное исследование. Ну, и самое главное – интерпретация на основе принципиально новой базы данных.
Ю.А.: Вы и раньше писали о холодной войне – в 1996 году вышла ваша книга «Холодная война в Кремле: От Сталина до Хрущева».
В.З.: Да, но та книга заканчивалась советско-китайским разрывом и Карибским кризисом. Новую же книгу я завершаю 91-м годом. Более того, в предисловии к новому изданию, которое я назвал «Возвращение России» и написал после российско-грузинской войны, я пытаюсь объяснить читателям, что же на самом деле произошло после 91-го года, и является ли Россия преемницей в полном смысле той империи, которой был Советский Союз. Я отвечаю на этот вопрос «нет».
Ю.А.: Можно ли говорить, что холодная война началась по вине какого-то одного государства?
В.З.: Конечно, нет. Более того, я, может, скажу крамольную вещь, но выбор был в большей мере на стороне Соединенных Штатов. Не потому, что США были более и менее агрессивными или заинтересованными в холодной войне – просто они имели большую возможность выбирать курс своих действий. И то, что Америка отреагировала на определенные кризисы (например, в Турции или в Иране, где Сталин выступал с конкретными притязаниями), приняв на вооружение доктрину сдерживания Советского Союза и коммунизма в целом, было ее важным выбором. Американцы установили параметры Сталину, которых он, может быть, и не ожидал. С другой стороны, конкретное поведение Сталина в Турции и Иране, странах Восточной Европы, особенно в Польше, Румынии и Болгарии, дало достаточно материала для того, чтобы говорить, что он действительно готовился к возможной конфронтации с западными державами. Правда, можно утверждать, что он хотел ее отсрочить, сначала добиться своего, построить буфер из государств вокруг советской империи, но это ему не удалось. Возник конфликт, возникла холодная война. Поэтому «кто виноват» – вопрос конкретно исторический. Я не стараюсь никого огульно обвинять, но главный антигерой в первой и второй главе моей книги – Иосиф Сталин, и я показываю, что без него холодная война, конечно же, не началась бы.
Ю.А.: Было ли на протяжении холодной войны преимущество за какой-то одной стороной?
В.З.: Преимущество в основном всегда оставалось на стороне Соединенных Штатов. Ведь преимущество заключается не только в количестве ядерных боеголовок, хотя и здесь оно было на американской стороне с самого начала и до самого конца. Оно заключается в общем экономическом, промышленном потенциале, в мощи и силе союзников, не говоря уже о «мягкой» мощи Америки – массовой культуре, образе жизни, – которая была неоспорима.
Ю.А.: СССР все же был первым в освоении космоса…
В.З.: Да, и это позволило создать иллюзию конкурентности. Конкуренция, конечно, была серьезная, особенно в конце 50-х годов, когда в США в силу ряда обстоятельств чрезвычайно переоценили рост Советского Союза. После относительного спокойствия американцы вдруг в 1957 году «получили» спутник, в 61-ом – Гагарина и еще и смотрели на рост советской экономики, которая в 50-е годы пережила бурное восстановление разрушенной войной промышленности. Но реально Советский Союз никогда не имел шансов догнать, а тем более обогнать Соединенные Штаты. США с самого начала сделали одну гениальную вещь – они создали всемирную финансовую, экономическую и торговую систему (Международный банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд). Сталин же вышел из этих соглашений в 1946 году и позднее попытался создать альтернативную систему на базе Восточной Европы и Китая, и эта система, конечно, абсолютно не сработала.
Ю. А.: Можно ли говорить о победителях и проигравших в холодной войне?
В.З.: Мы видим, что, безусловно, выиграл Запад. Но проигравших определить гораздо труднее, чем победителей. Советский Союз перестал существовать. Некоторые страны, которые образовались на базе СССР, начали говорить о том, что они тоже выиграли, освободившись от советского коммунистического плена, и стали искать, кто же их пленил. Некоторые, к сожалению, не совсем правомерно начали указывать на Россию. Но Россия – тоже молодое государство, образовавшееся на обломках советской империи, и она оказалась в странном состоянии. Россия решила ни на кого не пенять и при президенте Путине взяла на вооружение великодержавную парадигму «наша великая история», в которой нет места для отстраненной оценки советского опыта, и в которой советский опыт стал российским опытом. Это привело к тому, что люди считают, что Россия проиграла в холодной войне – не коммунисты, не Советский Союз, а «мы, россияне». Мне кажется, что это ошибочное, тупиковое рассуждение, к сожалению, овладевшее умами опасно большого количества людей.
Ю.А.: Сейчас много пишут и говорят о новой холодной войне между США и Россией. Имеют ли под собой почву такие рассуждения?
В.З.: Меня беспокоит то, что впервые со времен Рейгана возник и усиливается информационный барьер между двумя странами. Особенно это стало ясно, когда разразилась российско-грузинская война. Не только телевизионные каналы вещали о двух совершенно разных войнах, но даже и блоги отличались – российские стояли на российской патриотической точке зрения «наших бьют, грузины виноваты, а нас обвиняют, значит, Запад тоже виноват, значит, они сговорились». Западный интернет был более разнообразен, но учет российской точки зрения там был отражен слабо. Мне кажется, впервые возникает недоверие – не на фоне правительства, не на фоне лидеров государств, а на фоне общества. Это очень тревожная ситуация. Тем не менее, я считаю, что холодная война не наступит – это был совершенно уникальный исторический период, когда из величайшей в истории мировой войны вышли две великие державы с двумя весьма сильными мессианскими идеологиями: Америка с американской и СССР с коммунистической, – этого всего мы сейчас не имеем. Тем не менее, мы все-таки идем к многополярному миру, и хотя Россия и пытается отвоевать место под солнцем в мире, это будет нечто иное, чем холодная война. Россия, в конечном счете, даже при самом лучшем раскладе, останется крупной региональной державой, может даже великой, но региональной – она никогда не вернет себе статус мировой державы, какой был Советский Союз.
