Украинские и российские политики в напряженной риторике конфликта все больше прибегают к использованию термина «геноцид». Эмоционально «заряженное» определение не отражает того, что вкладывает в это понятие Организация объединенных наций. При этом использование такой риторики может стать опасным отклонением в сторону создания непреодолимых разногласий, которые могут углубить существенные противоречия между сторонами конфликта во внутреннем для Украины контексте.
К такому выводу пришли в экспертном сообществе Вашингтона, где в Институте Карнеги в среду прошла дискуссия, тема которой была посвящена выбору терминологии в дискуссионных битвах вокруг российско-украинского кризиса.
Как подчеркивает один из авторов опубликованного на эту тему исследования, младший научный сотрудник Инстиута Карнеги Мэтт Купфер, на территории бывшего Советского Союза слово «геноцид» использовалось как оружие политической риторики больше, чем где-либо в мире.
В качестве недавней иллюстрации Купфер в своем исследовании приводит слова Рината Ахметова, который, в одном из своих видео-обращений в мае нынешнего года, говоря о несостоявшемся в Мариуполе Марше мира заявил: «Это борьба против нашего края. Это борьба против Донбаса. Это геноцид Донбаса».
В анализе этого и других заявлений, проведенном Купфером и старшим научным сотрудником программ России и Евразии в Институте Карнеги Томасом де Ваалом, говорится, в частности, что «называть действия боевиков в Восточной Украине является, преувеличением гигантского масштаба в контексте того, как ООН определяет это самое кровавое из всех возможных преступлений».
«В то же время, – говорится в исследовании, – Ахметов не был первым человеком в контексте этого кризиса, кто использовал это определение для того, чтобы заклеймить своих политических оппонентов».
Томас де Ваал в интервью Русской службе «Голоса Америки» подчеркнул:
«Идет конфликт между двумя идеями, двумя терминами. Это, по-моему, очень опасный конфликт. С одной стороны, российские утверждения, российские обвинения в том, что украинцы начали геноцид, а в Киеве мы слышим постоянное употребление термина “терроризм”, разговоры о том, что на востоке Украины сейчас совершается антитеррористическая операция. Кстати, эта идея, по-моему, даже вполне осознанно копируется с Чечни, когда Путин говорил, что мы ведем в Чечне не войну, а антитеррористическую операцию».
«Складывается ситуация, когда противники государственного масштаба обвиняются в геноциде, а противники на уровне негосударственных субъектов – в терроризме», – добавляет он.
Эксперт обращает внимание на то, что в официальном российском лексиконе на государственном уровне определение «геноцид» практически не используется.
«Официальной позицией Путина это, судя по всему, не является, – говорит де Ваал. – Все больше такие определения даются российскими СМИ и фигурами типа Глазьева и Жириновского».
Мэтт Купфер в этом контексте добавляет: «Опасно, когда стороны конфликта начинают использовать такие определения. Это неизбежно оставляет за собой исторический шлейф и очень много злобы».
«Задача достижения примирения в таких условиях становится особенно трудной и уменьшает возможности для политического компромисса в Восточной Украине, – подчеркивает эксперт. – Применение термина “геноцид” – слова, использующегося для определения абсолютного зла, – подразумевает, что русские и украинцы несовместимы, и закрывает возможности для какого-либо дальнейшего диалога и сотрудничества. В кризисе, в котором слова играют большую роль, непримиримая война слов в Украине разжигает становящийся все более опасным конфликт».
Your browser doesn’t support HTML5
Поделись! Выпуск 203