Политики в США не были удивлены тем насилием, которое власти в Москве применили к согражданам, попытавшимся осуществить свое право на мирный протест в прошедшие выходные – регулярные слушания в Конгрессе и аналитических центрах Вашингтона дают довольно полное представление о том, как Кремль и силовые структуры повышали давление на протестующих в течение последних семи лет.
Однако отсутствие удивления не означает отсутствие реакции: избиения и аресты были жестко осуждены Хельсинкской комиссией США (https://www.golos-ameriki.ru/a/helsinki-commission-us-navalny/5022390.html), члены которой, скорее всего, не откажутся повторить эту критику в лицо российским парламентариям при встречах на сессиях Парламентской ассамблеи ОБСЕ. Посольство США в Москве тоже осудило разгон акции как непропорциональное применение силы.
Политологи в США, специализирующиеся на изучении России, анализируя беспрецедентные аресты оппозиционных политиков в Москве, пытаются понять, как ситуация будет развиваться дальше. Своими выводами они поделились с Русской службой «Голоса Америки».
Действия властей в Москве – результат просчета
Политолог, эксперт Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе Дэниел Трейсман (Daniel Treisman, UCLA) уверен, что к массовому протесту мэр Москвы Сергей Собянин и его подчиненные готовы не были: «Я думаю, что власти просчитались в своих предположениях об уровне реакции на отказ в регистрации кандидатов на выборах в Мосгордуму. Очевидно, что люди в окружении мэра Москвы Сергея Собянина проявили неопытность – они сначала жестко отказывали людям в регистрации, а потом, когда ответ на эту жесткость стал массовым, решили запугать участников протеста применением силы».
Об ошибке властей говорит и директор Центра изучения Евразии, России и Восточной Европы Джорджтаунского университета Анджела Стент (Angela Stent): «Люди в Кремле и на уровне Москвы, которые принимают решения, действовали по установке, согласно которой не предполагалось признавать законное право оппозиционных кандидатов баллотироваться. Я думаю, что в долгосрочной перспективе это, вероятно, было ошибкой, потому что непохоже, что оппозиционные кандидаты и протестующие будут останавливаться. Это значит, что если оппозиционных кандидатов не допустят до выборов, то в то время, когда будут проходить выборы, власти могут столкнуться с еще большими протестами».
Результатом недооценки российскими чиновниками протестного потенциала москвичей считает произошедшее вице-президент Фонда Карнеги Эндрю Вайс (Andrew Weiss, Carnegie Endowment for International Peace): «Можно сказать, что мы имеем дело с классическим примером, в которой люди во власти недооценивают ситуацию – в этом случае невозможность для кандидатов от оппозиции участвовать в выборах местного масштаба вызвала довольно гневный отклик со стороны более широкой части общественности, чем ожидал режим».
Уровень репрессий соответствует уровню испуга
Директор евразийской программы Атлантического Совета Джон Хербст (John Herbst, Atlantic Council) говорит, что аресты и избиения были результатом того, что нынешний московский протест напугал именно Кремль: «Я думаю, что власти были сильно напуганы тем фактом, что эти демонстрации стали столь длительными. Нам хорошо известно, что Путин был напуган событиями на Болотной 2012 года, и я думаю, что он воспринял нынешние акции как повторение тех событий – вот почему были применены такие репрессии. Стоит также отметить такую новую деталь, как неожиданный налет на телеканал «Дождь» – мне кажется, это свидетельствует о том, что опасения властей очень велики».
По мнению Анджелы Стент, российская власть пытается задушить подъем оппозиционного движения на корню: «Я думаю, что Кремль понимает, что сейчас оппозиция, по крайней мере, в Москве, консолидируется. В этот раз власти, как мне кажется, решили, что наличие оппозиционных политиков в Московской городской Думе будет представлять реальную угрозу. Определенно, они пытаются заставить людей понять, что не допустят этого, и что оппозиционные кандидаты не будут включены в политическую систему даже на локальном уровне».
Стент, недавно опубликовавшая книгу «Мир Путина: Против Запада и вместе с остальными» (Putin's World: Russia Against the West and with the Rest), поясняет, почему Кремль испуган, и что именно он пытается предотвратить: «Режим боится роста поддержки любых оппозиционных кандидатов, которые смогли бы изменить или сломать систему, потому что это режим, при котором люди, находящиеся у власти, контролируют большую часть активов страны. Они чувствуют, что их благосостояние и личная свобода окажутся под угрозой, если реальный оппозиционный кандидат сможет получить достаточно поддержки, чтобы изменить систему».
Сработает ли насилие?
Как считает Дэниел Трейсман, подавление протеста в данном случае может не сработать: «Теперь, к сожалению для московских властей, невозможно предсказать, чем это применение силы закончится. Иногда – да, удается запугать людей, но часто насилие со стороны государства только гальванизирует протест, делает его более агрессивным и готовым на большее».
Политолог из Калифорнийского университета полагает, что свою роль сыграет и соревнование между властными группами: ««Все зависит от ближайших событий: если будет понятно, что жесткая реакция только ухудшает ситуацию, то Кремль может решить, что нужна какая-то другая стратегия. Но внутри самих властей есть группа, пытающаяся использовать эту конфронтацию в своих целях – для укрепления своих позиций внутри правящей элиты. И силовики сейчас явно пытаются закрепить свое преимущество, отстаивая жесткую линию. Это может толкнуть режим в сторону еще большего ужесточения в целом. Я ожидаю, что может последовать и ужесточение законодательства, потому что сейчас Собянин и те, кто за ним стоит, не могут позволить себе проиграть».
Сомнения по поводу эффективности насилия в нынешней российской ситуации есть и у Эндрю Вайса: «Аресты и насилие сохраняются как типичный инструмент, но насколько этот инструмент эффективен – пока неизвестно. В различных частях России мы наблюдали растущую тенденцию, что рядовые люди готовы пойти на риск для выражения недовольства нынешней властью. Насколько быстро сможет эта тенденция – и сможет ли вообще – распространиться на более широкую часть российской общественности, предсказать очень сложно»
Анджела Стент опасается усиления конфронтации, поскольку одна сторона все больше опирается на силу, а другая все менее намерена уступать этой силе: «Режим стал более авторитарным, и он явно способен использовать силу, чтобы заключать под стражу, преследовать демонстрантов и навязывать свою волю населению страны. И в случае необходимости, режим может продолжать преследовать демонстрантов, если они снова выйдут на улицы – а они выйдут. Я думаю, что слабость режима в том, что, по крайней мере, в больших городах, таких как Москва, ему становится все сложнее с поддержкой, особенно среди молодых и более образованных людей, потому что он не оставляет им никакого выбора. Эти люди чувствуют, что им отказывают в праве влиять на политическую систему, и им это надоело».
2024 год – далеко или близко?
«Мы должны понимать происходящее в контексте «Проблемы 2024 года» – продолжает Анджела Стент. – «Кремль и связанные с ним люди пытаются определить, что будет происходить с этой системой в преддверии того, когда президент Путин должен будет покинуть свой пост. Я думаю, они уже пытаются создать систему, в которой будет плавный переход – если переход будет, и это большое «если» – от одного президента к другому, и тот продолжил бы существование этой системы. В долгосрочной перспективе это связано с проблемой перехода власти по мере приближения 2024 года».
Джон Хербст, в свою очередь, не считает, что власти России уже сейчас пытаются решить «Проблему-2024»: «Мне кажется неверным преуменьшать уровень спонтанности и хаоса в процессе принятия решений. Конечно, после Болотной ровно это и последовало – ужесточение законодательства, но и до событий на Болотной, и после них были приняты ключевые ограничительные законы: после Беслана – отмена выборов губернаторов, совсем недавно – ограничения в интернете, я уже не говорю об ограничениях для медиа. Я не очень вижу, куда еще закручивать гайки. Я также думаю, что 2024 год пока еще довольно далеко, и вряд ли это является подготовкой уже к нему».