«Запад вполне сознательно принимал эту фикцию: дела надо вести с Медведевым; он – президент, он – официальный партнер на переговорах, – сказал директор московского Центра Карнеги Дмитрий Тренин корреспонденту «Голоса Америки». – Дескать, Путин занимается социалкой, экономикой – он здесь ни при чем. Эта фикция использовалась с большой пользой – в том числе и для "перезагрузки". Потому что общее отношение к Путину оставалось негативным: сфотографироваться рядом с ним – это требовало от западных политиков то ли мужества, то ли безрассудства. А сейчас ситуация опять поменялась. И у западных лидеров проблема: как вести дела с Россией, во главе которой стоит человек, расстрелянный мировыми СМИ?»
Стало быть, вновь – о роли личности в политике: роли подлинной и мнимой? Скорее все-таки о другом: о политическом языке России и о том, что порой теряется при переводе. И в частности – о соотношении весовых категорий в российской политике. Далеко не сводящемся к конструкции самого правящего тандема.
Алексей Пименов: Дмитрий Витальевич, Русская служба «Голоса Америки» довольно подробно освещала скандал, разыгравшийся вокруг партии «Правое дело» и ее несостоявшегося лидера Михаила Прохорова. Каковы, на ваш взгляд, главные политические уроки этой истории?
Дмитрий Тренин: Начну с очевидного: Прохоров был задуман как «кремлевский проект». Можно долго перечислять резоны, по которым Кремлю необходима была правая партия в Думе, – небольшая, но укомплектованная людьми, способными артикулировать эту позицию. Т.е. способными высказать то, чего не высказывают другие депутаты Думы. Почему не высказывают? Да потому что точка зрения, скажем, либеральных кругов – не радикал-либеральных, а скорее праволиберальных, сегодня в Госдуме практически не представлена. Между тем страна, очевидно, вступает в период сложных решений социально-экономического характера, и такая точка зрения в думе была бы полезна – для того хотя бы, чтобы служить громоотводом. Чтобы, попросту, была возможность, сказать то, чего, по понятным причинам, не может высказать кремлевский чиновник. Проект провалился – я думаю, по причине отказа Михаила Прохорова слепо следовать тем инструкциям, которые были написаны для него Владиславом Сурковым.
А.П.: Инструкциям – в буквальном смысле?
Д.Т.: Во всяком случае, он отказался выполнять сугубо служебную роль. Конечно, он был согласен с тем, что этот проект не должен быть оппозиционным. Нет, предполагалось, что это – еще одно крыло Кремля. Нет сомнений в том, что Прохоров – абсолютный лоялист: он же не самоубийца, и не хотел сделать хуже своему бизнесу. Однако он предполагал, что в этих широких рамках у него есть самостоятельная роль. Оказалось, что степень самостоятельности было гораздо меньше, чем он предполагал: он был вынужден выполнять указания заместителя главы кремлевской администрации, а человека с амбициями Прохорова, с его представлениями о себе, о своей роли, это устроить не могло. Произошла сшибка – он стал действовать самостоятельно, после чего последовала команда из Кремля эту самостоятельность пресечь, и она была пресечена. Это не первый проект, который у Кремля вышел из-под контроля. Та же участь постигла и предыдущий проект с Дмитрием Рогозиным, с партией «Родина». Он тоже был пресечен – быстро, жестко и, в общем-то, пока что без серьезных последствий для Кремля. Я думаю, что на сегодняшний день политическая карьера Прохорова закончилась. Но это не значит, что через какое-то время он не может быть востребован в том или другом качестве: он уже будет битым – как в свое время Рогозин, а на Руси за битого, как известно, двух небитых дают.
А.П.: Интересно, что в обоих случаях этот выход из-под контроля был связан с проблемой национализма. У Рогозина националистический мотив звучал совершенно откровенно. У Прохорова – эта история с кандидатурой Евгения Ройзмана, о деятельности которого идут острые дискуссии. Совпадение?
Д.Т.: Национализм – серьезная проблема для любой страны, которая перестает быть империей. В том числе и для России – это вещь опасная, но одновременно – способная быть востребованной властью – я бы сказал, в сублимированном виде. Тут следовало бы начать не с Рогозина, а с Жириновского, который в течение вот уже двух десятилетий выпускает темные силы русского национализма в риторический свисток. В этом – его серьезная и, я бы сказал, позитивная роль в современной российской истории. У Рогозина, конечно, была другая задача: он национализм не в свисток хотел выпустить – он хотел его определенным образом обрамить и сделать своим собственным коньком. А кроме того – ввести национализм в российское политическое пространство как самостоятельную силу. У Прохорова национализм – другого толка: тут речь шла о соединении либерального и национального. Это, на мой взгляд, очень важная задача, и решить ее было бы полезно. Потому что до сих пор либерализм в России представлялся как космополитичный, абстрактный, взятый, так сказать, из учебников чикагской экономической школы. Как когда-то для ранних большевиков, Россия является для либералов скорее полем лаборатории, а не большой и живой страной. И это опасно для либерализма: либеральные идеи начинают отвергаться, и спасения здесь практически нет. Попытка совместить либерализм и национальное предпринималась не только Прохоровым: многие в последнее время стали говорить о необходимости, желательности, даже неизбежности этого. У Прохорова – не получилось. Но, повторяю, главным образом потому, что он отказался играть по тем очень жестким правилам, которые ему предложил Сурков. Я думаю, что он договаривался не с Сурковым, а с более высокопоставленными деятелями – в частности, с Медведевым, но оказался в подчинении у Суркова, а это ему понравиться не могло.
А.П.: А жесткость правил – чем ее объяснить?
Д.Т.: Вот, на мой взгляд, главное: дело не в попытке привнести сюда национальное. Власть, так или иначе, стремится «вобрать» его в свою группу поддержки и – там! – сублимировать. Это пытался сделать тот же самый Путин – когда он создавал Народный фронт, когда он ходил на могилу погибшего футбольного болельщика Егора Свиридова… Для Путина это вполне естественно – идти в эту сторону и пытаться, с одной стороны, вербовать там сторонников, а с другой – превращать этот национализм в ту версию патриотизма, в которую Путин верит.
А.П.: Ваша только что вышедшая книга («Post Imperium» – А.П.) – о чем она? Как вы могли бы кратко сформулировать ее мессидж?
Д.Т.: Эта книжка – для международной аудитории. И мессидж, который я посылаю читателям, звучит так: та Россия, которую мир знал на протяжении последних пятисот лет – если хотите, со времен строительства храма Василия Блаженного на Красной площади – была империей. Расширяясь – до тех границ, которые, в конце концов, вобрали в себя шестую часть света, – эта страна рассматривала себя прежде всего как империю. Этой империи больше нет – и не будет. Несмотря на то, что многие – тут и соседи России, и другие страны… считают, что империя не умерла, что она еще обнажит зубы. Так вот, это, на мой взгляд, не имеет под собой основания. Нет ни материальных предпосылок, ни политической воли, ни реальной поддержки этой идеи среди населения. Ведь империя – это проект, который ставит некую идею выше конкретных интересов. Был проект создания советской империи – и все силы бросались на победу социализма и коммунизма во всем мире. Были, так сказать, и более ранние «имперские» версии, более традиционные: когда первопроходцы, казаки или войска расширяли границы – чтобы соперничать с другим империями: с британской, с французской, чтобы пощипывать те империи, что уже стали проявлять признаки дряхлости – Оттоманскую, китайскую, персидскую… Все это – в прошлом: сегодня Россия и люди, которые живут внутри России, живут прежде всего для себя: нет общей идеи, я бы даже сказал, что нет и нации в России. Ведь нация и республика – как «общее дело» – это две стороны одного явления. И вот этого – нет. Люди живут для себя – на самых разных уровнях… Если угодно, Россия ставит во главу угла сугубо материальные ценности – это характерно и для внутренней ситуации, и для внешней. Россия не может быть и не хочет вновь стать империей. Да, она стремится выйти из нынешнего состояния – в направлении республики, современной нации, которая превратила бы ее в страну, где хорошо, комфортно и привольно жить. Чтобы эта страна не насылала свои батальоны, дивизии или пропагандистов на весь остальной мир, не пыталась решать проблемы революции в Центральной Америке, а стала страной, производящей общественные блага для остального мира. Но для этого России необходима всесторонняя модернизация экономической, социальной, а также – что очень важно – политической системы.
Дмитрий Тренин: Россия больше не хочет быть империей