Мать и сестра Татьяны Морозовой жили в Москве, на втором этаже дома 19 по улице Гурьянова. В ночь на 9 сентября 1999 года мощный взрыв разрушил большую часть дома. Погибло 94 человека; еще 164 получили ранения. Позднее люди, знакомые с результатами предварительного следствия, рассказали Татьяне, что останки ее матери невозможно было найти: взрывчатка была заложена как раз под той секцией дома, где находилась их квартира. Сестра Татьяны – Алена – осталась жива: в момент взрыва она была в гостях – в пятом подъезде. Татьяна Морозова, проживавшая с семьей в США, узнала о трагедии лишь два дня спустя.
Инна Дубинская: Как вам запомнился день 9 сентября 1999 года?
Татьяна Морозова: На самом деле для меня это было 11 сентября. В этот день мне позвонил американский журналист Райн Чилкотт и сообщил номер телефона, по которому я должна была срочно найти Алену. Я не могла понять, почему вдруг мне нужно искать Алену, но он лишь повторил, что это нужно сделать срочно. Я не знала, что 9 сентября в Москве произошел взрыв.
И.Д.: Вы дозвонились до Алены?
Т.М.: Да, и она мне сказала: «Таня, жизнь закончилась. Мамы больше нет. Нашего дома тоже нет. И соседей больше нет». Я не могла понять, о чем она говорит: « Куда все делось-то?» Даже в самом страшном сне мне не могло привидеться такое – взрыв, который снесет почти половину дома, и столько людей погибнет в одно мгновенье?! В Москве?!
Я повесила трубку. Посидела несколько минут. Собралась с мыслями и перезвонила сестре. Она повторила все то же самое, заплакала и повесила трубку.
И.Д.: Где в тот момент была Алена?
Алена Морозова
Т.М.: У бывшей одноклассницы в соседнем доме. Она ее приютила почти на целый месяц, пока ходили по моргам и искали маму. Я смогла приехать только 16 сентября, потому что тогда у меня еще не было американского гражданства и нужно было оформлять документы для возвращения в США. Мы с Аленой приехали в Америку 11 октября.
И.Д.: Почему вы решили увезти Алену из России?
Т.М.: Как же я могла там оставить единственного живого близкого мне человека?! В Америке у меня был дом, муж, работа. Там у нее ничего не осталось.
И.Д.: Возникали ли у вас вопросы о том, как и почему могла произойти эта трагедия?
Т.М.: На самом деле вначале вопросов не было. Мы сразу не поверили, что это связано с Чечней. Наш дом был построен, мне кажется, на самом болотистом месте в Москве. Прямо за нашим домом начинались болота и песчаники. Моя мама участвовала в строительстве нашего дома, помогала мыть окна и убирать строительный мусор. Я помню, как они с папой нам с сестрой много раз рассказывали, что наш дом на Гурьянова стоит на двух фундаментах, потому что первый фундамент ушел под воду сразу после закладки. Место было очень гнилое, болотистое. Мы всю жизнь боролись с комарами. Так что первая мысль была, что взорвался болотный газ. Мы никак не могли предположить, что под наш дом можно было заложить такое большое количество взрывчатки.
И.Д.: Почему вы не поверили, что это сделали чеченцы?
Т.М.: Простая логика подсказывала: причем здесь чеченцы? В нашем доме чеченцы живут. Наши соседи – чеченцы. Зачем им самих себя взрывать? Половина работавших на АЗЛК – чеченцы. Мы их видели на остановках, в магазинах. Наши дети с ними играли. Мы с ними дружили. Зачем чеченцам взрывать нас?
И.Д.: Когда у вас закрались сомнения относительно официальной версии?
Т.М.: Первые мысли возникли, когда мы случайно познакомились с историком Юрием Фельштинским. Он позвонил нам и сказал, что работает над книгой о взрывах домов в России. Он задавал такие же вопросы, как вы: «Вы считаете, что дом взорвали чеченцы?». Я ему привела те же самые аргументы против этой версии, которые я сейчас назвала: «Кому нужно взрывать дом, полный старушек, домохозяек и маленьких детей? Дом, в котором живет рабочий класс? У нас не жили ученые или известные политики».
И.Д.: Можете ли вы сегодня ответить на эти вопросы?
Т.М.: Мы старались получить ответы. Стали искать нити, которые могли вывести на решение. Кому было нужно нас взрывать? Кто получил выгоду от того, что наш дом взлетел на воздух? Мы раньше не следили за политикой, а тут стали замечать: у руля государства появился новый человек. Вскоре началась война в Чечне…
И.Д.: Таня, в прошлом году вы с сестрой написали открытое письмо президенту Дмитрию Медведеву, в котором просили провести расследование взрывов жилых домов, в том числе и вашего – на улице Гурьянова...
Т.М.: Конечно, надежда умирает последней. К власти пришел новый человек с новыми идеями. Мы обратились нему с открытым письмом – в надежде на открытый ответ. Мы надеялись, что он захочет доказать всему миру: нет, мы к этому не причастны.
И.Д.: Вы получили от него ответ?
Т.М: Нет.
И.Д.: Как вы думаете, будет ли когда-нибудь сказана правда о том, что произошло с вашей мамой, с вашими соседями в доме 19 на улице Гурьянова, с теми, кто жил на Каширском шоссе и в Волгодонске?
Т.М.: Сегодня мы узнаем о том, что случилось, когда Сталин руководил страной… Семьдесят лет спустя. Может быть, через 70 лет после событий сентября 1999 года мы узнаем, что произошло на самом деле, – когда все те, кто был у власти в России, будут уже в другом изменении... А сейчас, я думаю, это вряд ли возможно. Им не выгодно, чтобы мы узнали, как они пришли к власти. Больше всего меня страшит мысль: а что, если они захотят начать еще какую-нибудь войну? Кого следующего будут взрывать?!
И.Д.: Вам приходилось бывать в Москве после 1999 года?
Т.М.: Да, я навещала своих друзей в Москве и всем, кто выжил в сентябре 99-го, показала своего сына. Наши соседи – брат с сестрой – похоронили в один день 11 человек из своей семьи. Они, как и мы с Аленой, остались без родителей. Я с сыном у них останавливалась. У них дети такого же возраста. Мы перебирали фотографии, которые им удалось найти. Мы с Аленой нашли только две фотографии.
И.Д.: Ваши друзья смирились с этой потерей?
Т.М.: Они смирились с тем, что уже не вернешь дорогих им людей, что нужно жить воспоминаниями о прошлом. Они смирились – потому что, живя в России, понимают, что навлекут на себя беду, если попытаются что-то сделать. Я в Америке не подвергаюсь никакому давлению и могу говорить то, что думаю. Я защищена законом и не боюсь высказать предположение, что взрыв произошел не по вине чеченцев, а по вине нашего государства. У них нет возможности сказать об этом вслух. Думать будут, но вслух не скажут. Они не могут добиваться правды, как это делает Михаил Трепашкин. Трепашкин знает законы. Простые россияне законов не знают. Они защитить себя и свою семью не смогут. Михаил Трепашкин невероятно честен, храбр и поставил перед собой цель выяснить правду о взрывах домов в России. Он ради этого жертвует всем, что у него есть.
И.Д.: Татьяна, какие чувства вы испытали, когда через два года после взрывов в Москве произошли теракты в США?
Т.М.: Меня, наверное, трагедия 11 сентября потрясла больше, чем многих других американцев.
И.Д.: Почему?
Т.М.: Меня не было в момент взрыва в Москве. Но я пережила его два года спустя в Америке. Я помню до секунды, что я делала в то время, когда первый самолет врезался в башню Всемирного торгового центра. Я была на работе в детском саду – и весь день была прикована к экрану телевизора. Я заранее знала, что башни рухнут и что погибнут все, кто не смог спуститься с верхних этажей. Я знала, что будет огромный пожар, как это было в Москве при взрывах. Еще до того, как по телевизору показали бегущих по улицам Манхэттена людей, покрытых пеплом и цементной пылью, я мысленно уже представляла их именно такими, потому что Алена мне рассказывала, что так было, когда взорвали наш дом в Москве.
Я думаю, что Алена по сей день борется с собой и не может забыть о пережитом. Наверное, это отчасти определило ее решение стать военнослужащей армии США. Она хочет защищать и спасать людей. Это ее шанс проявить силу воли и придать смысл собственной жизни. Жизнеутверждающий смысл…