Практически одновременно анимационная лента «Камни в моих карманах» (Rocks in My Pockets) выходит в Латвии и в США. Ее автор, 50-летний режиссер Сигне Баумане родом из Латвии, но последние двадцать лет живет в Нью-Йорке. Этим летом ее полнометражный дебют показывался в официальной программе международного кинофестиваля в Карловых Варах, где получил две награды – Федерации кинокритиков (ФИПРЕССИ) и Экуменического жюри.
«Камни в моих карманах» – история нескольких поколений семьи Сигне. Режиссер фокусирует внимание на тяжелой судьбе женщин в этой семье, на их лишениях, отчаянии и депрессиях. Это очень необычная анимация, герои которой одновременно и условны, и очень узнаваемы, а закадровый голос (это сама режиссер) спешит поведать множество бытовых подробностей.
С режиссером Сигне Баумане побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Сигне, у нас с вами одна альма-матер. Вы когда закончили МГУ? Что изучали?
Сигне Баумане: Изучала философию. Закончила в 1989 году. Я не выбирала анимацию, анимация выбрала меня. В Москве меня, правда, не взяли ни на одну студию – у меня нет художественного образования. У русских такой огромный выбор талантов, и я никак не могла конкурировать. Я вернулась в Латвию и стала работать на самой низовой должности на Рижской киностудии – красильщицей целлулоидной пленки. В 1991 году сделала первый свой фильм. На сегодняшний день сняла 15 коротких анимационных фильмов. Так что я философ, работающий в анимации (смеется). Философия и анимация – брат и сестра, поскольку работают с абстрактными вещами.
О.С.: Поясните, пожалуйста.
С.Б.: Вот я сижу на стуле. Моя задница сидит на стуле. Я это ощущаю и в то же время забываю об этом, воспаряя в высоты духа. В общем, меня интересует физическое существование и его соотношение с идеями и духовностью.
О.С.: Насколько это лично ваша история? Вы основывались на вашей биографии и биографиях ваших родственников?
С.Б.: Да, в основе сюжета – факты. Но я не считаю, что рассказ это суммирование фактов. Это вознесенная над фактами реальность, мое субъективное видение фактов, мое мировоззрение. В каком-то смысле – поэзия.
О.С.: Заметно, что вы не жалеете мрачных красок...
С.Б.: Я не верю во мрак. Я не считаю, что с миром надо общаться через рыдания и жалобные крики. Мое тело мне дает наслаждение через еду, прикосновения, любование небом, природой. Такие маленькие удовольствия. У меня есть чувство юмора. В то же время я не могу не думать о самоубийстве. Пытаюсь совместить в фильме два этих разных подхода к жизни.
О.С.: Вы уже рассказывали в прессе, что, будучи 18-летней студенткой МГУ, пытались покончить жизнь самоубийством. В новом фильме рассказывается несколько историй самоубийств ваших родных. Они реальны? Если да, то в Америке в таких случаях говорят: it runs in the family, т.е. связано с наследственностью.
С.Б.: Я не хочу никого осуждать, кто собирается покончить с собой или уже это сделал. У каждого свои причины. Меня тогда, в молодости, загнало в тупик абсолютное одиночество. А ведь меня очень любят мои родители, у меня было счастливое детство.
О.С.: Как публика принимает картину?
С.Б.: Фильм – сложный во многих отношениях. Закадровый голос очень интенсивный. Не все готовы его воспринимать. Некоторые даже выходят из зала. Некоторые из оставшихся после просмотра говорили нам, что находятся в трансе. Молодые девушки подходили со слезами на глазах и говорили, что это все про них.
О.С.: Вы – латышка? Стопроцентная?
С.Б.: Кто может сказать стопроцентная или нет? Мы – маленькая нация. У нас и шведы ходили, и русские, и поляки, кто только не ходил. Бабушка с маминой стороны – балтийская немка, их называли фольксдойче. А дедушка, ее муж – поляк. При этом мама считается стопроцентной латышкой (смеется). У меня такой типичный балтийский, восточноевропейский менталитет.
О.С.: В чем это выражается?
С.Б.: Смотрите, в моем фильме закадровый текст говорит одно, а картинка показывает что-то другое. Традиция чешских, литовских, латышских плакатов и иллюстраций. Сентиментальность, грусть, легкий юмор, что для всех нас типично. Я рано поняла, что должна писать истории с юмором. Чистый трагизм не для меня.
О.С.: Что побудило эмигрировать в Америку?
С.Б.: Я хотела узнать, что на самом деле могу. Бросила вызов самой себе. В Латвии чувствовала, что мой потенциал просто гниет. Ведь никто не верит пророкам в своей стране. Томительно было ждать каждый год гранты, гадать: дадут – не дадут. Годы уходили, ничего не происходило. Я была, как и многие, заочно очарована Америкой. Захотела узнать, что такое американская мечта. Уехала в 1995 году. Одна. У меня сын, ему 27 лет, живет в Латвии. Занимается металлоработами как инженер и художник.
О.С.: Вас кормит анимация?
С.Б.: Едва-едва. Я – художник, сражающийся с нуждой. Иногда в отчаянии рвешь волосы, занимаешь деньги, плачешь. 17 лет прожила в даунтауне Манхэттена, возле ВТЦ, в рент-стабилизированном лофте. Оттуда меня вырвали – как зуб. Сейчас живу в Бруклине, вблизи Сансет-парка, в районе бывших индустриальных складов. У меня друг, американец, с ним мы 14 лет. У меня – студия, у бойфренда – квартира в Ист-Виллидж. Раз в год примерно езжу в Латвию, у меня там родители живут в Курземе.
О.С.: Родители уже пенсионеры, наверное?
С.Б.: Ну, в Латвии жить на тамошнюю пенсию – значит, медленно умирать. У них свой бизнес. Пчеловодство. В советские времена папа был инженером-мелиоратором, мама – учительницей. Когда Советский Союз распался, мама стала контрабандисткой. Они выращивали розы, и мама возила их в Россию. В Москве на вырученные рубли покупала шелковые ткани и везла на продажу в Латвию.
О.С.: Какие у вас ожидания от американской премьеры?
С.Б.: Надеюсь, люди поймут и фильм, и природу депрессий. Фильм дает надежду, показывает, что можно выживать, жить и расцветать. Очень рассчитываю, что люди уйдут с просмотра обогащенными.