Российскую сторону в «Поединке» представляет Федор Лукьянов – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», член президиума Совета по внешней и оборонной политике, американскую сторону - Дональд Дженсен, аналитик Центра трансатлантических отношений в Школе международных исследований имени Пола Нитце при Университете Джонса Хопкинса.
Стабилизация или переломный момент?
Управляемая президентская кампания Путина нацелена на «победу»
Стабилизация или переломный момент?
Что стало переломным моментом? Полноценные протестные выступления начались после парламентских выборов в декабре. Тогда, с одной стороны, распространились сведения о якобы имевших место серьезных злоупотреблениях в процессе голосования и подсчета результатов, с другой – неудача правящей партии, а она сильно потеряла поддержку даже по официальным данным, придала оппозиции уверенности в своих силах.
Впрочем, перелом политической ситуации наступил двумя с лишним месяцами раньше, когда на съезде партии "Единая Россия" Владимир Путин и Дмитрий Медведев объявили о "рокировке". Сам факт возвращения Путина на президентский пост мало кого удивил, часть истеблишмента ожидала его с надеждой. Но то, каким образом это произошло, путем единоличного, ни с кем не согласованного решения премьер-министра, шокировало многих, в том числе наиболее лояльных соратников и партийцев. Надлом в настроении произошел именно тогда, и события декабря-января стали отложенным следствием сентябрьской сенсации.
Какие выводы сделал Владимир Путин, когда он осознал – не сразу – что происходящее достаточно серьезно? Судя по всему, он понимает, что нечто изменилось, и на это придется реагировать. В какой степени премьер-министр действительно считает, что в протестах есть иностранный след, о чем он несколько раз публично говорил, оценить невозможно. Однако Путин явно чувствует, что этим дело не исчерпывается, поэтому коррекция курса необходима. При этом сам он, похоже, полагает, что протестующие, даже если они искренни, неправы. То, чего они требуют, он считает несвоевременным. На встрече с комментаторами и аналитиками в начале февраля глава правительства подробно рассуждал о политической системе, несколько раз употребив для характеристики стоящих задач слово "достройка". В том смысле, что за предыдущие годы Путин и его команда восстановили в целом государственное здание, лежавшее в руинах в конце 1990-х годов, но теперь нужно время на завершение строительства, прежде чем в инженерный план можно будет вносить изменения.
"Достройка" по Путину – противоположность горбачевской "перестройке", которая для нынешнего поколения российских руководителей служит едва ли не главным кошмаром. И Путин, и остальные хорошо помнят опыт первого и последнего президента СССР – как коротка дистанция самых благих намерений до полного краха. И боязнь повторения такого сценария парализует волю к реформам, заставляя повторять мантру о важности стабильности.
При этом одержимость стабильностью имеет и объективные причины. Современная международная среда непредсказуема, при этом она является глобальной и всепроникающей, ни одно государство не может отгородиться от самых разнообразных внешних процессов. И всякая внутренняя нестабильность, если она переходит определенный порог, практически неизбежно вступает в резонанс с внешними факторами, по крайней мере, это касается информационного и идеологического воздействия. И перед руководителем любого государства, в котором нет зрелых и устойчивых институтов, встает дилемма: как пройти по тонкой линии между сохранением управляемости и обеспечением свободного политического процесса. последняя предвыборная статья Путина, та, что посвящена международным делам, удивляет сильным ощущением опасности, которая, по мнению премьер-министра, исходит от внешнего мира.
–Владимир Путин обещает перемены. Из того, что он говорил и писал в последние месяцы, не возникает впечатления, что российский лидер переродится. Драматический парадокс ситуации заключается в том, что кроме него в России нет другого политика, который был бы в состоянии инициировать и осуществить серьезные перемены без очередного фатального слома. Сумеет ли он реализовать эту возможность, точнее – ответить на эту необходимость, станет понятно в ближайшие месяцы.
Управляемая президентская кампания Путина нацелена на «победу»
Общественная реакция на фальсифицированные выборы в Думу в прошлом декабре показала, насколько изменились позиции Путина в народе за последние месяцы. Как отметил российский эксперт Михаил Дмитриев, растет народный спрос на новых лидеров; политический брэнд «Путин» уже устарел; его националистической риторике в стиле мачо все сложнее мобилизовать расколовшийся российский электорат; развивающийся российский средний класс проявляет все большее недовольство политической обстановкой.
Однако Владимир Путин сам помог дестабилизировать политическую систему, которой он управляет. В прошлом сентябре он объявил о намерении поменяться постами с действующим президентом Дмитрием Медведевым, что многие расценили как циничную игру за власть, которая унизила его давнего союзника и разрушила надежды тех россиян, кто видел в Медведеве обещания реформ. В прошлом году, как напоминает нам Владимир Фролов, Путин дистанцировался от созданной им «Единой России», опасаясь, что ее падающие рейтинги могут потащить его вниз за собой. Созданный на смену ей «Народный фронт» так и не набрал силу.
Путину пришлось бороться за свой сомнительный триумф. С одной стороны, он ездил по стране, обещая ограниченные политические реформы и социальные расходы, которые не могут обеспечить даже просторные российские закрома. С другой стороны, у кампании Кремля есть и темная сторона: чтобы мобилизовать базу своей поддержки – зачастую бедный рабочий класс средней части страны – заявления Путина на темы внешней политики подчеркивают внешние угрозы (обычно со стороны США) в выражениях, которые вполне вписались бы в риторический арсенал Леонида Брежнева или Иосифа Сталина. Дистанцировавшись от своей непопулярной политической машины, Путин попытался свести российскую политику к ложному выбору между его кандидатурой и хаосом.
Особенно уверенно Кремль действует в отношении оппозиции. Четырем не угрожающим для Путина кандидатам было позволено вписать свое имя в бюллетень – для создания иллюзии выбора им даже был предоставлен телевизионный эфир. А вот против лидеров так называемой несистемной оппозиции Кремль использовал другие испытанные временем инструменты – были задействованы деньги, компромат и юридическое преследование за счет законов о борьбе с экстремизмом. Если эти лидеры появляются в эфире контролируемых государством СМИ, то всегда выставляются в негативном свете. Хорошо организованные и профинансированные пропутинские демонстрации последних недель показали, что Путин сохраняет значительную народную поддержку, однако они повышают опасность уличного насилия с участием оппозиционных активистов. Контрмеры властей, похоже, остановили политический напор оппозиции, чья поддержка (хотя надежную статистику получить сложно) может составлять до одной трети российских избирателей. Кроме того, антипутинские силы разделены в отношении тактики и стратегии. По крайней мере на настоящий момент они представляют собой скорее моральную угрозу для режима, чем цельную политическую силу.
Оппозиция объявила о намерении продолжать уличные демонстрации после воскресного голосования, чтобы сохранить давление на режим. Путин может осуществить свои обещания ограниченных политических реформ и борьбы с коррупцией. Однако маловероятно, чтобы он предпринял шаги, которые поставят под угрозу систему, позволяющую ему и его дружкам держаться у власти. Путин может обратиться к репрессиям, однако это наверняка лишь углубит кризис. В любом случае, после десятилетия «ложной стабильности», как отметил недавно журнал Economist, Россия выглядит столь же уязвимой, как и Советский Союз в конце перестройки. Однако главный урок, вынесенный из последних двух десятилетий, заключается в том, что простые перемены наверху вряд ли приведут к появлению системы, продвигающей толерантность, открытость, доверие или власть закона. В то время, как значительная часть российского общества не желает дальнейшего существования текущей системы, это недовольство подпитывается скорее отсутствием альтернатив, чем общим видением перемен.