«Исламизм в кавказском регионе – это не региональная проблема, – сказал сотрудник Московского Центра Карнеги Алексей Малашенко, обращаясь к участникам конференции «Политический ислам на Кавказе» (организованной Вашингтонским Центром Карнеги). – Это – проблема общественная или, если угодно, идеологическая». Спор об определениях? На конференции было немало возможностей убедиться в том, что задуматься тут и вправду есть о чем. И не в последнюю очередь – из-за перемен, произошедших на постсоветском Кавказе за последние пять-семь лет.
Кавказ плюс исламизм
Вначале – о масштабах явления. «Прежде – уточнил политолог, речь шла о Чечне, Ингушетии, Дагестане. А сегодня радикальный ислам распространяется и по всему Кавказу – от Чечни до Кабардино-Балкарии».
Радикальный ислам наступает? А куда впадает Волга? Стоит, однако, спросить – а что это, собственно, такое – радикальный ислам? – как проступят детали, ранее неизвестные. Но такие, на которые явно стоит обратить внимание.
«Дело тут – в конфликте между ваххабитами и традиционным кавказским исламом, – так некогда охарактеризовал ситуацию заведующий сектором Кавказа в московском Институте этнологии и антропологии Сергей Арутюнов. – Есть среди них (лидеров северокавказских автономий – А.П.) те, что находятся под влиянием суфийских шейхов или сами являются… если не шейхами или потомками шейхов, то, во всяком случае, их приближенными. Я имею в виду Чечню и Дагестан. Их правители лояльны российской власти, но не скрывают своего намерения установить на своих территориях шариатские порядки».
Таков истеблишмент. Имеющий, однако, врагов – глубоко индоктринированных и оттого непримиримых.
«Ваххабиты, – пояснил Арутюнов, – это своеобразные пуритане. Фанатики чистого ислама – как они его себе представляют… Такие же фанатики, как те, что в свое время казнили ведьм в Сейлеме. Но они по-своему правы, когда утверждают, что мусульмане, которые им противостоят, – это не совсем мусульмане, а язычники».
Этот разговор московского кавказоведа и корреспондента Русской службы «Голоса Америки» состоялся в августе 2010-го. Что же меняется сегодня? «Если, – констатирует Алексей Малашенко, – спросить у сторонников исламизации, как бы они ни назывались – ваххабитами, салафитами, джихадистами или как-то иначе – «Чего вы, собственно, хотите?», то они ответят, что они – за общество, живущее по законам ислама. За общество, соблюдающее шариат. Остальное – детали».
Кавказ и центр
«Детали» относятся не только к религии, но и к политике. «На Кавказе все перемешалось, – сказала корреспонденту «Голоса Америки» стипендиат Университета имени Джорджа Вашингтона Ивона Калишевска (знающая Дагестан по опыту этнографических полевых исследований). – Мне случалось разговаривать и с салафитами, сотрудничающими с властью, и с суфиями, далекими от оппозиции. Действительно, не в этом дело. В чем оно? Один из факторов – отсутствие России на сегодняшнем на Кавказе. Точнее – ее присутствие носит сугубо военный характер. А когда речь заходит о социальных программах и об экономике, то это – именно отсутствие…»
Стало быть, исламизм – реакция. На что же именно? «Прежде всего – на отношения с федеральным центром, – убежден Алексей Малашенко. – Исламизм – это протест против действий Москвы. Да, они хотят не светского государства, а шариата. Между Кавказом и остальной Россией – пропасть. Федеральные законы на Кавказе не действуют».
«Однако верно и другое, – продолжает политолог, – как им жить иначе – в условиях произвола и коррупции? Мало того – в условиях постоянной, каждодневной гражданской войны? К которой, кстати, давно привыкли московские власти. И на которую Путин попросту не обращает внимания…»
Кому же труднее всего свыкнуться с отчаянием? Правильно – молодежи. «У которой, – как подчеркнула в своем выступлении ирландская журналистка Джеральдин Фейган, – «нет никакой возможности реализовать себя. Добавьте к этому произвол спецслужб, аресты, пытки. Ведь даже члены «Единой России» подвергались в кавказских республиках необоснованным арестам…»
Олимпийское неспокойствие
И все же не все недовольные на Кавказе – непременно исламисты. «Вспомните хотя бы девятнадцатый век, Кавказскую войну, – сказал приглашенный исследователь из Университета имени Джорджа Вашингтона Суфиян Жемухов. – Конечно, Дагестан, – которым управлял имам Шамиль, был очевидной теократией. Но идеология черкесов – жителей западного Кавказа – была скорее националистической».
Дела давно минувших дней? Вот пример поближе. «В дни абхазско-грузинского конфликта, – продолжает Джемухов, – черкесские и чеченские добровольцы сражались плечом к плечу. А вот идеи, как оказалось, были разные. Чеченцы-басаевцы позднее стали на путь исламизма. Тогда как черкесы национальным устремлениям не изменили. И если в Чечне – даже кадыровской – наращивает темпы исламизация, то западный Кавказ переживает нечто совершенно иное: новую волну национализма. Становящуюся все заметнее в связи с Олимпиадой, которая, по замыслу должна пройти в Сочи – ровно через сто пятьдесят лет после того, как на тех же самых землях в 1864 году закончилась Кавказская война. Как это воспринимается черкесами, говорить не приходится…»
Итак, этнический национализм и радикальный исламизм, не ведающий национальных границ, не исключают друг друга. Мало того, констатировал стипендиат вашингтонского Центра стратегических и международных исследований Сергей Маркедонов, и тот, и другой одинаково многолики: «И московский ставленник Кадыров, и его враги выступают за исламизацию. А разве аварцы, в девяносто девятом с оружием в руках выступившие против Басаева и Хаттаба, не были этническими националистами?»
Спор о терминах, стало быть, продолжается. И все же… «В первое постсоветское десятилетие, – вспоминает Алексей Малашенко, – шла реставрация ислама – восстановление мечетей, медресе… возврат к корням. А точнее – реакция на советский принудительный атеизм. И на Кавказе, и за его пределами многие с гордостью чувствовали, что принадлежат к великой умме – всемирной мусульманской общине. Что это только в России они – меньшинство. А вместе с мусульманами мира – уже нет».
Все дело в том, что сегодня – это уже не реставрация, а реализация проекта, считает московский политолог. Постсоветское пространство как единое целое исчезает. И идентичность людей определяется иными факторами. «Решение? – продолжает Малашенко. – Оно не просматривается. Через границы идет мощное экстремистское влияние. Еще недавно так часто можно было услышать: «О, Кавказ – это не Ближний Восток. У нас такого не будет…» И в самом деле, прямого влияния арабских политических движений пока не видно. Но поговорите с местными клириками, с некоторыми политиками – и вам станет ясно, что это – дело недалекого будущего. И ни Путин, ни Медведев рецепта против этого не найдут».
Так где же границы региона Кавказ? «Сегодня, – сказала в интервью корреспонденту Русской службы «Голоса Америки» историк и публицист из Бостона Ирина Павлова, – уже не требует дополнительных доказательств тезис о том, что Россия после 1991 года не состоялась как «демократическое федеративное правовое государство». В 1990-е годы власть не только бездарно упустила исторический шанс, но и нанесла огромный ущерб самой идее федерализма. Вместо четкого разграничения властных полномочий центра и регионов была неясная позиция Кремля и соревнование амбиций с местной властью, закончившиеся войной в Чечне. Вместо унитарного Советского Союза мы теперь имеем унитарную Российскую Федерацию, где действует тот же сталинский принцип: всевластный Кремль и его назначенцы на местах. Причем главы национальных республик в обмен на лояльность Кремлю получили особое право на произвол. В Чечне Рамзан Кадыров действует прямо как «маленький Сталин». Этим же путем подавления подвластного населения следуют главы и других республик Северного Кавказа. Поэтому неслучайно здесь, где особенно много пассионарно настроенных, но социально неустроенных молодых людей, несогласие с действующей властью, как и в арабском мире, легче всего находит выход в политическом исламе и ответном насилии. Правда, в российском случае строго под секретом остается как действительный масштаб политического исламского подполья, так и роль самих спецслужб в его провоцировании. Российская общественность, как правило, не задумывается над теми цифрами многочисленных побед над террористами на Северном Кавказе, которые регулярно докладывает директор ФСБ Александр Бортников. Вполне закономерно поэтому, что столько вопросов возникло в ходе процесса над 56-ю подсудимыми, обвиняемыми в нападении на Нальчик 13 октября 2005 года, в ходе которого погибли 35 сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих, 14 мирных жителей, а также 92 нападавших. В обозримом будущем я не вижу никакого выхода из создавшегося положения. Наоборот, по мере укрепления действующего режима эта борьба будет только обостряться».