«Все мы вышли из гоголевской шинели». Эпиграфом к новому спектаклю Русского Художественного театра в Манхэттене вынесена эта широко известная фраза, которая порой ошибочно приписывается Достоевскому, а на самом деле принадлежит французскому критику Эжену Вогюэ. Это уточнение фигурирует и под эпиграфом к спектаклю.
Спектаклем «Шинель» (The Overcoat) театр, возглавляемый режиссером Алексеем Бураго, намерен 3 сентября открыть новый сезон. Это решение принято после вынужденной паузы в полтора года. Из-за пандемии театральный Нью-Йорк превратился в улицы погасших фонарей. Как пояснил Алексей Бураго, в новых условиях его театр намерен тщательно соблюдать меры санитарной безопасности, предписанные властями и инстанциями здравоохранения, включая обязательное ношение масок, 33-процентное заполнение зала и расстояние в шесть футов между зрителями.
«Шинель». Сцена из спектакля.
«Шинель» Гоголя — гротеск и мрачный кошмар, пробивающий черные дыры в смутной картине жизни», - писал о повести Владимир Набоков. К ней постоянно обращаются театр и кино, находя в истории мелкого петербургского чиновника Акакия Акакиевича Башмачкина, мечтающего о новой шинели, глубокий гуманистический посыл на все времена.
В вольной сценической адаптации Алексея Бураго заняты ведущие актеры его театра. В роли Акакия Акакиевича – Кристофер Зак, Николая Гоголя играет Том Шуберт, хозяйку и другие персонажи воплотила Ди Жу, а Роман Фройд сыграл портного Петровича и другие роли.
«Шинель». Сцена из спектакля.
В 1988 году Алексей Бураго окончил режиссерский факультет ГИТИСа, курс Петра Фоменко. Работал в нескольких театрах Петербурга. В 1996 году переехал в Нью-Йорк. Основал The Russian Arts Theater and Studio, где является художественным директором и преподавателем собственной школы. Ставил спектакли в различных театрах Нью-Йорка, Нью-Джерси и Коннектикута.
Среди них – постановки нескольких пьес Чехова, «Мастер и Маргарита», «Чудесный каравай», «Васса», «О, мой милый Андерсен!» и многие другие. Преподавал в HB-студии в Гринвич-Вилледже, основанной Гербертом Бергхофом и Утой Хаген, и в Манхэттенвилл-колледже в Уайт-Плейнс.
Премьерные показы спектакля «Шинель» пройдут с 3 по 19 сентября в театре Sanctuary на Вест 86-й Стрит в Манхэттене.
«Шинель». Сцена из спектакля
Режиссер Алексей Бураго по сервису Zoom ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Алексей, последний раз мы с вами беседовали ровно шесть лет назад, когда вы поставили спектакль «Мой дядя Чехов». Вы его назвали тогда «синтетическим» и сказали, что относитесь к Чехову как к очень близкому человеку, как к любимому дядюшке. А как бы вы определили степень вашего родства с Гоголем?
Алексей Бураго: Трудно сказать... Меня сейчас больше всего остального интересует чувство юмора.
О.С.: По-моему, для вас юмор всегда был очень важен.
А.Б.: Это точно. Но с другой стороны, гоголевский юмор очень закодирован. Мне хочется его подружить с теми людьми, которые к нам приходят. Мне хочется открыть им Гоголя. Сейчас мы делаем «Шинель». Потом будем делать «Игроков».
О.С.: «Шинель» очень популярная и востребованная вещь. И кино, и театр периодически проявляют интерес к ней. Есть множество спектаклей и фильмов. А Норштейн со своим эпическим анимационным проектом, кажется, завяз в «Шинели» пожизненно. Давно стало банальностью утверждение про гоголевский «смех сквозь слезы». А что для вас Гоголь сегодня? Чем он вам интересен?
А.Б.: Когда началась пандемия, все почувствовали силу гоголевской метафоры. Пандемия сравняла всех – и богатых, и бедных. Кто-то чихнет, и ты умрешь. Что-то подобное произошло с Акакием Акакиевичем. На него какие-то влиятельные люди посмотрели без участия, да и накричали, и он умер. Все мы, практически все, попали в обстоятельства Акакия Акакиевича. Все переживают ощущение опасности, причем, унизительной опасности. В России умер Виктюк, и там и здесь, в Америке, умерли и умирают знакомые режиссеры и актеры. Их нет. Они перестали существовать. А все остальные понимают, что тоже страшно уязвимы. Твоя жизнь уже не в твоих руках. Но я хотел бы не просто приподнять зрителя над реальностью, но и сделать это с помощью комедии, юмора. Башмачкин сознательно избрал для себя статус ничтожества, и сам этим гордится. Это можно показать очень смешно. Ну а в финале, уже после смерти, он явится миру в образе монстра.
О.С.: А для вас он реальный монстр или тот, кого в американском кино называют «виджиланте», то есть мститель, который охотится на своих обидчиков?
А.Б.: Мне был интересен монстр-призрак, который душит всех подряд. Это гоголевская тема, и я ее услышал в нашем времени. И хочется найти в этом какой-то юмор. Во многом открыла мне глаза на Гоголя преподававшая нам на курсе Сирота (Роза Сирота – известный театральный режиссер и педагог, работала в БДТ и МХАТ). Помню, она сказала про Гоголя: «Ведь он же был некрофилом». Я не поверил и стал копать. Ничего не нашел, кроме одного свидетельства, что его знакомый дал ему ключи от морга, когда он писал «Утопленницу» («Майская ночь, или Утопленница»). Действительно, в его описании мертвого женского тела можно ощутить некоторую эротичность.
О.С.: В любом случае одно бесспорно – Гоголь был очень одинок. Возвращаясь к вашему новому спектаклю... Вы согласны с тем, что он близок к буффонаде?
А.Б.: Нет, я этого не делал. Я стремился передать гоголевский юмор, когда все одно другому противоречит. Гоголь не говорил прямо, цензура бы не дала это сделать. Он использовал искажения, нагнетание интонации, уклончивые обороты речи. Виноват ли Акакий Акакиевич в том, что с ним произошло? Он и виноват, и невиновен. Время такое.
О.С.: А кому мстит маленький человек?
А.Б.: Это месть всему человечеству. Он не хотел быть маленьким человеком. Для Башмачкина шинель – участие в социальной структуре, пропуск в приличное общество. В царской России было 14 чинов в табели о рангах, и все должны были носить униформу. Как говорится, встречали по одежке. Когда же у героя повести отнимают шинель, мы, конечно, сострадаем ему, но при этом не хотим быть таким, как он.
О.С.: Вы, действительно, были первым театром в Нью-Йорке, объявившим о закрытии, когда началась пандемия?
А.Б.: Да, верно. Мы были первыми. Готовили спектакль по Роальду Далю и, к огромному сожалению, остановили проект. Мать Ди Жу регулярно смотрела тайваньские новости, и мы раньше очень многих в Нью-Йорке узнали правду о вирусе и трезво оценили масштаб опасности. Когда мы закрылись, над нами многие смеялись, мол, мы переоцениваем угрозу. Люди требовали от нас открыться вновь, особенно настойчивы были наши, русские. Тогда Ди серьезно заболела, долго лечилась.
О.С.: Вас Бог миловал?
А.Б.: Да. Потом мы все сделали прививки.
О.С.: Ди Жу теперь не только актриса, но и ваш сопродюсер?
А.Б.: Да, мы уже давно работаем вместе. Последние три года арендуем новое постоянное помещение – большой зал при церкви на 86-й стрит и Амстердам-авеню в Манхэттене.
О.С.: Известно, что жизнь независимого театра в Америке очень нелегка. А тут еще пандемия. После долгой паузы вы все-таки открываетесь в сентябре. Значит, забрезжила надежда?
А.Б.: Не знаю. Высокий рент вновь вернулся. Надо все время что-то делать, делать, делать, чтобы выживать.
О.С.: У вас есть спонсоры?
А.Б.: У нас нет спонсоров. Только билеты.
О.С.: А те, кто у вас работают, энтузиасты без зарплаты?
А.Б.: Почему же? Мы всем платим - сколько можем, но платим. И стипендии даем актерам. Другое дело – классы, которые мы проводим. За них взимается плата.
О.С.: Реально прожить на зарплату актера?
А.Б.: Нет, конечно. У большинства артистов есть какой-то побочный заработок.
О.С.: Существует ли постоянное ядро труппы?
А.Б.: Да. Человек пятнадцать – двадцать. Я перестал в последние годы делать прослушивания кандидатов. Для меня важно узнать человека.
О.С.: Поясните, пожалуйста.
А.Б.: Они должны придти ко мне в класс. Я их буду там провоцировать, расшевеливать. Для меня важна этика отношений. Готовы ли они уважать требования режиссера, слышать партнеров, переводить все, что их волнует и раздражает, в конструктивную работу командой? Я работаю с одной командой уже лет десять.
О.С.: Театр всегда был по определению герметичен. Крайне редко можно было увидеть спектакль в записи. Сегодня технология стриминга позволяет смотреть спектакль, сидя на домашнем диване. Как вы относитесь к этим новациям?
А.Б.: Во время пандемии мы со студентами записали для нашего сайта «Одиннадцать эпизодов русской поэзии». Это был интересный опыт. Но чтобы записать целый спектакль хорошо, с нескольких камер, с качественным звуком, нужны большие деньги. Мне нравится эта идея, но пока мы не можем себе это позволить. Но, я уверен, живой театр будет всегда.