Программный директор Нью-Йоркского кинофестиваля ответил на вопросы «Голоса Америки»
НЬЮ-ЙОРК —
В субботу, 12 октября, на торжественном закрытии 51-го Нью-Йоркского международного кинофестиваля (NYFF) была показана футуристическая притча Спайка Джонза «Она» (Her) с участием Хоакина Феникса, Оливии Уайльд, Эми Адамс, Руни Мара и Скарлетт Йоханнсон. За 17 дней в залах Линкольн-центра зрители смогли увидеть лучшие игровые и документальные ленты со всего мира, вошедшие в официальную программу. Помимо фильма «Она», состоялись мировые премьеры приключенческого боевика Пола Гринграсса «Капитан Филлипс» с Томом Хэнксом и иронической комедии «Невероятная жизнь Уолтера Митти» Бена Стиллера. В рамках NYFF стартовала большая ретроспектива фильмов отца-основателя современного киноавангарда Жан-Люка Годара.
51-й фестиваль стал первым для киноведа Кента Джонса в качестве программного директора. Он занял место Ричарда Пеньи, который руководил отбором фильмов на протяжении последних 25 лет. Впрочем Джонс на NYFF вовсе не новичок. Он пришел в Кинообщество Линкольн-центра в 1998 году, где проработал до 2009 года, когда занял пост исполнительного директора Фонда мирового кино.
Программный директор NYFF Кент Джонс ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Завершившийся фестиваль – ваш первый опыт в качестве его программного директора. Ваше ощущение от фестиваля?
Кент Джонс: На самом простом уровне могу констатировать, что я удовлетворен фестивалем, тем, как он прошел. Мы показали ряд отличных фильмов. Я очень рад тому, как они выстроились в программе, как соотносились между собой. Глубинный смысл составления программы – в выстраивании диалога между фильмами. Я имею в виду не только официальную программу, но и параллельные секции, в том числе три документальные и одну, представлявшую мировую киноклассику. Я не смогу, наверное, сформулировать конкретный смысл этого взаимодействия между фильмами, но в том, что он есть, я нисколько не сомневаюсь.
О.С.: Как известно, международные фестивали по-разному себя позиционируют. Одни тяготеют к чистому артхаусу. Другие комбинируют его с коммерческими моделями, мейнстримом. В каком направлении движется Нью-Йоркский фестиваль?
К.Д.: У нашего фестиваля несколько определяющих черт. Во-первых, у него нет конкурса. Во-вторых, мы не ставим условием, чтобы показ был обязательно мировой премьерой. В-третьих, мы не тяготеем к какой-то определенной тематике. Наш фестиваль возник полстолетия назад как место для диалога между разными видами искусства. У нас нет определенной повестки дня, если не считать таковою наше желание каждый раз просто радоваться существованию кино как искусства. И каждый раз мы задаемся вопросом: что такое кино? И получаем разные ответы.
О.С.: Можете пояснить ваш последний тезис?
К.Д.: Очень хорошо сказала наша гостья, режиссер Клер Дени: «Я ненавижу, когда кто-то утверждает, что любит какой-то один тип кино и ненавидит остальные». Да, в такой категоричности мало продуктивности. Разве можно говорить, что Голливуд производит только плохое кино? Или что документальное кино по определению лучше игрового? Разные типы и форматы кино существуют в тесном взаимодействии друг с другом.
О.С.: В фестивальном движении есть своя мода, свои кумиры. Демиурги этого движения любят избирать какие-то региональные кинематографии лидерами сезона, пятилетия, десятилетия. Им достаются главные награды, о них взахлеб пишут критики. Например, не столь давно такими лидерами были Иран и Тайвань, потом их сменила Румыния. Как вы относитесь к такой тенденции?
К.Д.: Иногда это некий эффектный трюк, своего рода ловушка, кроме тех случаев, когда мы действительно наблюдаем очередную «новую волну», будь-то Иран и Тайвань в 80-90 годы, или Казахстан в 90-е, или Румыния в середине первого десятилетия 21-го века. Да, в этих регионах реально проявились новые эстетические идеи, которые, в свою очередь, стали реакцией на специфическую социально-политическую ситуацию. Другое дело, что многие воображают, что «новая вещь» обязательно должна появляться. И появляться регулярно. Это вовсе не так. Бывают периоды, когда новаций просто нет . Да, вдруг в какой-то кинематографии выдвигается интересный новый режиссер, но это вовсе не означает, что рядом с ним работают еще несколько таких же больших талантов, как он. Сегодня, например, я не вижу такой «новой вещи» в киномире.
О.С.: Как, на ваш взгляд, влияет на кино пришествие новых технологий?
К.Д.: Влияет двояко. С одной стороны, стало очень дешево снять фильм – достаточно иметь смартфон. С другой стороны, стоимость блокбастеров со спецэффектами стремительно растет. Из-за этого углубляется пропасть между очень дорогими и очень дешевыми фильмами. А ценовая середина вымывается. Серединой можно считать фильмы, снимаемые в США, с бюджетом 10-40 млн долларов, а в других странах – 5-20 млн долларов. Число таких фильмов снижается, может быть, за исключением Франции. Сейчас в кинопроизводстве переходный период, и он характеризуется неясностью, смутой, хаосом. Какие-то жанровые модели уходят или мутируют, другие развиваются и завоевывают рынок.
О.С.: Почему в программе Нью-Йоркского фестиваля этого и прошлого годов не было ни одного фильма из России?
К.Д.: Я могу говорить только об этом годе, в прошлом году я не отбирал фильмы. Вы знаете, мы отсеяли много хороших фильмов из разных регионов. Такова жестокая реальность отбора.
О.С.: Вы могли бы назвать самые перспективные регионы, где может появиться «новая волна»?
К.Д.: Наверное, там, где социальная ситуация сильно обостряется или, наоборот, наступает резкий общественный подъем. Очень трудно что-то предсказывать. Возможно, в американском независимом кино может возникнуть качественный взрыв. Назову только два фильма, которые сигнализируют о чем-то новом, – «Звери дикого Юга» Бена Зайтлина и «Компьютерные шахматы» Эндрю Буджальски. Может по-новому проявиться, так сказать, народное, региональное, спонтанное кино. И, конечно, не только в Америке. В Африке, например, где за последнее десятилетие появились несколько интересных фильмов, снятых очень дешево, с помощью доступных массовых технологий.
51-й фестиваль стал первым для киноведа Кента Джонса в качестве программного директора. Он занял место Ричарда Пеньи, который руководил отбором фильмов на протяжении последних 25 лет. Впрочем Джонс на NYFF вовсе не новичок. Он пришел в Кинообщество Линкольн-центра в 1998 году, где проработал до 2009 года, когда занял пост исполнительного директора Фонда мирового кино.
Программный директор NYFF Кент Джонс ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Завершившийся фестиваль – ваш первый опыт в качестве его программного директора. Ваше ощущение от фестиваля?
Кент Джонс: На самом простом уровне могу констатировать, что я удовлетворен фестивалем, тем, как он прошел. Мы показали ряд отличных фильмов. Я очень рад тому, как они выстроились в программе, как соотносились между собой. Глубинный смысл составления программы – в выстраивании диалога между фильмами. Я имею в виду не только официальную программу, но и параллельные секции, в том числе три документальные и одну, представлявшую мировую киноклассику. Я не смогу, наверное, сформулировать конкретный смысл этого взаимодействия между фильмами, но в том, что он есть, я нисколько не сомневаюсь.
О.С.: Как известно, международные фестивали по-разному себя позиционируют. Одни тяготеют к чистому артхаусу. Другие комбинируют его с коммерческими моделями, мейнстримом. В каком направлении движется Нью-Йоркский фестиваль?
К.Д.: У нашего фестиваля несколько определяющих черт. Во-первых, у него нет конкурса. Во-вторых, мы не ставим условием, чтобы показ был обязательно мировой премьерой. В-третьих, мы не тяготеем к какой-то определенной тематике. Наш фестиваль возник полстолетия назад как место для диалога между разными видами искусства. У нас нет определенной повестки дня, если не считать таковою наше желание каждый раз просто радоваться существованию кино как искусства. И каждый раз мы задаемся вопросом: что такое кино? И получаем разные ответы.
О.С.: Можете пояснить ваш последний тезис?
К.Д.: Очень хорошо сказала наша гостья, режиссер Клер Дени: «Я ненавижу, когда кто-то утверждает, что любит какой-то один тип кино и ненавидит остальные». Да, в такой категоричности мало продуктивности. Разве можно говорить, что Голливуд производит только плохое кино? Или что документальное кино по определению лучше игрового? Разные типы и форматы кино существуют в тесном взаимодействии друг с другом.
О.С.: В фестивальном движении есть своя мода, свои кумиры. Демиурги этого движения любят избирать какие-то региональные кинематографии лидерами сезона, пятилетия, десятилетия. Им достаются главные награды, о них взахлеб пишут критики. Например, не столь давно такими лидерами были Иран и Тайвань, потом их сменила Румыния. Как вы относитесь к такой тенденции?
К.Д.: Иногда это некий эффектный трюк, своего рода ловушка, кроме тех случаев, когда мы действительно наблюдаем очередную «новую волну», будь-то Иран и Тайвань в 80-90 годы, или Казахстан в 90-е, или Румыния в середине первого десятилетия 21-го века. Да, в этих регионах реально проявились новые эстетические идеи, которые, в свою очередь, стали реакцией на специфическую социально-политическую ситуацию. Другое дело, что многие воображают, что «новая вещь» обязательно должна появляться. И появляться регулярно. Это вовсе не так. Бывают периоды, когда новаций просто нет . Да, вдруг в какой-то кинематографии выдвигается интересный новый режиссер, но это вовсе не означает, что рядом с ним работают еще несколько таких же больших талантов, как он. Сегодня, например, я не вижу такой «новой вещи» в киномире.
О.С.: Как, на ваш взгляд, влияет на кино пришествие новых технологий?
К.Д.: Влияет двояко. С одной стороны, стало очень дешево снять фильм – достаточно иметь смартфон. С другой стороны, стоимость блокбастеров со спецэффектами стремительно растет. Из-за этого углубляется пропасть между очень дорогими и очень дешевыми фильмами. А ценовая середина вымывается. Серединой можно считать фильмы, снимаемые в США, с бюджетом 10-40 млн долларов, а в других странах – 5-20 млн долларов. Число таких фильмов снижается, может быть, за исключением Франции. Сейчас в кинопроизводстве переходный период, и он характеризуется неясностью, смутой, хаосом. Какие-то жанровые модели уходят или мутируют, другие развиваются и завоевывают рынок.
О.С.: Почему в программе Нью-Йоркского фестиваля этого и прошлого годов не было ни одного фильма из России?
К.Д.: Я могу говорить только об этом годе, в прошлом году я не отбирал фильмы. Вы знаете, мы отсеяли много хороших фильмов из разных регионов. Такова жестокая реальность отбора.
О.С.: Вы могли бы назвать самые перспективные регионы, где может появиться «новая волна»?
К.Д.: Наверное, там, где социальная ситуация сильно обостряется или, наоборот, наступает резкий общественный подъем. Очень трудно что-то предсказывать. Возможно, в американском независимом кино может возникнуть качественный взрыв. Назову только два фильма, которые сигнализируют о чем-то новом, – «Звери дикого Юга» Бена Зайтлина и «Компьютерные шахматы» Эндрю Буджальски. Может по-новому проявиться, так сказать, народное, региональное, спонтанное кино. И, конечно, не только в Америке. В Африке, например, где за последнее десятилетие появились несколько интересных фильмов, снятых очень дешево, с помощью доступных массовых технологий.