Знакомьтесь: Анна Нейстат, Уле Сольванг, Фред Абрахамс и Питер Боукерт. Четверка членов «E-Team» – группы по чрезвычайным ситуациям правозащитной организации Human Rights Watch. Им посвящен новый полнометражный документальный фильм, который так и называется – «E-Team». С 22 октября фильм демонстрируется в Нью-Йорке, а два дня спустя выйдет на экраны в Лос-Анджелесе и станет доступен подписчикам американского почтового сервиса и стриминга компании Netflix.
Фильм поставлен совместно режиссерами Кэти Шевиньи, номинантом премии «Эмми», и Россом Кауфманом, обладателем премии «Оскар». Продюсером выступила Мэрилин Несс.
Участнице «чрезвычайной» четверки правозащитников Анне Нейстат задал вопросы корреспондент Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Анна, как вы стали членом этой удивительной команды, своего рода правозащитного спецназа?
Анна Нейстат: Я начала работать в Human Rights Watch (HRW) в 2001 году. До этого были советское детство и взросление в годы, когда вокруг рушилась казавшаяся несокрушимой система. В 1991 году, услышав во время путча «Эхо Москвы», я решила, что журналистика – лучший способ не пропустить судьбоносные события, и, более того, оказать на них посильное влияние. Вместо планировавшегося архитектурного института поступила в Российский государственный гуманитарный университет (РГГУ), и в возрасте 18 лет пришла на «Эхо Москвы». То было замечательное время – меня взяли. Думаю, за наглость и горящие глаза. И я проработала там шесть лет, пока не перешла в HRW. Там же начала интересоваться правовыми и правозащитными вопросами, стала делать об этом передачу, ну а дальше – юридическая академия, потом Гарвард. В HRW я пришла директором по России, и, хотя мы занимались тогда самыми разными проблемами, большую часть времени я проводила в Чечне. Оттуда переход в «E-Team» (отдел по чрезвычайным ситуациям) был логичен. Тогда, собственно, и команды-то не было, нас была двое – на весь мир, представляете? Да и сейчас немногим больше.
О.С.: По какой схеме вы действуете? И есть ли в принципе однотипная схема?
А.Н.: Схема существует в общем виде. В любом проекте, чрезвычайном или нет, наша деятельность имеет три основные составляющие: расследование, привлечение внимания общественности, иными словами, работа с прессой, и лоббирование – это когда мы добиваемся от государств, организаций, или корпораций принятия определенных решений или совершения действий, которые должны изменить ситуацию к лучшему. В каждом из этих направлений существует своя методология, наработки, приемы, но в реальности каждая ситуация по-своему уникальна.
О.С.: Насколько тщательно планируются ваши операции, и какова в них доля импровизации?
А.Н.: Каждая поездка, каждое расследование планируются очень тщательно, и с точки зрения методологии, и с точки зрения безопасности. Иногда на это уходят месяцы. Бывает, конечно, что мы принимаем решение очень быстро, но, тем не менее, те же правила относительно планирования применимы. В нашем отделе импровизировать приходится каждый день, а иногда и каждый час, поскольку ситуация меняется очень быстро. В качестве примера – момент из фильма, бомбардировка города Аазаз (небольшой город на севере Сирии – О.С.). В тот самый день, с утра, мы с Уле поехали в Аазаз для того, что расследовать совершенно другое направление – насилие по отношению к задержанным со стороны новых оппозиционных властей, которые в тот момент как раз стали создавать свои собственные суды и тюрьмы. В Аазазе мы провели несколько часов, пытаясь получить доступ к пленным. Не получили. Решаем вернуться на следующий день, заручившись поддержкой вышестоящих чинов. Ну а дальше – то, что вы видите на экране. Мы возвращаемся в город неподалеку, где у нас была временная база, и узнаем, что через полчаса после нашего отъезда авиация Асада совершила масштабную бомбардировку Аазаза, и бомбы, как мы потом установили, упали буквально в 50 метрах от того подвала, в котором мы собирались говорить с пленными.
О.С.: Как я понимаю, вам часто приходится импровизировать на ходу...
А.Н.: Конечно. Особенно когда нужно проникнуть туда, где нас совсем не хотят видеть, или, наоборот, когда нужно унести ноги – и информацию – пока еще возможно. Помню «веселую» ночь в стране, которую не буду называть, когда стало понятно, что мне нужно очень быстро уехать, и что, скорее всего, в аэропорту ко мне будут вопросы. Ну а дальше представьте себе – сидите вы в красивой такой, старорежимной гостинице с белыми колоннами и балдахинами, и решаете – после того, как записи сфотографированы и в электронном виде отосланы и уничтожены – что делать с записными книжками? Жечь или топить в унитазе? Я выбрала второе, и, должна вам сказать, даже не догадывалась, как непросто порвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз три толстые тетради, не устроив при этом потоп. В холодном поту я представляла, как сейчас канализация сломается, и весь этот компромат будет плавать по комнате.
О.С.: Думаете ли вы об опасности, грозящей вам, тем более что вы мать двух детей, подростка и совсем малыша? Как на вас повлияла казнь Джеймса Фоли и недавние варварские «видеоубийства» западных граждан, совершенные руками исламских боевиков?
А.Н.: Да, я думаю об опасности, не думают об опасности только полные идиоты, ну или совсем маленькие дети. Ни я, ни муж не ищем приключений, но мы выбрали работу, связанную с определенным риском, и относимся к ней серьезно и ответственно. Перед каждой поездкой мы анализируем все возможные риски и решаем, можем ли мы построить работу таким образом, чтобы эти риски минимизировать до приемлемого уровня. Это касается и физической безопасности – как нашей, так и всех тех, кто с нами работает, включая свидетелей, и защиты информации во всех ее проявлениях. Бывают ситуации, когда в ходе такой подготовки мы приходим к выводу, что мы не способны обеспечить достаточный уровень безопасности, и тогда мы либо отменяем, либо модифицируем наши планы.
О.С.: Могли бы вы коротко, двумя-тремя фразами, представить ваших коллег по группе Фреда, Питера и Уле? Каково работать в одной группе с мужем (Уле и Анна женаты. – О.С.)?
А.Н.: Фред – светлейший человек, с отличным чувством юмора. Меня не перестает удивлять и радовать, что после стольких лет работы в этой сфере его по-прежнему реально волнует и интересует каждый человек, с которым он пересекается. Питер – настоящий профессионал своего дела, он жестче, и это помогает ему добиваться своего. Ну а Уле – тут мне сложно быть объективной. Он абсолютно уникальный человек, я других таких не знаю. Как там говорилось в нашем пионерском детстве – с ним я бы пошла в разведку. Да и хожу, собственно.
О.С.: Как вы измеряете эффективность ваших усилий?
А.Н.: Это всегда зависит от конкретного проекта – и это всегда непросто. Иногда эффект очевиден – нам удается добиться освобождения незаконно задержанных, или доставки гуманитарной помощи в ранее недоступные районы, или привлечения к ответственности виновных. В других случаях все не так очевидно – единственное, что мы можем сделать – это собрать информацию, часто информацию, которая была недоступна, провести расследование, рассказать широкой общественности о том, что происходит на самом деле. Но и это немало – по крайней мере для тех, кто там находится, и считал, что никому нет дела до их страданий. Иногда сам факт наблюдения, присутствия, международного внимания помогает предотвратить нарушения.
О.С.: Как бы вы оценили отношение правительств к деятельности вашей правозащитной организации? Достаточна ли их поддержка?
А.Н.: Большинство западных правительств относятся к нам так же, как и правительства «восточные»: с уважением, определенной неприязнью, и иногда и с опаской. Human Rights Watch, как и Amnesty International, куда я недавно перешла работать, – абсолютно независимые организации, не получающие никакого финансирования от государств или межгосударственных организаций. Это позволяет нам критиковать любое правительство, нарушающее права человека – будь то Сирия, Россия, США, Китай, Франция и другие страны.
О.С.: Собирается ли ваша группа поработать в Украине, в зоне военного конфликта?
А.Н.: Я была в Украине трижды – во время Евромайдана, в Крыму во время референдума, и потом на востоке – в Донецке, Мариуполе и т.п. Теперь эстафету перехватил Уле – он только что вернулся из очередной командировки туда. Так же, как и в любом другом конфликте, мы документируем нарушения с обеих сторон, включая и ДНР, и украинские добровольческие батальоны, – неизбирательные обстрелы, использование запрещенного вооружения, казни, пытки, ситуацию с беженцами и переселенцами.
О.С.: Насколько меняло вашу работу присутствие двух кинематографистов, снимавших вас и вашу деятельность на камеру?
А.Н.: Согласиться на съемки было непросто. Этому предшествовали длительные переговоры, тем более, что кинематографисты с самого начала настояли на том, что это будет их фильм, и HRW никак не сможет повлиять на конечный продукт - за исключением вопросов безопасности свидетелей. Но отношения сложились. Росс, Кэти и все другие работавшие с ними операторы - настоящие профессионалы своего дела. Они с уважением относились к нашей работе, были практически незаметны и неукоснительно соблюдали наши договоренности. Например, были случаи, когда мы просили их не снимать и даже не доставать камеру – по разным соображениям. И вопросов не возникало. А мы, со своей стороны, старались сделать их работу успешной.
О.С.: Ваше личное впечатление от фильма?
А.Н.: Первые пару просмотров мне было очень сложно отстраниться – все-таки это мы сами все полтора часа на экране! Но когда, наконец, я смогла воспринять фильм как зритель, даже удивилась – хороший фильм получился, доступный, подробный и интересный. Представляете, в какое занудство можно было превратить «кино о правозащитниках»?! А тут вам и бомбы, и нелегальное пересечение границы, и склады ливийского оружия, и Гаагский трибунал, и потрясающие люди – наши свидетели, водители, переводчики, да еще мой папа со своими шуточками на нашей московской кухне!