Водитель грузовика, везущий секретный груз из Косово в Сербию, стал героем необычного политического триллера «Груз» (The Load). Прокатная компания Grasshopper Film выпускает картину сербского режиссера Огнена Главонича (Ognjen Glavoniс) в кинотеатры США. 30 августа прокат начнется премьерой в Нью-Йорке в Линкольн-центре. Фильм снят сербскими кинематографистами при участии Хорватии, Франции, Ирана и Катара.
Ранее фильм демонстрировался в Каннах, в программе «Двухнедельник режиссеров», на киносмотрах в Торонто и Роттердаме, а также в нью-йоркской программе молодого кино «Новые режиссеры/Новые фильмы». На кинофестивале «Молодость» в Киеве «Груз» получил специальную награду жюри.
«Груз». Кадр из фильма
Как отмечается в пресс-релизе, выход фильма в США совпал с 20-летием бомбардировок авиацией НАТО военных и гражданских целей на территории бывшей Югославии в рамках военной операции на Балканах. Звуки взрывов служат постоянным фоном этого тягучего, наполненного тревожным ожиданием экзистенциального роуд-муви. Водитель грузовика (актер Леон Лючев) везет по израненной войной территории некий тайный груз.
Как отмечается в пресс-релизе, параллельно с этой картиной Главонич снял документальную ленту «Второе дно» (Depth Two), рассказывающую о той же тайной операции сербских военных по транспортировке трупов жертв массовых убийств мирного населения Косово.
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» по Скайпу связался с Огненом Главоничем.
«Груз». Кадр из фильма
Олег Сулькин: Что побудило вас взяться за эту тему? И что вы сделали вначале – «Груз» или «Второе дно»?
Огнен Главонич: Сначала мы начали делать «Груз», а в процессе подготовки возникла идея снять документальный фильм. Тогда уже накопилось много материалов, проект игрового фильма периодически зависал из-за отсутствия денег, и было обидно не использовать такие возможности. Сам проект возник еще десять лет назад. Я учился тогда в университете. Через два года после его окончания, в 2011 году, я начал работать над фильмом. Меня поразили всеобщее молчание и минимум информации о массовых расправах и захоронениях. Одна из таких могил находится в десяти милях от моего дома. Для меня их существование стало шоком. И я захотел узнать больше.
О.С.: В мире знают трагедию Сребреницы как самой массовой резни мирного населения в Европе после Второй мировой войны. В вашем фильме вы как-то затрагиваете те события?
О.Г.: Нет. Я понимаю, извне довольно трудно разобраться в том, что происходило в бывшей Югославии в 1990-е годы. Если коротко, фактически распад страны сопровождался четырьмя войнами. Война в Словении, война в Хорватии, война в Боснии. Они шли почти параллельно и закончились к 1995 году. А последняя война вспыхнула в Косово в 1998 году и продолжалась до 1999 года. Косовские албанцы-сепаратисты боролись за независимость с режимом бывшей Югославии. Так вот преступления против мирного населения Косово, о которых идет речь в фильме, относятся к последним месяцам войны между сербами и косовскими албанцами. В марте 1999 года в конфликт вмешалось НАТО, начавшее бомбардировки позиций войск Югославии и гражданских объектов по всей стране. Все, что тогда происходило, очень сложно и неоднозначно, и поэтому я не стал вдаваться во все эти детали в фильме. Захотите их узнать, идите на Google. Для меня было важно то, что уже прозучало в документальном фильме «Второе дно»: «нет тел жертв – нет преступления».
О.С.: Поясните, пожалуйста.
О.Г.: Когда в войну вмешались НАТО и США, тогдашний режим в Белграде ясно понял, что война проиграна. Идея заключалась в том, чтобы быстро спрятать тела убитых (в Косово) мирных жителей в безопасных местах. Безопасные места – это военные базы на территории Сербии. Туда тайно вывозились трупы.
О.С.: Вам было сложно как кинематографисту не принимать одну чью-то сторону?
О.Г.: Нет, несложно, потому что я не идентифицировал себя ни с одной стороной конфликта, не идентифицировал себя с тогдашним режимом, с националистической идеей, которую он поддерживал. Мне как представителю более молодого поколения захотелось разобраться в наследии старшего поколения. Тем более, что это старшее поколение сохраняет молчание. Они не хотят и, возможно, не могут артикулировать свое отношение к тем событиям.
О.С.: Но разве в школах республик бывшей Югославии не рассказывают об этих страницах недавней истории?
О.Г.: В наших школах об этом не рассказывают, современная история страны заканчивается Второй мировой войной. Все очень идеологизировано.
О.С.: Такой долгий срок работы над фильмом – примерно 10 лет – связан ли с необходимостью преодолевать атмосферу сопротивления, нежелание старшего поколения признавать вину?
О.Г.: Судите сами: Киноцентр Сербии принял решение выделить нам финансовую помощь только спустя шесть-семь лет после первого нашего обращения, и все эти годы нам отказывал. Процентов 70-80 населения бывшей Югославии просто не знают о том, что происходило в 1990-е годы. Да, процессы над военными преступниками освещались в прессе. Но все это делалось точечно, без погружения в контекст, без детализации. И сегодня, когда говорят о той войне и о преступлениях против мирного населения, обязательно оговариваются: да, это все было, но не забывайте, что они делали против нас.
О.С.: Говоря о жанровой специфике – почему вы решили использовать формат роуд-муви?
О.Г.: Наверное, потому что самый первый документ по этой теме, с которым я познакомился, были свидетельские показания в суде водителя грузовика, перевозившего трупы жертв и сделавшего с этим грузом десяток рейсов. Там была еще опись вещей, найденных на месте массовых захоронений. Я соединил эти два документа и написал сценарий. Насколько я знаю, на сегодняшний день обнаружены по меньшей мере четыре массовых захоронения косовских албанцев, в операции по захоронению и транспортировке трупов участвовало примерно триста человек. А судебное наказание понес лишь один индивидуум. Говорить об этом и снимать кино очень непросто. Многие из этих людей живы, некоторые из них остаются на руководящих постах. Один из генералов работает профессором в университете. Чтобы не было путаницы, уточню: громкие процессы в Гааге над Милошевичем (Слободан Милошевич – президент Сербии, затем Югославии. Скончался от сердечного приступа в тюрьме Гаагского трибунала в 2006-м, до завершения судебного процесса над ним – прим. ред.) и группой генералов касаются преступлений, совершенных в ходе трех предшествовавших войн в бывшей Югославии.
О.С.: Это все большая история, а вы фокусируете внимание на одном маленьком человеке. Водитель грузовика молча делает свое дело, не вникая в суть задания, и, видимо, намеренно оставаясь в неведении. Но ведь он все равно соучастник преступления, не так ли?
О.Г.: Да, и он чувствует это. Но намеренно не задает вопросы. Он ощущает, что это опасно и, кроме того, грозит психологическим шоком. Его неведение разделяет зритель, потому что мы не показываем, какой именно груз он перевозит.
О.С.: Это и создает саспенс, который и держит внимание зрителя. Любопытно, что многие рецензенты проводят параллели с классическим франко-итальянским фильмом Анри-Жоржа Клузо «Плата за страх» и его американским римейком Уильяма Фридкина «Колдун». Но там водители грузовиков, перевозящие взрывчатку, рискуют жизнью ради большой премии. Здесь же риска для жизни водителя фактически нет, да и плата вполне заурядная.
О.Г.: Вы правы, наш водитель вовсе не герой экшн, он винтик большой военно-государственной машины. В упомянутых вами фильмах водители везли взрывчатку и знали это. В моем фильме дело не в риске. Водитель делает это не в первый раз. Да, идет война и можно попасть под бомбы, но это маловероятно. Водитель не герой голливудского типа, и от него мало что зависит.
О.С.: Вы показываете места, через которые проезжает грузовик. Довольно безрадостные пустынные пейзажи, развалины строений, испуганные, настороженные жители. Вы не сгущаете краски?
О.Г.: Мне было важно создать ощущение войны без войны. Взрывы слышны в отдалении, военные действия я не показываю, и только пейзажи и лица людей говорят о том, что происходит в стране. Ты смотришь на деревья, на молодую рощу, и понимаешь, что они могли бы быть посажены на месте массового захоронения.
О.С.: Как приняли ваш фильм в Сербии?
О.Г.: Можно говорить о двух основных типах реакции. Первая: мы на этот фильм не пойдем принципиально. Эти люди просто не хотят знать правду. Вторая реакция со стороны тех, кто решился и отправился в кино. Многие зрители чувствуют себя неуютно, ведь правда неудобна, как камешек в ботинке. Часть зрителей разочарованы. Пресса нагнетала страсти, что в фильме ужасы войны, горы трупов и море крови. А у нас ничего такого нет, медленное действие, вовсе не голливудский стандарт.
О.С.: А как отреагировали власти, общественность?
О.Г.: Политики пытаются использовать фильм в своих интересах. Когда их обвиняют в замалчивании истории, они говорят: «Какое замалчивание?! Смотрите «Груз», вот свобода слова в действии». А на следующий день шипят в мою сторону: «Предатель!».
О.С.: Цензурное давление было?
О.Г.: Считается, что политической цензуры у нас нет. Но есть цензура экономическая. Фильм показали на нескольких фестивалях и всего пару недель в одном-двух артхаусных центрах. Обычные кинотеатры отказались его показывать, опасаясь, очевидно, протестов националистов. Любая дискуссия о фильме, начавшись, тут же переходит в резкую перепалку. Наш фильм – о лицемерии всех сторон. Наследие войн 1990-х - по-прежнему открытая рана. А национализм – это яд, которым безуспешно пытаются ее лечить.