Архимандрит Кирилл Говорун, богослов, преподаватель университета Лойола Мэримаунт в Калифорнии вместе с волонтерами побывал на востоке Украины, на границе с оккупированными территориями. В интервью Русской службе «Голоса Америки» он рассказал о своих впечатлениях от поездки.
«Все началось с икон на ящиках от патронов»
Мы пригласили в Лос-Анджелес, в университет Лойола Меримаунт, представителей Первого добровольческого мобильного госпиталя им. Николая Пирогова, который работает на востоке Украины, и иконописцев, которые пишут иконы для этого госпиталя. Иконы написаны на досках из-под ящиков от патронов и снарядов. Многие заказывают себе такие иконы, и было уже несколько выставок в Европе и в Канаде. В Лос-Анджелесе мы тоже устроили выставку, и это был хороший повод рассказать о происходящем на востоке Украины, о волонтерском движении, о том, как идёт процесс примирения. Мне кажется, что эти иконы стали своеобразным символом примирения. В них – две стороны одной медали, и война, и мир как бы примиряются друг с другом. Выставка имела в Лос-Анджелесе большой успех, очень много людей ее посетили, часть икон была продана, и от продажи деньги поступили на содержание мобильного госпиталя. И вот теперь я приехал в Украину и решил посмотреть, как работает этот госпиталь. Я был очень впечатлён.
«Хуже всего – когда на войне убивают врача»
Сначала мы были в Авдеевке: там есть больницы, с которыми сотрудничают волонтеры. Мобильный госпиталь работает таким образом: волонтёров-врачей ищут по всей Украине, для них проводят тренинг, как выжить в боевых условиях, потому что худшее, что может произойти на войне, – это смерть врача. Их готовят выживать в условиях обстрела. А потом привозят на восток и размещают в нескольких точках: в больницах для гражданского населения и на передовой. То есть у госпиталя двойная функция: с одной стороны, это помощь населению, а с другой – помощь солдатам. На передовой эти врачи ничего не получают, они получают зарплату по месту работы. Но для них это не вопрос денег, они просто хотят помогать.
Первой точкой, которую мы посетили, была районная больница Авдеевки. Врачей там поселили в местном роддоме, прямо вместе с роженицами. Они ведут обычный прием. И там был очень интересный момент: я приезжал как раз во время ротации, когда одна группа врачей уезжала, а другая приезжала. Так вот, уезжала группа врачей из Западной Украины, они даже по-русски не очень хорошо говорят. И вместе с местными врачами, которые не очень хорошо говорят по-украински, они прекрасно находили общий язык, и это было очень интересно. Главврач местной авдеевской больницы призналась: мы даже стали по-украински немножко говорить!
Медики стараются завоевать доверие местных жителей. И вы знаете, к ним сейчас даже с оккупированных территорий приходят за консультациями. Это характерный признак того, какой может быть нормализация отношений. Но не все просто, конечно.
«Там все вперемешку – медики, военные и местные жители»
После Авдеевки мы поехали на передовую, на саму линию фронта. Интересно, что когда едешь по навигатору, он, конечно, не говорит, где оккупированная зона, а где нет. Но если он вас поведёт кратчайшим путём, а это окажется оккупированная зона, то много шансов, что вы оттуда потом не выберетесь. Поэтому нужно не только ориентироваться на Гугл, но и знать реальную обстановку.
Там есть один террикон, который находится в руках сепаратистов, и оттуда ведётся обстрел снайперами и артиллерийскими орудиями. Врачи живут прямо в зоне обстрела. Там все вперемешку: военные, медики и местные жители. И тебя предупреждают: вот здесь гуляй, а здесь не гуляй, потому что под снайперский огонь попадёшь. Там недавно погиб солдат, снайпер просто пробил голову прямо через каску.
Там нет больниц, и врачи ведут приём прямо в домиках, где они живут. Они оборудовали какие-то санитарные зоны, амбулатории. Все очень примитивно, никакого оборудования, есть только какие-то медикаменты. А в Авдеевке я видел передвижной комплекс украинского производства, очень классный, так что можно оперировать, не занося раненых на верхние этажи больницы.
«С одной стороны – мирная земля, а с другой – дикое поле, на котором лежат мины»
Одно из самых сильных впечатлений из этой поездки – это контраст между минными и мирными полями, которых разделяет, бывает, одна дорога. Минные поля охватывают поясом весь Донецк. И очень разительно отличаются одни и другие поля. Потому что минные поля - они непаханые, их уже четыре года никто не засеивал, поэтому там растёт бурьян, везде указатели. Причем минировали эти поля как с сепаратистской стороны, так и с украинской. И конечно, они оставляют после себя очень удручающее впечатление. С одной стороны, выглядит все тихо-мирно, стрекочут кузнечики, стрекозы, а с другой стороны, ты понимаешь, что там мины, причём мины даже вдоль обочины. Так что, даже если немного свернуть с дороги, можно подорваться.
Но есть и другие поля, они засеяны пшеницей, рожью, и они совершенно прекрасны! Это абсолютно украинский пейзаж, как в Полтаве где-нибудь или на Киевщине, и ты понимаешь, что это та же самая земля, но с одной стороны мирная земля, на которой колосится рожь или пшеница, а с другой – дикое поле, на котором лежат мины. Это очень сильно бьет по мозгам.
Еще там очень много разрушенных зданий: и в Авдеевке, и по всей линии фронта. Я видел собственными глазами жилые здания, обстрелянные с донецкой стороны. Они все изрешечены, там разрушены балконы и выбиты окна. Самое страшное, что в некоторых зданиях до сих пор живут люди.
А есть дома, в которых нет разрушений, но они поражают не меньше. Например, школа в Марьинке, в которой все окна изнутри заложены мешками с песком, потому что от обстрелов стекла выпадают. И меня поразило, что среди этих разрушенных домов везде высятся купола храмов. Храмы нетронуты, и каждый храм с позолотой – без помарки, без царапины. С одной стороны, людей убивают, дома разрушают, а с другой - храмы никто не трогает, по крайней мере я не видел разрушений. И много вопросов возникает к цивилизации, которая убивает людей, но при этом строит храмы и обязательно с позолотой.
«Там проходит явственная грань между цивилизацией и ее отсутствием»
Волонтеров за четыре года войны меньше не стало, это движение себя не исчерпало. Проблем с желающими нет, они по-прежнему приезжают – и из Западной, и из Восточной Украины. Патриотический подъем по-прежнему есть, просто он просто уже без надрыва, без манифестации, он спокойный. Но никто там не ждёт, что все скоро закончится.
У людей там перманентное ощущение войны, они в этом живут. А с той стороны (оккупированной), как мне кажется, люди просто безропотно ждут своей участи, они не являются субъектами этого процесса. И такое ощущение – оно очень субъективно, потому что на линии фронта сложно иметь объективное суждение – что там проходит грань между цивилизацией и ее отсутствием. Это чисто на эмоциональном, интуитивном уровне. Ты понимаешь, что тут цивилизация и какая-то гуманность, а с той стороны отсутствие законов. Ты подъезжаешь ближе к линии соприкосновения – и чувствуешь напряженность беззакония.
Медики рассказывают, как они лечат солдат. Я слышал несколько историй о том, как они реально спасали жизнь. Недавно, в день рождения Захарченко, там обострились обстрелы (это такой странный людоедский обычай – «приносить жертву» в честь дня рождения вождя). И в этот день два солдата оказались на минном поле – один погиб, а другой был контужен. И выходить забирать этих солдат – это значит подставляться под обстрел. У медиков даже щупов не было, чтобы посмотреть, есть ли там мины. Поэтому они просто пошли на свой страх и риск прямо по минному полю и вытащили этих солдат.
Я увидел там очень мотивированных, патриотичных людей, которые хотят помогать людям. Все они прекрасно знают цену украинским политикам, но не ради политиков они туда приезжают.