У молодежной драмы «Комбинат «Надежда», одного из лучших, по мнению критиков, российских игровых фильмов года, нет никаких шансов быть показанным в обычных российских кинотеатрах. Об этом в интервью Русской службе «Голоса Америки» сказала режиссер Наталья Мещанинова.
Как известно, ранее в этом году министерство культуры России запретило выдавать прокатные удостоверения фильмам в случае использования нецензурной брани. Одной из первых жертв этого запрета стала лента «Комбинат «Надежда», рассказывающая о повседневной жизни молодежи Норильска.
Наталья Мещанинова родилась в Краснодаре. В 2005 году окончила Кубанский госуниверситет культуры и искусства по специальности «режиссер телевидения и кино». Работала режиссером на местном телевидении. В 2007 году окончила школу документального кино (мастерская Марины Разбежкиной и Николая Изволова). Снимала документальные фильмы. Участвовала в работе над нашумевшим телесериалом «Школа». «Комбинат «Надежда» – ее режиссерский дебют в игровом кино.
Кадр из фильма «Комбинат «Надежда»
С Натальей Мещаниновой по телефону побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Наталья, как складывается прокатная судьба вашего фильма?
Наталья Мещанинова: Она не складывается. Законодательно прокат запрещен. Если только не будут приняты какие-то поправки.
О.С.: У вас есть на этот счет официальный вердикт власти?
Н.М.: Какой вердикт?! Я просто заявила, что цензурной версии не будет. Такой компромисс для меня неприемлем. Прокатное удостоверение нам не выдали. У нас в фильме сцены с матом и курением, что сейчас запрещено.
О.С.: Таким образом, ваш фильм обречен быть неувиденным зрителями в России. Это так?
Н.М.: Да.
О.С.: У вас есть план действий?
Н.М.: Получаю много предложений в мире по поводу показов. Мы активно ездим по иностранным фестивалям. Из российских нам отказали фестиваль на Сахалине, ряд других. Даже как-то смешно. Возможен показ на фестивале «Московская премьера», причем мы обсуждаем вариант показа в одном из иностранных посольств. Ведь это не является территорией Российской Федерации. Так это делалось в советское время, когда на территории посольств показывались фильмы, запрещенные в России. Это, конечно, совсем немного зрителей. Но мы ожидаем, что к закону будут приняты поправки, расширяющие таким фильмам, как наш, перспективы показов внутри страны, хотя бы на фестивалях.
О.С.: Получается, что у ваших продюсеров нет шансов вернуть деньги, потраченные на фильм?
Н.М.: Мы надеемся продать фильм. Скажем, на Интернете, на платной платформе, может быть, и на кабельные каналы. Конечно, это обидно – мы снимали для большого экрана.
О.С.: У вас с продюсерами по этому поводу есть взаимопонимание?
Н.М.: У меня много продюсеров, но общаюсь, в основном, с одним из всей этой когорты, с Леной Степанищевой. Мы, как правило, принимаем общие решения. Ей тоже кажется, что цензурные «запикивания» убьют наше кино.
О.С.: Как вообще возникла идея фильма?
Н.М.: Я хотела снять сначала короткий метр, начала придумывать историю. Крупица за крупицей. Не было такого разового озарения идеей в один прекрасный момент. Я пришла с ней к Ване Угарову, мы с ним придумали Норильск как место действия и сделали синопсис. По ряду причин он не смог продолжать со мной работу, и я нашла Любу Мульменко, заразила ее идеей. Мы вместе с ней поехали в Норильск, и она дописывала сценарий. С Любой плотно работали вместе.
О.С.: Почему Норильск? Логичней было бы, положим, выбрать Краснодар. Там вы родились, учились, работали.
Н.М.: Про Норильск я много знала, планировала там снимать документальное кино про рабочих «Норильского никеля». Я заразилась энергетикой, атмосферой этого города. И когда мы в него поместили сюжет, все начало обретать смысл. Без Норильска все выглядело бы надуманной драмой. Краснодар не подходит – южный город, житница России, там персики с ветки можно снимать. Стремиться оттуда уехать, как хочет наша героиня, – это называется с жиру беситься, Хотя, конечно, и в Краснодаре можно страдать.
О.С.: Ваши молодые герои неприкаянны, в них много агрессии и злости. Они отсекли себя от мира и ценностей взрослых, и ничего, кроме алкоголя и грубых развлечений, не заполняет их досуг. Главная героиня мечется между двумя импульсами – уехать или остаться. Такая неприкаянность, на ваш взгляд, характерна для молодежи Норильска и вообще России?
Н.М.: Мне кажется, неприкаянность характерна вообще для любого человека, который взрослеет. Возраст наших героев - 18-19 лет . А это несколько иная степень томления, если сравнить с подростковым возрастом 13-14 лет. Мы снимали не абстракцию, я захотела привязать действие к городу, к месту, к очень конкретным деталям. Можно сказать, что Норильк добавляет к драме своего перца.
О.С.: Хочется процитировать одну рецензию: «Гейзеры нежности и ярости пробивают окаменевшие слои ужаса, недоумения и привычки к постоянному, разъедающему шоку»...
Н.М.: (Смеется). Это Маша Кувшинова написала. Молодец, пишет прекрасно.
О.С.: Согласитесь, и «гейзеры нежности», и «слои ужаса» во многом формируются социальными условиями. Для вас принципиально, что это российская провинция, глубинка? Каков вообще ваш месседж?
Н.М.: Я не люблю слова «месседж», «месседжа» у меня нет. Снимая кино, я много обращалась к своим чувствам, к своему бэкграунду. «Гейзеры нежности и ярости» присутствовали в моей жизни в избытке. Для меня было важно проговорить в фильме тему отрыва от корней и обретения собственной жизни. Долгое время сценарий находился в состоянии сюжетного фальшака. Мне пришлось преодолевать себя, чтобы стать честной перед собой и складывать кино, не боясь говорить личные вещи. И фильм начал жить. Объяснить это трудно, это все на кончиках пальцев.
О.С.: История с запретом повлияет на ваш следующий проект? Вы будете осторожней с лексикой персонажей?
Н.М.: Нет, не буду. Я не перестаю заниматься авторским кино. Оно же рождается не в Госдуме и не может регламентироваться законодательно. Когда я буду снимать новый авторский фильм, я не собираюсь оглядываться на этот бред. В последнее время я все больше смотрю в сторону копродукции. Ведь мне в Минкульте вряд ли дадут деньги на кино.
О.С.: Можете сказать несколько слов о новом проекте?
Н.М.: У меня их два. Один, наверное, никогда не сможет запуститься. Он про экотерроризм, который у нас под запретом. Второй проект – про пожилых людей. Там тоже мат, пожилые тоже матом ругаются. Хочется сделать правдиво, честно, без заискиваний перед властью. Вообще-то у режиссера всегда десяток историй в голове. Если запретят это или другое снимать, у меня есть проект, который я вообще без денег могу снять, практически в одной квартире. Так что не пропаду (смеется).
О.С.: Я прочитал, что вы будете снимать сериал «Красные браслеты» для Первого канала...
Н.М.: Мы уже снимаем вместе с Оксаной Бычковой. В прошлом году я родила ребенка и писала сценарий для этого сериала. Возникло ощущение, что может получиться очень хорошо. Продюсеры нам дали много свободы, мы пользуемся большим доверием на канале. Может получиться авторский сериал.
О.С.: Реакция на ваш фильм за рубежом отличается от российской?
Н.М.: Отличается очень сильно. Никто не вскакивает и не орет, почему у вас тут мат, почему вы нам, девушка, показываете такую чернуху. Мы показывали фильм в Роттердаме и Висбадене. Нормальная, спокойная, заинтересованная реакция. Более интересный и глубокий разговор.
О.С.: После июньского фестиваля «Кинотавр», где в программе оказалось много фильмов женщин-режиссеров, пошли разговоры о взлете женского кино. Как вам эта дефиниция? Существует ли женское кино?
Н.М.: Я теряюсь, когда заводят такие разговоры. Я не состою в каком-либо специальном женском сообществе (смеется). Я не признаю разделения на мужское и женское кино. Я знаю много мужского кино, ужасно сопливого и сентиментального. И много женского кино, сурового и брутального.