МОСКВА — 7 октября исполняется 10 лет с того дня, когда в Москве была убита журналистка и правозащитница Анна Политковская — женщина, которую многие считали целым явлением в мире российской прессы, которая помогла десяткам людей в восстановлении их прав и получила ряд международных наград.
Гибель Анны Политковской российское государство расследовало 8 лет, и в 2014 году организаторы и исполнители этого убийства были приговорены к длительным срокам заключения. При этом представители российской власти стараются не вспоминать о деятельности Политковской, и это отношение к наследию известной журналистки было задано в еще 2006-м году — вскоре после убийства президент России Владимир Путин сказал, что «ее политическое влияние... было незначительно внутри страны».
В десятую годовщину убийства Анны Политковской Русская служба «Голоса Америки» обсудила с Дмитрием Муратовым – главным редактором «Новой газеты», чьим обозревателем была Анна – то, что осталось не расследованным в этом преступлении, и каким человеком была отважная российская журналистка, убитая за то, что она делала.
Данила Гальперович: После шести лет следствия и суда два года назад люди, убившие Анну, получили тюремные сроки. Больше с 2014 года российская власть об этом деле не вспоминает, как бы говоря, что эта история закончена. Как вы считаете, это преступление раскрыто?
Дмитрий Муратов: Дело раскрыто только в части непосредственных исполнителей убийства по найму и тех, кто организовывал убийство по найму. Это дело, на мой взгляд, раскрыто, и присяжные на втором процессе вынесли вполне законный и справедливый приговор. Мы были глубоко вовлечены в сотрудничество со следствием. Больше того скажу: первый процесс провалился, поскольку главным свидетелем обвинения был подполковник Павлюченко, который на самом деле был организатором этого преступления. И с помощью ключевого свидетеля, которого нашли мы, газета – мы сумели доказать, что организатором преступления был начальник самого секретного отдела московской полиции полковник Павлюченко. Он организовывал и прослушку, и слежку, и установление адресов. Все оперативное обеспечение убийства было на нем. Он, вообще, был человеком, который работал, на самом деле, конечно, не на московскую полицию, а на различные преступные группировки. Можно было получить машину наружного наблюдения за небольшие суммы. Для бандитов это небольшие суммы - 200 долларов в день. Так вот, в части людей, которые оказались на скамье подсудимых (убийцы, организаторы, посредники), я считаю, что это дело раскрыто достойно.
Но самое главное-то не произошло. А самое главное, что у любого преступления по найму есть заказчик – тот заказчик, который платит деньги за то, чтобы был кто-то убит. Вот вы мне сказали в вопросе, что государство в 2014 году сказало, что преступление закончилось. Нет! Недавно вышла книга бывшего пресс-секретаря Следственного комитета России товарища Маркина, в которой утверждается, что заказчик известен и это Борис Березовский! Ну, с таким же успехом он мог сказать, что это Волан-де-Морт. Это – публицистическая привычка нашего следствия все списывать на мифологизированные, а отчасти и мертвые фигуры.
На самом деле, заказчик не найден. И это самое главное. Нет ничего важнее вопроса заказчика. Кто он? Откуда взялись деньги? Как он обеспечивал это преступление? Дело по заказчику продолжал вести Петрос Гарибян, руководитель следственной бригады, которую я хорошо знаю, с которой мы много лет вместе сотрудничали по делу Политковской. Но Петрос Гарибян, после того, как прошел процесс, через короткое время после этого был уволен на пенсию. Дело было выделено о заказчике в отдельное производство. Но почему-то из Управления по особо важным делам Следственного комитета оно перешло в какие-то «обычные дела», где рассматриваются всякие безнадежные, неперспективные «висяки». Как сказали бы бизнесмены, «неинтересные активы». Оно попало к следователю по фамилии, по-моему, Степанов, который за два года не провел никаких следственных действий. Фактически это дело похоронено. Не проводятся экспертизы, допросы, не вызывают свидетелей, не происходит разработок, ничего не делается! Ничего!
Поэтому подробный ответ на ваш вопрос: дело раскрыто только в отношении наемных убийц и их сподвижников. Но в отношении заказчиков преступления дело не раскрыто. Оно завалено.
Д.Г.: У вас у самого, у ваших коллег есть догадки о том, как это преступление могло быть заказано?
Д.М.: Это очень важный вопрос для нас тоже. Видите ли, если бы я был политологом, я бы, наверное, легко сейчас вас рассказал, кто заказал Анну Политковскую. Но мы были глубоко вовлечены в фактическую сторону дела. Даже у нас в редакции, открою вам секрет, среди людей, которые занимались этим делом, и то не одна версия, а две с половиной, скажем так. И мы не можем ни к какой из них склониться.
Мы понимаем, что в деле сильно замешана Чеченская республика. Ну, например. Непосредственный исполнитель убийства Рустам Махмудов, уже находясь в розыске и международном, и федеральном, едет в Чечню, там получает загранпаспорт и покидает Россию. Это невозможно! У нас мышка не проскочит, да еще паспорт получить, да находясь в федеральном розыске! Это означает, что в этой «оффшорной зоне», в Чечне, существуют такие «оффшорные паспорта», экстерриториальные. Когда в розыске в России или в мире – это все равно, а вот здесь тебе нужен паспорт – на тебе паспорт, то есть это не могло произойти без помощи какой-то части чеченских властей.
Мы отлично понимаем, что было еще множество свидетельств, когда вопросы решались только на уровне властных структур в этом деле. Но у нас нет никаких прямых доказательств, допустим, причастности Кадырова – то, чего от меня постоянно ждут. Политковская или человек, традицию которого наследует наш отдел расследований – Юрий Петрович Щекочихин – за подобные вещи, под которыми лежит лишь догадка и логика, нас бы не простили. Мы этого и не делаем.
Беда еще в том или счастье, что мы не спецслужба. Мы не можем установить «наружку», «прослушку». Мы не можем повторно допросить, мы не можем вытащить на белый свет и, например, допросить на полиграфе полковника ФСБ Рягузова, который был тем самым человеком, который передал адрес будущим убийцам. Это все осталось. Эти полномочия – у специальных служб и государства. К сожалению – или к счастью – еще раз говорю, у нас этих полномочий нет. Мы будем продолжать работать. У этого преступления срока давности нет. Никто ведь не верил, когда все это произошло, что убийцы будут найдены. А нам было не до вопросов веры. Мы просто работали.
Д.Г.: Анна Политковская и Наталья Эстемирова говорили, а многие правозащитники и журналисты и сейчас говорят о безнаказанности в Чечне и во многом, связанным с Чечней. Как вы считаете, почему эта безнаказанность продолжается?
Д. М.: Я думаю, что есть банальная мысль о том, что страна живет достаточно много лет без громких и масштабных террористических актов. И во многом, как считает власть, и часть общества думает также - это, безусловно, заслуга авангарда борьбы с терроризмом, то есть на нашем российском Северном Кавказе и в Чечне. Борьба, условно, Кадырова с террористами дает возможность остальной России чувствовать себя в относительной безопасности. Дудаев хотел отсоединить Чечню от России, а Кадыров, конечно, присоединил Россию к Чечне. Это произошло благодаря тому, что Чечня или личная армия Кадырова, в которой, по разным подсчетам, от 15 до 25 тысяч отлично обученных, прошедших войны, экипированных, ничего не боящихся бойцов, на самом деле – это не республика, это не субъект федерации, а огромная воинская часть, которая всегда будет воевать за интересы России. Что эта воинская часть и показала, например, в 2008 году на грузинском направлении, и что, когда произошла полномасштабная война на Востоке Украины, было показано чеченскими подразделениями на Востоке Украины. И вот эта армия ведет себя как армия-освободитель! А освободителям положены, между прочим, иногда и трофеи в виде разных рейдерских походов на разные заводы. Им положено ездить, несмотря на то, что они там сержанты, лейтенанты и простые муниципальные чиновники из администрации небольшого субъекта Федерации, на машинах класса люкс, потреблять услуги класса люкс - «Порше Кайенн» и «Бентли».
Вести себя каким угодно своим этическим образом, не подчиняясь никаким иным этическим стандартам. Это психология армии-освободителя или даже, скажу вам, армии-завоевателя. Еще, последнее, что бы я добавил ради абсолютной объективности. Кадыров понимает, что народ за него, чеченский народ за него! Многие уехали, известно, что две с лишним тысячи людей попросили убежище за последнее время в той же Германии из Чечни. То есть те люди, которые не согласны с его политикой, просто сваливают. Оставшееся большинство будет голосовать за Кадырова. И он чувствует себя абсолютно легитимным вождем, командующим, генералом.
Д.Г.: Если говорить о том, что Анна Степановна оставила после себя –что можно сказать о ее наследии?
Д.М. Был большой разрыв в правозащитной деятельности. В Советском Союзе диссиденты знаменитые, которые издавали «Хронику текущих событий» с четырьмя закладками для машинки «Эрика», требовали от власти соблюдать свою Конституцию. Они были необходимым интеллектуальным раздражителем для общества. Многие просто понимали, что кто-то живет не так боязливо, не так лукаво, и есть какие-то другие. Потом был длительный перерыв – я думаю, что когда все можно было говорить более-менее открыто, то есть, с 1985-1986 года и дальше, фактически вплоть до расстрела парламента в 1993 году и до чеченской войны, начала ее в декабре 1994 года – правозащитное движение не было таковым. Как Сергей Адамович Ковалев: я много раз видел, как он бесстрашно ведет себя в Чечне, и в то же время он был официальным уполномоченным по правам человека президента России Ельцина. Можно было сотрудничать с властью и говорить открыто.
Но затем, к началу 2000-х, конечно, все закончилось. И Политковская была тем человеком, который заново начинал серьезное правозащитное движение в стране в условиях войны, в условиях мобилизации всего общества, в условиях, когда вся страна снова сомкнулась с властью. Это очень тяжело. Тяжело идти против государства, но еще тяжелее идти против своего круга и большинства людей страны, которые на этот раз с этим государством, взявшись за руки, преследуют, как им кажется, общие, может быть, обморочные, но цели. Политковская этого не побоялась. Она стала одним из самых эффективных людей.
Я приведу несколько примеров. Она выбила, несмотря на скандалы, из МВД на всю зиму в Грозном генераторы для дома для престарелых. Она вывезла в Балтию детский дом Хадижат Гатаевой. Здесь, в коридоре редакции «Новой газеты» стояли каждый день десятки людей, которые приходили к ней на прием. Они оказались между, с одной стороны, федеральными войсками, которые ведут войну, а с другой стороны, между местной властью. Им некуда было деться, чтобы найти, например, своих пропавших родственников, сыновей, узнать, кто находится в тюрьме, кто находится в плену, кого взяли в заложники, что за БТРы с закрашенными грязью номерами приходили их в села и деревни. И вот со всем этим сидела Политковская.
Я расскажу два коротких эпизода, которые меня потрясли. Ее в 1999, наверное, году или 2000-м, взяли в плен военнослужащие 45-го десантного полка и сказали, что сейчас ночью тебя под «Град» выведем, расстреляем, и никто не услышит. Наши коллеги подняли огромный шум, что пропала Политковская, ее нет, и те вынуждены были ее выпустить. Попрессовали, но выпустили. А еще через короткое время, через полгода, наверное, офицеры 45-го полка, которые участвовали в ее пленении, пришли к ней, поскольку им не дали законом полагающиеся им квартиры. И Политковская с теми, кто ее держал в плену и обещал расстрелять, понимая, что их права как людей, нарушены, сидела и разбиралась. И им, хочу сказать, помогла. Когда выяснилось, что у Буданова в тюрьме, когда его посадили, нет зубной щетки и пасты, в редакции ходила шутка, что, узнав об этом, Политковская первым делом Буданову – чье дело она вела, которое сумела напечатать, сумасшедшее, конечно, было по своей жестокости дело – что она бы понесла ему все это, потому что это нарушает права его зубов и личной гигиены. И никаких сомнений нет. Она была беспартийным правозащитником. Это очень важно в нашем деле.
Д.Г.: У некоторых людей к Анне это было как раз претензией – что она была не беспристрастным журналистом, потому что у нее была очевидная правозащитная миссия. Как вы к этому упреку что ли относитесь?
Д.М.: Слушайте, существует традиция русской журналистики – Гаршин, Горький, Короленко. Выдающийся пример – это сахалинские дневники Антона Павловича Чехова, где он как бы приехал с миссией переписи населения, но, на самом деле, выяснял, сколько у каторжан в камерах квадратных метров, сколько воздуха, почему у некоторых из них ранения впереди, в грудь, если это побег – при попытке побега ранения должны быть в спину – и выяснилось, что это местные жители, которые таким образом власть показывают. И поменяли всю охрану на тех, кто не глумится над заключенными, расстреливая их лицом к лицу.
Множество таких вещей, огромное множество. И это – традиция вмешательства. Старый спор: журналистика: это мониторинг или журналистика – это вмешательство в жизнь? У Политковской не было с русской традицией журналистики никаких вариантов, она должна была вмешиваться. Когда она видела, что в детском доме замерзают и умирают дети, она делала абсолютно все для того, чтобы эти дети оказались в комфортных условиях. Это простой и конкретный пример. Она делала то, что должно было сделать государство. И можно занять эту позицию, я знаю эту позицию: «почему Чулпан Хаматова спасает детей? А почему Политковская не занималась журналистикой?». А я вам отвечу, что те в «Норд-Осте» выжили, кому Политковская туда воду принесла вместе с Романом Шлейновым. Вот те выжили. Потом нам рассказывали врачи. Врача Рошаля можно спросить об этом. А Политковская туда на горбу тащила, прилетев специально, ее в штаб туда вызвали, тащила туда с Ромой Шлейновым воду. У нас есть эти уникальные фотографии. И они выжили. И теперь говорить, что она должна была просто освещать историю под названием «Кто и зачем захватил “Норд-Ост”, и последствия для политической системы России»? Нет, она тогда тащила воду. Я на ее стороне, а она всегда была на стороне слабых.
Д.Г.: Владимир Путин после убийства Анны сказал, что «ее влияние внутри страны было незначительным», и «убийство нанесло больше вреда, чем ее публикации». Как, по-вашему, почему он сказал это?
Д.М.: Вы знаете, этот вопрос, конечно, нужно задать президенту России. Я не готов сказать, почему Путин, который, в общем, всегда, надо отдать ему должное, когда женщина входит, встает, и так сказать про мертвую красивую женщину… Я не знаю. Может быть, впопыхах, может быть, еще как-то. Эта фраза осталась у всех. Ее исключить, стереть по «закону о забывчивости» невозможно, поскольку она почему-то задела всех. С другой стороны, я несколько раз был вынужден обращаться к верховной власти России с тем, чтобы подтолкнуть расследование по убийцам, когда все затухало. И несколько раз от Медведева, а потом от Путина следовало волшебное распоряжение, которое позволило нам хотя бы провести второй судебный процесс. А фраза, конечно, тяжелая. Если можно было бы что-то в прошлом стереть, президент должен был бы ее стереть, но уже не сотрешь.
Д.Г.: Только что «Новая газета» выпустила новое, очень скрупулезное и подробное расследование в отношении Кадырова. Как вы защищаете ваших авторов, ваши источники? Можете ли вы при этом ждать помощи от правоохранительных органов в такой защите?
Д.М.: Очень сложно отвечать на оба эти вопроса, потому что оба они находятся уже в сфере профессиональной темы. На нас есть вина, хотя мы старались это предотвратить, когда погибла Наташа Эстемирова, которая была главным информационным партнером или информатором, глазами, ушами Ани Политковской. Наташа Эстемирова действовала там, приглашала Аню, и Аня приезжала. Они вместе смотрели, вместе встречались. Но Наташу Эстемирову не уберегли. Поэтому говорить, что происходит и откуда берется информация, как она проверяется, никто, ни Елена Милашина, ни Ольга Боброва, ни другие наши сотрудники, которые работают на Кавказе, ни при каких обстоятельствах не будут.
То, что касается правоохранительных органов – очень серьезный вопрос. Например, задержание Рустама Махмудова происходило абсолютно неожиданно для руководства Чеченской республики. В его село под утро приехали, как их сейчас называют, тяжелые «фэсы», специальные подразделения ФСБ, забрали и доставили в Москву без всякого сговора, без всяких торгов. Просто прилетели, окружили, взяли и доставили. Я думаю, что в какой-то степени и до какого-то предела на это сотрудничество можно рассчитывать. А там, где уже начинаются политические интересы и игрища властные, вот там, сцепив зубы, хорошо информированные агенты вынуждены отступать. Я думаю, они страшно этим недовольны, но молчат.
Your browser doesn’t support HTML5
7 октября 2016 года исполняется 10 лет с момента заказного убийства журналистки Анны Политковской