Что значит память о Катыни для современного польского общества? Чем объяснить, что и в сегодняшней России не стихают острые дискуссии о катынских захоронениях? И как добиться того, чтобы осмысление прошлого вело к историческому примирению? На эти вопросы вот уже несколько десятилетий ищет ответа интеллигенция Центральной и Восточной Европы – причем недавняя катастрофа ТУ-154 с девяноста шестью представителями польской политической элиты на борту – уже окрещенная «Катынью-2» – лишь сделала эти поиски еще более напряженными.
«Для Польши это – травма, унаследованная от войны, – сказал в телефонном интервью Русской службе «Голоса Америки» директор Института центрально- и восточноевропейских исследований при Католическом университете города Айхштетта (Германия) и бывший ректор Мюнхенского университета Николаус Лобковиц (Nikolaus Lobkowicz). – Ставшая особенно болезненной оттого, что при коммунистическом режиме ее замалчивали. А для России – это одно из значительных сталинских преступлений. Причем настолько невообразимое, что многие до сих пор не хотят поверить в его реальность – и это несмотря на всю критику, уже звучавшую в адрес Сталина. Потому-то нередко в сегодняшней России и утверждается, что этого попросту не было, а точнее – что это преступление было совершено нацистами».
Достаточно ли этих свидетельств, чтобы понять смысл катынской трагедии? По мнению декана факультета общественных и исторических дисциплин Айхштеттского университета Леонида Люкса (Leonid Luks), сделать это можно, лишь обратившись к более глубоким пластам исторического прошлого. «С точки зрения польского сознания, эта трагедия вписывается в трагическую историю Польши – начиная с ее разделов в восемнадцатом столетии», – констатирует историк. «Не следует забывать, – продолжает он, – что некогда Польша была великой державой, контролировавшей весьма значительную часть Восточной Европы. Но… в восемнадцатом веке польскую государственность погубила дворянская анархия. И тогда соседи Польши – Россия, Пруссия и Австрия – попросту поделили эту страну между собой».
«Мало того, – подчеркивает Леонид Люкс, – уже тогда Россия и Пруссия – в меньшей степени Австрия – пытались теми или иными способами устранить польские элиты с исторической арены. Ведь польское дворянство было олицетворением польского государственного самосознания. И позднейшая сталинская – тоталитарная – попытка была продолжением этой традиции борьбы с польскими элитами. Не забудем и другого: и нацистская машина уничтожения была в те годы занята тем же самым. Речь шла о том, чтобы вырвать из польского сознания самую мысль о том, что польская государственность когда-нибудь будет восстановлена. Потому и уничтожалась та часть населения, которая эту государственность олицетворяла».
… Уже летом сорок третьего, когда мир узнал о катынской трагедии, она стала предметом острой политической борьбы, подчеркивает заведующий отделом московского журнала «Новая и новейшая история» Борис Хавкин. «Тогда, в период немецкой оккупации Смоленщины, и были впервые вскрыты катынские могилы, – рассказывает историк. – В Смоленске находился штаб группы «Центр», и все пропагандистские службы, необходимые для раскрутки этой сенсации, использовались, так сказать, на все сто процентов. Кроме того, был привлечен как Международный, так и Польский Красный крест. Были найдены относительно независимые эксперты, которые присутствовали при эксгумации. Да и ведомство доктора Геббельса поработало очень основательно. Был снят пропагандистский фильм; о случившемся писали оккупационные газеты – и в рейхе, и в генерал-губернаторстве, и в оккупированной России. И неудивительно: ведь немцы стремились расколоть антигитлеровскую коалицию, а поляки были союзниками Великобритании и СССР. При этом немецкая комиссия доказывала – и весьма основательно – что расстрел польских офицеров был совершен чекистами. И, что особенно важно, это признали те поляки, что были привлечены в качестве экспертов, – прежде всего медики, а также уцелевшие военнопленные».
Разумеется, массовые расстрелы систематически практиковали и сами разоблачители. «Такое уж это было проклятое место, – продолжает Борис Хавкин, – там расстреливали все: и энкаведисты, и – позднее – немцы. И найти там можно было все, что угодно. Но польские захоронения были там в таком количестве, что их просто невозможно было не обнаружить. Немудрено, что скандал был очень большой. И привел он, в частности, к тому, что отношения между Москвой и польским эмигрантским правительством в Лондоне были разорваны».
… В сорок четвертом – после освобождения Смоленщины – провела свое расследование и советская комиссия. Придя к выводу, что массовые расстрелы поляков – на совести немецких оккупантов. «А на Нюрнбергском процессе, – констатирует Борис Хавкин, – польский вопрос вообще подробно не обсуждался. Катынь упоминалась, но – без деталей. Действовало соглашение между юридическими службами держав-победительниц: неприятные, скользкие темы (как для СССР, так и для западных союзников) – не затрагивать. Среди этих вопросов был, разумеется, польский вопрос (в том числе и проблема Катыни), а также секретные протоколы к пакту Молотова – Риббентропа».
«Однако, – рассказывает российский историк, – документы каким-то образом попали к заместителю главного обвинителя с советской стороны генералу Зоре. И вскоре генерал Зоря погиб при чистке своего табельного оружия. Историки связывают это с Катынью и с секретными протоколами к пакту, поскольку именно Зоря ведал этими вопросами на процессе и, что называется, слишком много знал. Да и тот факт, что его, генерала, похоронили, как рядового, говорит сам за себя…»
… Наступил пятьдесят шестой год. Почему Хрущев, разоблачив многие сталинские преступления, не упомянул о Катыни? По мнению Леонида Люкса, этого не хотели не только советские, но и польские коммунисты: речь шла об их политической легитимации в новых условиях, и вспоминать о преступлениях, совершенных Москвой по отношению к полякам, было невыгодно…
Открытое обсуждение катынской трагедии в СССР началось лишь при Горбачеве. Что, впрочем, было закономерно: «Это был один из тех вопросов, решение которых было необходимо для урегулирования советско-польских отношений», – констатирует Борис Хавкин. «Более того, – подчеркивает он, – это был ключ к сердцам поляков. Не случайно, что Горбачев принес извинения за Катынь…»
«Открыто сказать правду о катынских расстрелах решились российские реформаторы, – напоминает Леонид Люкс. – Еще в 1987 году, т.е. еще в советские времена, Юрий Афанасьев в интервью польской газете «Политика» заявил, что в советско-польских отношениях не должно быть белых пятен. А польский публицист Адам Михник сформулировал этот принцип так: «За вашу и нашу историческую правду!». «Необходимо, – убежден профессор Люкс, – помнить и о большом мужестве Бориса Ельцина, передавшего документы по Катыни польским архивам».
Что же удалось выяснить благодаря документам, ставшим достоянием гласности?
«Суда над польскими офицерами не было, – продолжает свой рассказ Борис Хавкин. – … Решение было принято 5 марта 1940 года. Состоялось заседание политбюро, на котором НКВД поставило вопрос о судьбе лагерей для военнопленных. Находилось в них – по имевшимся данным – четырнадцать тысяч семьсот человек – бывших польских офицеров, чиновников, полицейских и так далее. Рассмотрение дел было решено провести без вызова арестованных, без предъявления обвинения – только по справкам НКВД Украины и Белоруссии. Возложена эта миссия была на тройку в составе Меркулова, Кобулова и Баштакова (начальник первого спецотдела НКВД). Это решение подписал секретарь ЦК, т.е. Сталин, а также другие члены политбюро – кто лично, а кто – с помощью телефонных опросов. Иными словами, перед нами – документ, свидетельствующий о том, что речь идет не о злоупотреблениях на местах, а о решении, принятом верховной властью в стране».
Не все, однако, считают, что Советскому Союзу (и постсоветской России) следует приносить извинения за события сорокового года: ведь в свое время и польские власти совершили немало неблаговидных деяний по отношению к восточному соседу. В этой связи нередко заходит речь о судьбе советских солдат, оказавшихся в польском плену во время советско-польской войны.
«Конечно, это было ужасно, – подчеркивает Леонид Люкс, – около двадцати тысяч красноармейцев погибло в плену – и в частности, из-за чрезвычайно тяжелых условий… И все-таки нельзя сказать, что польское руководство пыталось уничтожить цвет российской нации. А вот сталинская система стремилась именно к этому: уничтожить цвет нации – причем как польской, так и в первую очередь российской. Вот об этом и забывают апологеты Сталина: это он уничтожил русское крестьянство – мощь России, ее базу – экономическую, военную, да какую угодно. Это он уничтожил цвет Красной армии. Иными словами, сталинская система планомерно истребляла элиты – российские и нероссийские, и об этом необходимо помнить сегодня…»
Какие же коррективы внесла в давний спор о прошлом недавняя авиакатастрофа над Смоленском? По словам профессора Люкса, «Катынь-2», результатом которой стала гибель девяносто шести представителей польской элиты, парадоксальным образом – впервые за много десятилетий – заставила обе стороны задуматься о шагах к примирению. «В Польше, – рассказывает Люкс, – очень сочувственно цитируют высказывания российских лидеров о случившемся. Произвело на поляков сильное впечатление и то обстоятельство, что фильм Анджея Вайды «Катынь» был показан по российскому телевидению… В Польше все это воспринято как признак того, что в России начинают понимать, как глубока рана, нанесенная полякам в сороковом году…»
Что же необходимо сделать, чтобы ее исцелить? «Прежде всего, – убежден Борис Хавкин, – нужно все-таки реабилитировать польских офицеров. Ведь юридически они пока что не реабилитированы. Говорят, что это связано с выплатой компенсаций семьям погибших. Но думаю, что для родственников тех, кто был тогда расстрелян, главное в данном случае – это все-таки не деньги, а моральная реабилитация».
Немаловажно, по мнению российского историка, и другое обстоятельство. «Большая часть следственных дел, – указывает Борис Хавкин, – остается, насколько мне известно, засекреченной. И хранятся они в архивах советских (российских) спецслужб. А ведь все установленные сроки давности прошли...»
Читайте также:
Катынь: историческая память и современная политика
Катынь: возможность примирения