Джеймс Кэмерон о 3D, «Аватаре» и Марианской впадине

Режиссер Джеймс Кэмерон приехал в Китай на второй Пекинский международный кинофестиваль. Корреспондент «Голоса Америки» Стефани Хо побеседовала с голливудским мэтром о специфике работы с международной аудиторией, актуальности 3D-технологий и глубоководных погружениях.

«Голос Америки»: Как вы реагируете на обвинения в том, что повальное увлечение 3D – лишь рекламный трюк, чтобы привлечь публику в кинотеатры?

Джеймс Кэмерон: Ну, вы нашли, кого спросить! Если бы я считал, что 3D – ерунда, разве я бы стал тратить столько сил на разработку 3D-технологий? Я всегда говорю, что главное здесь – качество, будь то фильм, изначально снятый в этом формате или переделанный, как «Титаник». Все ведь хотят видеть на экранах качественный продукт. Почему 3D лучше? Мы же не циклопы, у нас два глаза, и мир мы видим в трехмерном измерении. Так мы воспринимаем реальность. Почему же не делать и кино трехмерным?

Вовсе это не рекламный трюк. Это своеобразная калибровка индустрии развлечений с целью приблизить ее к реальному миру. И через какое-то время все наше производство или, по крайней мере, большая его часть неизбежно перейдет на 3D. Конечно, произойдет это не через год, а лет через 20 – примерно столько же ушло на переход к цветному изображению. Люди все думали: «А надо ли делать тот или иной фильм в цвете? Этот неплохо смотрится и в черно-белом, а вот тот непременно должен быть цветным». Теперь мы уже не задаемся такими вопросами. Цвет используется повсеместно. Все фильмы снимают в цвете. Думаю, через некоторое время так будет и с 3D.

Г.А.: Что бы вы сказали китайским режиссерам, сетующим на то, что их фильмы не получают такой широкой популярности, как голливудские?

Д.К.: О, с этим я сталкиваюсь в каждой стране. Но на самом деле сейчас Голливуд уже не связан с географией. Это не американский продукт. Кто снимает кино в Голливуде? Я – канадец, Джон Ву – китаец. Есть французы, немцы, итальянцы. В Голливуде работают режиссеры со всего света. Это – не американцы. Просто так уж вышло, что Голливуд стал главной базой мирового кинопроизводства. Это могло бы происходить в любом другом месте – и возможно, когда-нибудь все действительно переместится куда-то еще, но пока все по-прежнему. Куда бы я ни поехал, меня все спрашивают: почему наше кино не так популярно во всем мире, как голливудское? Потому что режиссеры и ваших стран едут в Голливуд и там снимают фильмы для мирового рынка.

Г.А.: Когда в Китае вышел «Аватар», некоторые зрители усмотрели в фильме скрытую критику в адрес китайского правительства. Сказалось ли это на вашей репутации или успехе картины в стране?

Д.К.: Во-первых, там не было ничего такого, что, на мой взгляд, стоило бы подвергать цензуре. В этом фильме я сделал определенные утверждения о наших отношениях с миром природы – что мы уничтожаем его, используя его как неисчерпаемый источник, которым он не является. Я говорю о том, что мы должны так же уважать свою природу, как На’ви на Пандоре. Именно в этом состоит главная идея фильма. Я полагаю, что она актуальна в любой стране мира, а особенно в индустриальных странах – таких, как Китай, Европа, Северная Америка. В этих регионах, особенно в Китае, истощение ресурсов, загрязнение окружающей среды, погоня за 8-процентным ростом ВВП и другие подобные вещи представляют серьезную проблему.

Я никого не осуждаю, а лишь предупреждаю, что все мы, как жители одной планеты, должны делать две вещи: во-первых, уважать природу и заботиться о ней, потому что она дает нам жизнь.

А во-вторых, мы должны уважать друг друга и проявлять понимание, чтобы работать сообща, потому что человечество впервые столкнулось с ситуацией, когда проблемы можно решить только на международном уровне. Раньше в нашей истории такого никогда не было. А сейчас настал поворотный момент, когда перед нами стоят коллективные, глобальные проблемы, связанные с истощением ресурсов, изменением климата и так далее. Решение этих проблем требует сотрудничества на таких уровнях, которых раньше не существовало. Сможем ли мы сделать это? Не знаю. Пока мало что свидетельствует в нашу пользу. С другой стороны, мы достаточно умны и изобретательны.

Г.А.: «Аватар» затрагивает универсальные, общечеловеческие проблемы. А планируете ли вы когда-нибудь использовать более специфические идеи или характеры – к примеру, затронуть китайскую тему?

Д.К.: Не знаю. Я ведь не делаю свои фильмы специально для Франции, Китая, России или даже США. У меня просто есть определенные человеческие позиции, определенный художественный замысел. Я снимаю кино на английском просто потому, что это практически единственный язык, на котором я бегло говорю. Единственный альтернативный вариант – это итальянский, но это было бы связано с еще большими сложностями. Но, разумеется, если бы я работал с китайскими кинематографистами, о чем мы пока только подумываем, я бы, вполне возможно, уделял несколько больше внимания тому, что волнует именно китайцев.

Но дело в том, что все мы сталкиваемся с одними и теми же проблемами. Где взять ресурсы? Где взять энергию? Каковы последствия неограниченного роста? Что мы будем со всем этим делать? Как нам жить в мире, где возможности экологичного использования природы ограничены? Думаю, в Китае эти вопросы не менее актуальны, чем в Северной Америке и Европе. Все развитые страны озабочены одним и тем же. Сейчас к нам присоединяется еще и Бразилия. Это главная проблема 21 века, и она касается нас всех. Не думаю, что китайским зрителям мне нужно преподносить ее как-то по-особому.

Г.А.: Удивляет ли вас преданность китайских поклонников «Аватара»? В одной провинции даже переименовали гору в честь фильма.

Д.К.: Да, это очень любопытно. Я специально вернулся и проверил, так ли это. Оказалось, что да. Причем случилось это, когда «Аватар» едва преодолел треть прокатного плана в стране. Но к этому моменту фильм уже успел стать хитом и вызывал большой интерес у публики. Так что местный департамент туризма решил переименовать гору – это в провинции Хунань. Сам я там не был, но хорошо знаю это место по фотографиям – мы использовали их как образец для создания ландшафта в фильме, в том числе плавающих гор – хотя не думаю, что там они действительно плавают.

Г.А.: А что можно ожидать от вашего проекта с Марианской впадиной?

Д.К.: Мы уже исследовали поверхность нашей планеты. Мы даже использовали акустическое оборудование и независимую аппаратуру и работали на большой глубине, кроме самых глубоких участков – так называемых хадальных зон. Там глубина составляет от 6 до 10 тысяч метров, и они находятся как раз во впадинах, которые образуются при сдвигах кристаллических плит. Вот почему они такие глубокие.

Изучать их необходимо по двум причинам. Во-первых, с точки зрения биологии – там живут неизвестные нам организмы, про которые ученые должны узнать побольше. С другой стороны, это важно и для геологии, потому что в местах, где плиты надвигаются друг на друга, происходят сильные выбросы энергии. Мы наблюдаем это на примере землетрясений по всему Тихоокеанскому кольцу. Цунами, недавно накрывшее Японию, началось как раз в одной из глубоководных скважин. Поэтому нам нужно как следует изучить эти зоны.

Государства не выделяют достаточно средств на такие исследования. И отчасти цель этого проекта состояла в том, чтобы продемонстрировать, что небольшая частная группа инженеров способна создать аппаратуру, которая превысит возможности оборудования, имеющегося в распоряжении всех правительств мира. Наш глубоководный аппарат лучше, чем французский «Наутилус», российские «Мир» и «Мир-2», американский «Алвин», который к тому же уже вышел из эксплуатации. У китайцев есть батискаф «Цзяолун», но и он не может погружаться так глубоко, как наш.

Г.А.: Расскажите по секрету, что вас больше всего поразило во время погружения?

Д.К.: Фильм будет скорее не о том, что мы там видели, потому что видели мы довольно заурядную пустынную поверхность. Мы расскажем о том, какие там есть формы жизни. О том, что извлечет наука из нашей экспедиции. О том, как живущие на глубине членистоногие приспособились к невероятному давлению. А также о том, как разрабатывали, строили, тестировали и настраивали наш глубоководный аппарат в маленькой коммерческой лаборатории в Австралии. Этот проект является важной вехой в истории инженерной мысли, как и в истории науки.

Обнаружили ли мы там неизвестные формы жизни? Разумеется! С нами сотрудничала группа ученых, и мы были в восторге, когда получили результаты анализа наших проб. Но на самом деле, мне кажется, зрителей будет больше всего интересовать, как воспринимает человек столь сложное и далекое путешествие – это все равно что рассказ о полете на Луну.

Г.А.: Ходят слухи, что вы вместе с нефтяным магнатом Россом Перо и основателем Google Ларри Пейджем хотите организовать раскопки на астероидах. Правда ли это?

Д.К.: Я бы сказал, что мое участие в этом проекте несколько преувеличено. Я не выступаю в качестве инвестора, а только состою в консультативном комитете, потому что меня очень интересуют такие проекты. Раньше я сотрудничал с Лабораторией реактивного движения НАСА и был одним из членов огромной команды, которая разработала камеры марсохода Curiosity. Он представляет собой передвижную химическую лабораторию и вскоре прибудет на Марс. Так что идея раскопок на астероидах меня тоже очень привлекла.

Ресурсы нашей планеты вскоре истощатся, и все будут гоняться за металлами и редкоземельными минералами, которыми богата Солнечная система. А потому – вполне разумно попытаться добыть их с астероидов, ведь там не придется поднимать их из гравитационных колодцев, как на Марсе и на Луне, где вести такие работы бессмысленно. Но, опять же, я в этом проекте исполняю лишь крошечную роль.