Эльвира Вихарева: «Россия — это не только швабра и кувалда, но и щепотка яда»

К.Т.: В первую очередь — как вы сейчас себя чувствуете? Вам удалось справиться с последствиями отравления?

Э.В.: К сожалению, я не имею возможности пройти полноценную реабилитацию по сей день в силу ряда факторов. В какой-то момент стало совершенно очевидно, что критическое состояние моего здоровья, невозможность грамотного и тщательного обследования на протяжении длительного времени, отсутствие возможности установить причину и поставить внятный диагноз — все это прямое свидетельство того, что с большой долей вероятности — это предумышленное отравление веществами, которые невозможно интерпретировать стандартными лабораторными методами. Значительное ухудшение самочувствия началось в конце ноября 2022 года. Второй эпизод, с более яркой, но схожей симптоматикой, произошел в начале февраля 2023 года, третий — в апреле 2023 года. Об этом пока не говорили и не писали СМИ. Мы обнаружили в биоматериалах, переданных в лабораторию буквально недавно, неорганическое вещество, где фиксировалось повышение показателей в 4 тысячи раз от нормальных, референсных значений.

Последняя находка незамысловата и легко поддается интерпретации. И этот, третий эпизод, дает совершенно четко понять о «сигналах» и намеках, которые мне продолжают поступать.

К.Т.: Вы допускаете, что попытка отравления может повториться? Вы пытаетесь себя как-то обезопасить?

Э.В.: Ни один человек, который находится в радикальной оппозиции к власти, не застрахован от того, что произошло со мной. Есть примеры, далеко не единичные, когда ФСБ прибегала к подобным методам для того, чтобы нейтрализовать, например, своих же. Ну а о тех, кто находится в схватке и противостоянии с властью, говорить не приходится.

Мы очередной раз убедились в том, что Россия — это не только швабра и кувалда, но это и щепотка яда, который может как минимум хорошенько навредить, как максимум — убить.

Полагаю, что попытка моего убийства путем отравления была вызвана моей политической и общественной деятельностью и направлена на ее полное пресечение.

К.Т.: Как вы думаете, почему российская власть выбирает именно такой способ борьбы с политическими оппонентами — отравление?

Э.В.: Как вы понимаете, у тоталитарных режимов всегда есть масса способов избавиться от политических оппонентов.

Их можно выдавить из страны, посадить, убить или создать условия, при которых человек будет медленно умирать.

Все перечисленные методы довольно успешны для властей и имеют нужные для них последствия. Мгновенное последствие таких действий — несогласный исчезает (умирает, остается покалеченным) перестает продолжать гражданскую-политическую деятельность на территории страны. Но есть и долгосрочные цели — запугать общество, подвергнуть скрытым или очевидным репрессиям всех, кто находится в окружении оппонента режима. Способов воздействия и давления множество.

Если вы помните, 7 октября 2006 года четырьмя выстрелами в упор была убита Анна Политковская. Это было заказное убийство — единственным мотивом, по версии следствия и всех расследователей, была ее журналистская деятельность. За два года до смерти Политковскую уже пытались убить: ее отравили, когда она отправилась на переговоры с террористами во время захвата заложников в Беслане. Заказчика убийства следствие не установило до сих пор. Убийство Политковской — не нераскрытое дело, стоящее особняком, а часть огромного списка заказных убийств журналистов, правозащитников и политиков за десятилетия преступного путинского режима. Анастасия Бабурова, Станислав Маркелов, Юрий Щекочихин, Наталья Эстемирова и еще много имен убитых или переживших покушения людей всплывает в памяти.

В 2015 году на мосту прямо у стен Кремля в Москве был застрелен наш товарищ Борис Немцов. Заказчиков убийства следствие, разумеется, не установило и не очень-то искало — на скамью подсудимых отправились только исполнители.

К.Т.: Уголовное дело по факту вашего отравления так и не было возбуждено и вряд ли будет. А ведет ли кто-нибудь независимое расследование? Вы обращались в организации, которые могли бы этим заняться?

Э.В.: Никакого уголовного дела нет и не будет, если речь идет о тех, кого негативно воспринимает власть Российской Федерации, о тех, кто не боится их критиковать.

Уголовного дела до сих пор не могут добиться Алексей Навальный и Владимир Кара-Мурза. Заявление на покушение в СК РФ Кара-Мурза подавал трижды, последний раз – после опубликованного расследования со стороны журналистов, в котором выяснилось, что за покушениями могли стоять те же люди из спецслужб, которые пытались отравить Алексея Навального и многих других политических оппонентов Кремля. Дело так и не было возбуждено.

У меня было желание подать заявление в следственный комитет, но я отказалась от этого намерения, так как подобное действо равносильно тому, что ты жалуешься на палачей, у которых плохая заточка топора. Я не вижу в этом смысла и перспектив. Уверена, что какого-либо положительного исхода здесь не будет. Более того, рассчитывать, что часть системы, которая грубо нарушает права человека и лишает права на жизнь, рассчитывать на то, что они поменяют тактику — наивно. Я убеждена, что исполнители вряд ли могли действовать без прямых указаний или одобрения со стороны властей.

Как во всех перечисленных выше покушениях, власти и причастные к ним рассчитывают на то, что люди постепенно забудут о подобных инцидентах, но наша задача — как можно больше и громче говорить об этом, по крайней мере для того, чтобы сберечь тех, кто может оказаться на нашем месте.

В российских реалиях не приходится рассчитывать на какое-либо правосудие, и все, что остается — не забывать и не прощать политических покушений, помнить имена тех, кто пострадал за свои убеждения, но остался честен перед собой и перед людьми.

Я не сомневаюсь, что те, кто имеет отношение к политическим преследованиям и убийствам, рано или поздно понесут ответственность и наказание.

К.Т.: Вы много раз говорили о том, что остаться в России — ваша принципиальная позиция, что вы не хотите уезжать, потому что политика и эмиграция — две вещи несовместные. Главная причина вашего решения — это скорее просто моральная поддержка людей, которые вам доверяют, или уверенность в том, что даже в нынешней России можно чего-то добиваться и что-то менять? Вы собираетесь продолжать политическую деятельность?

Э.В.: Политическая оппозиция и политическая эмиграция совершенно несопоставимые профессии.

К кому политики-эмигранты находятся в оппозиции? К Евросоюзу (я иронизирую)? К кому? Можно быть политиком в России и быть в оппозиции, а можно быть политиком в эмиграции, но эмиграция не равно оппозиция.

Оппозиция — это когда политик живет со своим народом, переживает одни и те же события, плывет в одной лодке, проживает горе своего народа, помогает своему народу, сопротивляется и противостоит действующему режиму.

Российская оппозиция служит не Европейскому Союзу, а гражданам России. Политик не должен менять народ. Наши избиратели в России, а не в Европе. Радикализация, которую мы наблюдаем со стороны российской оппозиции, происходит в том числе из-за отрыва от родины. Люди, которые уехали, к сожалению, стали ютьюберами и блогерами — и это большая трагедия. Политик обязан взаимодействовать с обществом и создавать людям понимание дороги, по которой нужно идти.

К сожалению, с отъездом эта опция у любого политика исчезает, так как больше нет опоры на общество. Оппозиция работает и живет в той стране, где она противостоит власти и представляет интересы той части общества, которая поддерживает эти убеждения. Эмиграция, к моему огромному сожалению — это оторвавшаяся и отколотая, по большей части не по своей вине, часть политического класса.
Я не прекращала политическую деятельность с 2017 года, и пока у меня будет физическая возможность действовать и говорить, я продолжу это делать. Никто и ничто не способно на это повлиять.

К.Т.: Кто и с чем сейчас обращается к вам как к политику? По каким вопросам? И удается ли помогать?

Э.В.: У меня открыта «Общественная приемная», которая успешно работает с сентября 2022 года, вот уже 9 месяцев. Мы оказываем юридическую и иную помощь гражданам — бесплатно. Не имеем никакого отношения к государственному аппарату, не получаем, разумеется, никакого финансирования и зависим исключительно от российского общества.

У нас сформирована довольно яркая статистика обращений. Это далеко не опросы «Левады», а это именно живые примеры того, что беспокоит людей в действительности, и эти вопросы решаются.

Изначально к нам приходили запросы муниципального направления, связанные с произволом чиновников и политическими преследованиями инакомыслящих, и это далеко не бытовые проблемы. В сентябре 2022 началась мобилизация, и на нас обрушился поток писем с мольбами о помощи в защите призывников. Все наши юристы могут представлять интересы обращающихся по необходимости в судах очно, и для многих это — колоссальное подспорье! Я прошу обратить внимание на слова ОЧНО и ЛИЧНО. Мы предоставляем не просто «дорожные карты» но и возможность получить квалифицированную помощь и в случае потребности доводим запрос до государственных ведомств/судебных инстанций.

Сейчас большая часть нагрузки приходится на семьи «насильно мобилизованных». Я не хочу думать о том, что те люди, к которым я еще недавно звонила в двери, которые поддерживали мою работу, с которыми я пила чай на их кухнях, завтра уедут в соседнюю страну пленными российской власти, а вернутся в гробах. Помочь не допустить этого — одна из главных задач сейчас.

Расскажу вам несколько историй. Молодого человека еще в прошлом 2022 году схватили прямо на работе и попытались угнать в армию. Мы до сих пор тормозим этот процесс и добились суда. Он, правда, отложен на май, но здесь промедление может быть даже и благом. Надеюсь, добьемся освобождения: система отпускает тех, кто ей сопротивляется.

Еще одна история — наверное, самая сложная во всех смыслах относительно «военной операции».

Ко мне пришла женщина, рассказавшая, что ее муж добровольно подписал контракт (втайне от нее) и уехал на фронт. А она теперь пытается его вернуть. С одной стороны, помогать тут трудно не только потому, что человек все сделал сам, в надежде на успешную погоню за длинным рублем, или, может, на него надавили. Мы не судьи тут. Но есть же еще и этическая сторона проблемы. А с другой — я вижу перед собой эту женщину, которая борется за своего мужа даже и с ним самим, и понимаю, что вот она героиня. Такие женщины и остановят это безумие.

Так что консультирую... Шансов мало, можно упирать лишь на то, что не была проведена военно-врачебная комиссия. Но будет ли к тому моменту, когда мы дойдем до суда, еще жив этот мужчина? Что он, где он? Известий от него нет. И тем не менее – помогать все равно надо, потому что вытащить (пусть даже принудительно) оттуда одного человека – это спасти сразу несколько жизней: и его, и тех, кого он мог бы убить.

К нам недавно обратилась жена мобилизованного из Новосибирской области. У ее мужа — сильные травмы после ДТП. Мы подали административный иск об отмене решения о мобилизации. Сопровождаем дело. Сейчас благодаря тому, что нами подан иск, человека не имеют права отправлять на службу.

И таких дел в производстве несколько.

К.Т.: Зачем сейчас участвовать в выборах в России? Есть ли в этом смысл?

Э.В.: Важно любое действие, которое будет демонстрировать путинской вертикали, что люди не готовы мириться с произволом.

На каждого отравленного, убитого, репрессированного, арестованного найдется еще десяток смельчаков, которые будут готовы бороться.

Это важный, показательный момент как для общества, так и для системы. Еще один важнейший элемент — это наша личная внутренняя аналитика, в частности, позволяющая отследить новые механизмы фальсификаций (если речь идет о выборах) и судебного — юридического, например, произвола. 21 апреля 2023 меня нарекли иностранным агентом. Иноагентом я стала в одном «пакете» с Христо Грозевым. Отравленная и расследователь отравлений. Кто-то говорит, что оспаривать данный статус не имеет смысла, а я считаю, что это весьма полезная историческая, не побоюсь этого слова и юридическая веха-практика. Нам будет о чем сказать и написать в будущем.

К.Т.: Следите ли вы за дискуссиями (а точнее, даже руганью) между оставшимися и уехавшими в соцсетях? Какие эмоции это у вас вызывает?

Вы написали недавно, что вас чудовищно калечат слова о том, что оставшиеся ни на что не способны, что они ничего не способны сделать, никудышные и негодные, «бегите скорее-вас уничтожат». Вам часто так говорят? Просто подписчики в соцсетях или в том числе друзья, коллеги, близкие люди?

Э.В.: Нужно иметь, конечно, огромное мужество, чтобы, во-первых, бороться с этими подлецами (властью). И потерять жизнь — это выйти из схватки. Одно дело, когда человек умирает естественным образом, а совсем другое, когда ему «помогают».

А во-вторых, с учетом озвученного, в дополнение ты получаешь пощечины от соратников и тех, кто выбрал иной путь (переждать, уехать). Разговоры уехавших и оставшихся не умолкают. Я же всегда была ориентирована, прежде всего, на личные фундаментальные ценности и никогда не ловила волну мейнстрима. Мне это не интересно. Поэтому ругань меня лично миновала. Ничего, кроме пустой полемики, от съездов оппозиции я не слышала.

Дела — это то, чем обязаны руководствоваться российские политики. Никаких действий, которые направлены на работу внутри России, я не вижу (по крайней мере, сейчас). Не вижу в том числе как гражданин этой страны. Возможных опций сотрудничества и действий — множество. Вопрос желания.

Помощь ВСУ и беженцам окажут без нас. Это не говорит о том, что нужно закрывать глаза на нуждающихся и тех, кто потерял свой дом в Украине, ощутив на себе путинскую агрессию, но я бы хотела, чтобы российские политики вспомнили, на кого они были ориентированы ранее.

Есть политдеятели, которые покинули страну, и они при этом в глубине души рассчитывают на то, что российское общество проникнется их обстоятельствам и по команде, в роковой час, пойдет на Кремль. Но это не так. Хотите каких-то волнений в обществе — нужно работать «на земле». Это чудовищно сложно — переубеждать, помогать людям с учетом текущих обстоятельств, понимая, что завтра к тебе или за тобой придут.

Те, кто тут продолжает политическую и правозащитную деятельность, очень рискуют. Но риск наш оправдан. Как минимум тем, что мне лично не стыдно смотреть на себя в зеркало и не стыдно будет в будущем за свои поступки и за свой выбор.

Я очень хорошо и не понаслышке знаю мотивацию тех политических деятелей, которые остались в России, и понимаю, чем они руководствовались.

Я надеюсь, что те, кто уехал, сделали этот выбор не для того, чтобы издеваться над своей страной и желать ей смерти — я надеюсь, что они уехали, спасая себя. И те, кто руководствовался именно этим, несут ответственность за то, как они взаимодействуют и общаются сегодня с российским обществом.

Если людям в этой стране, вне зависимости от их взглядов, говорить, что мы все слуги режима, бенефициары войны, налогоплательщики Путина — это будет неуважение к согражданам.

Ничего дурнее, чем неуважение к людям, как в политике, так и в культурной среде и общественной жизни, быть не может.

Неуважение — это отрицание равенства людей и отрицание права людей на свое мнение, в том числе на трагические ошибки.

Я не могу найти в себе моральных сил и внутренних оснований, чтобы покинуть родину, а родина наша, как говорил Шевчук — не попа президента, и никакая Европа ее не заменит.

Всякий раз, когда мне и тем, кто сознательно остается, приходится уворачиваться от летящих камней и пощечин, я этим людям привожу яркий эпизод из истории нашей страны.

Конец 60-х СССР, август, который был ознаменован «приветственным свистом» тех, кто ратовал за введение войск в Чехословакию. Тогда из 170 миллионов человек лишь восемь нашли в себе мужество выйти на Красную Площадь и объявить протест. С точки зрения эффективности, возможно, это ничего и не значило. Но с точки зрения показательного примера несломленности — эти люди вбили мощнейший гвоздь в систему. Мы их вспоминаем по сей день. Наши современники не отличаются от них. Я в этом убеждена.

Что касается общества, мне бы очень хотелось, чтобы они поняли и осознали одну вещь: если мы с вами не будем бороться, тогда наш удел — это рабство. Не стоит в таком случае ныть и говорить, что все плохо. Не надо рассказывать, что они (власти) сильнее. Да, с точки зрения военной мощи против общества (не мощи на фронтах) они, конечно, сильнее.

Да, у них есть ОМОН, Росгвардия, спецслужбы, силовое лобби в целом, административный ресурс и великая пропаганда. Но если руководствоваться этими тезисами, говорить, что они сильнее и поэтому нужно смириться, — тогда нужно принять, что над вами продолжат издеваться.

Страшно всем, тем более сейчас, но если люди хотят жить в России, то важно делать хоть что-то.

Я не призываю обществ бежать на баррикады или возглавить протест. Я прошу не сидеть сложа руки и действовать в рамках доступных инструментов. Убедить близкого человека на своей кухне в том, что Путин — это стагнация и смерть — уже огромное дело.

К.Т.: Вы верите в то, что оппозиционеры, получившие большие сроки, выйдут на свободу гораздо раньше? Что позволяет вам в это верить?

Э.В.: Возможно, кого-то из моих соратников удастся «обменять». Коллеги работают над этим с представителями Европарламента и с представителями западных политических элит.

Это избитое высказывание, но факт остается фактом — все политические узники будут освобождены, как только Путин лишится власти. Многие говорят о том, что его место, возможно, займет кто-то из силового лобби — не исключено.

Прогнозировать сейчас — дело неблагодарное. Остается очевидным, что следующему после кровавого диктатора придется завоевывать внимание и признание общества, кого-то из сегодняшних узников помилуют и выпустят. Но ни о каких сроках в 20 и более лет не может идти речи. Ребята выйдут гораздо раньше. Вопрос в том, в каком состоянии и удастся ли им выстоять физически, с учетом отравлений и тюремных условий.

К.Т.: Извините за такую метафору — но какое сейчас есть противоядие против путинского режима? Как за пределами страны, так и внутри.

Э.В.: Наша миссия в первую очередь заключается в том, чтобы российское общество извлекло урок из трагедии, которая развернулась на наших глазах. Это первое, чем нам предстоит заниматься, и в 2023 году мы из тупика, очевидно, не выйдем, но это — плата за равнодушие, которое и является порождением войны. Это плата за пренебрежение правами и свободами человека, за компромиссы, когда ради денег готовы на все. Вот это все и разрушает институты. Это государственная коррозия.

Нам предстоит все переосмыслить и покаяться.

Нам предстоит восстанавливать нашими руками отношения между народами, и это не вопрос года-двух — это вопрос как минимум десятилетий.

Еще наша задача сегодня — сохранить в себе человека и пройти достойно этот путь. Мы не имеем право уподобляться государственной агрессии. Главное на сегодняшний день для всех людей в России — устоять не расчеловечиться, не стать частью путинских механизмов.

Судьба нашей страны решается сегодня в двух точках земного шара — это суверенная Украина (фронтовые зоны) и это Российская Федерация.

То, что Украина одержит победу (а они уже продемонстрировали всем свою потрясающую стойкость перед агрессором и уже победили) — это вне всяких сомнений, но судьба России все еще в руках народа России. Пока общество не осознает происходящего, гайки будут закручиваться, а репрессии нарастать.

Люди, к сожалению, не поняли через пустые холодильники, что по сей день просыпаются от запаха трупного мяса, но пробуждение наступит — я в этом убеждена.

Главное, чтобы в России — именно в России, не в Европе! — остались те, кто готов выступить буфером между правящей властью и простым обществом.

Кремль не зря создает ГУЛАГ 2.0.

Задача Путина — костлявыми трясущимися ручонками уничтожить все живое, но нам важно и нужно противостоять.

Без этих вводных свободу, о которой все говорят, не обрести никогда, а война закончится победой Украины, конечно же. Но остается открытым вопрос о том, позволят ли мои соотечественники и дальше себя истязать, закончится ли война путинской верхушки с собственным народом.